Гловер целый день до, как он выразился, «светской вечеринки», распространялся на тему сливок общества и их поведения, но больше всего он говорил о прекрасной и властной семье Ричардсонов, глава которой чуть ли не все звёзды с небес сорвать способен. В любом случае, эта самая Анджелль действительно была миленькой дамочкой, похожей на наштампованных моделек, лица и тела которых украшали обложки различных журналов, которую разве что завесили большим количеством разных драгоценностей. Что в Ричардсон было такого необычного? Неужели золотистые кудри? Идеально гладкое лицо? Пухлые розовые губы? Серо-голубые глазки? Это всё красота приобретённая, это всё макияж и яркая одежда. Симпатичными куколками можно восхищаться, но не любить их. Вряд ли Гловера так бы волновало мнение Анджелль, если бы не её муж и деньги в кошелёчке.

Да, возможно, прямо сейчас перед Йенсом стояла роскошная женщина, которая не боялась кричать о своей власти, о своём величии и, в конце концов, о своем богатстве. Дорогим в ней было все, начиная от чёрных блестящих от чистоты туфлей и заканчивая пушистой горжеткой, которая прикрывала шёлковую кожу. Стоило ли вообще говорить о коротком облегающим тело бордовом платье, которое идеально подчёркивало фигуру Анджелль, ее колготах в крупную сетку, вуали, прикрывающей часть лица, позволяя сквозь завесу тайны посмотреть на словно выточенное из мрамора лицо, но не разрешая рассмотреть каждую мелочь, деталь. Но отчего-то Йоханесса интересовал один вопрос: как долго строила из себя Анджелль неприступную крепость с высокими моральными принципами и жизненными ценностями, пока не отдалась целиком и полностью в руки сморщенного кукловода, упивающегося юными женскими телами, ищущего в них источник вечной жизни и молодости, пока не стала его женойигрушкой, просто неодушевлённым «милым личиком»?

— Миссис Ричардсон, разрешите представить Вам моего кузена, Йоханесса Ольсена. Кстати, также прошу Вас простить его неопытность в разговорах с такими прекрасными дамами, — кивнул головой мужчина, указав на своего двоюродного брата.

— Ох, ничего-ничего, я в любом случае крайне рада знакомству, мистер Ольсен, — возможно, Йенса куда больше раздражала потоком бьющая лесть из уст собеседников и эта наигранная вежливость, за которой скрывалась снисходительность высшего слоя к низшему, чем беспричинное восхищение внешностью самой обычной куклы, игрушки богатого старикана.

— Ага, я тоже рад знакомству, — видимо, не слишком радостно отозвался Ольсен, если учесть то, что Гловер почти незаметно ударил его локтем.

Вообще, где-то, может быть, мужчина и был прав: Йоханесс на самом деле никогда не был в подобных роскошных заведениях, где вино к столу приносят на золотых подносах, беря во внимание то, что Америка ещё не полностью отошла от настигнувшей её несколько лет назад Великой Депрессии; где вся мебель была обрамлена чистым бархатом, а столы были сделаны из такого дерева, о котором Йенсу не доводилось слышать нигде и никогда. Что уж тут говорить о дорогих свечах, распространяющих какой-то сладкий аромат по небольшой комнате, погружая ее в таинственный полумрак, о певице в вызывающем наряде, которую поставили на сцену далеко не для того, чтобы та исполняла песни, а чтобы старым дуралеям было на что поглазеть. Женщин в данном неприятном местечке было мало, если не считать официанток, но если они и присутствовали, то были разодеты так дорого и богато, что не оставалось и сомнений в том, что красавицы находятся на полном обеспечении своих мужей.

— Ох, подождите, — нахмурилась миссис Ричардсон, — позвольте мне взглянуть, — женщина подошла к Йоханессу и, нисколько не смутившись, стащила с него очки, единственное средство выживания в пятнистом непонятном мире. — Ох, значит, мне не показалось: Ваши глаза разного цвета!

Почему Ольсену нельзя было лишнего слова пикнуть в присутствии этой «важной» дамочки, а ей было позволено вести себя подобно ребенку, который решил посмеяться над своим товарищем? Ах да, это все присущее человечеству разделение населения на слои, благодаря которому выходило, что одним можно всё, а другим совсем ничего. Йенса начинало тошнить. Кто и когда придумал такой закон, что богатые люди являются особенными? Ольсен не собирался распространяться о своем превосходстве над этими неумелыми идиотами и безумными грешниками, потому как и сам был далек от «идеала», но почему совершенством нельзя считать гениев и творцов, которые действительно могут приносить пользу обществу, которые создают удивительные творения, которые не осыпают окружающий мир грязью и не восхваляют мусор, в котором живут?

— Да, разного цвета. И что? — грубо отобрав у Анджелль свои очки, прохрипел мужчина.

— Говорят, у таких людей две души. Вы это как-то ощущаете? —

заинтересованно пролепетала миссис Ричардсон, в то время как Гловер нервно кусал нижнюю губу и сжимал кулаки, прекрасно понимая, что эта сценка ничем хорошим не закончится.

— Что за бред? — обиженно фыркнул Йоханесс, которого всегда раздражало чересчур сильное внимание к цвету своих глаз.

— Миссис Ричардсон, а Вы знали, что..., — попытался что-нибудь предпринять Гловер.

— Ей богу, уймитесь, мистер Томсон, — отмахнулась женщина, перебив мужчину, всё также продолжая с интересом разглядывать глаза Ольсена.

И, возможно, прямо сейчас могла бы начаться война, если бы в здание внезапно не ворвались люди в чёрных шляпах с широкими полями, которые моментально привлекли внимание всех собравшихся в помещении; впрочем, они просто подошли к стенам возле входа и замерли на своих местах. Всё в комнате погрузилось в полное молчание, даже певичка замерла на месте, а музыканты перестали играть. Но никто не поднимал панику, поэтому и Йенс решил замереть на месте. Быть может, это у них такие развлечения? Мужчина бы уже ничему не удивился, потому что давно решил для себя, что та кучка зажравшихся богатых свиней давно утратила свою человечность, если вообще ею когда-либо обладала.

За вооружёнными людьми вальяжной походкой, нацепив на лицо самодовольную улыбку, вошел, прихрамывая и опираясь на тросточку, молодой мужчина в дорогом чёрно-алом костюме. Его длинные светло-русые волосы с местами проскальзывающей, едва заметной сединой были небрежно рассыпаны по острым плечам. Конечно, Йоханесс нечасто встречал мужчин с такой причёской, но всё же лицо незнакомца вызвало у него больше эмоций. Оно казалось немного женственным засчёт пухлых губ и больших, но жестоких глаз, однако впалые скулы добавляли ему резкости. На носу мужчины была небольшая горбинка, украшенная ещё не затянувшимся шрамом, которая не уродовала лицо, а делала его ещё более необычным. Долго можно было говорить о глубоко посаженных бирюзовых глазах, обрамлённых густым слоем ресниц, в которых хранилась какая-то страшная тайна, спрятанная под семью печатями. Ещё большей необыкновенности лицу придавал едва заметный шрам, пересекающий бровь, три наколотые чёрные точки возле правого глаза и несколько крайне симпатичных родинок на бледной коже.

— Эрик! — громко выкрикнула Анджелль, на огромной скорости, не обращая внимания на каблуки, бросившись вперед.

— Здравствуй, chebella ⁰ , — почти промяукал мужчина, по-собственнически положив руку на талию миссис Ричардсон. Больше Йоханесс не слышал и слова, потому что Эрика окружила целая толпа людей, а в помещении снова заиграла музыка.

Но образ прихрамывающего мужчины не хотел выходить из головы, плотно засев там. Откуда в этом отвратительном месте, полном уродливых старикашек и избалованных куколок, появился такой необычный человек, который прямо таки излучал авторитет и силу? Чёрт, а ещё голос Эрика, глубокий и грудной, бархатный, немного хриплый, что могло говорить о числе выкуренных папирос, но переливающийся всеми тёмными оттенками, вызывающими на ум воспоминания журчащей воды в сумерках. Йенса невольно передёрнуло. Почему он об этом думает?

— Кто это? — вырвалось у мужчины.

— Мистер Ричардсон, — мрачно отозвался Гловер в ответ. — Пойдём, выпьем чего-нибудь.