— Мистер Ричардсон, Ваш дедушка при смерти. На Вашем месте я бы проводила с ним куда больше времени, а не приходила бы только когда он уже сам Вас зовет. Мистер Манфьолетти безумно любит Вас, я уверена, что Вы знаете. Он говорит о Вас только хорошее, несмотря ни на что.
Что и требовалось доказать. Эрик вцепился пальцами в низ пиджака, мысленно считая до десяти, пытаясь успокоиться. Как же забавляла Ричардсона эта манера дона все перекручивать так, чтобы все кругом казались мерзкими людьми, а он сам бедным несчастным человеком, которого просто неправильно поняли.
— А я бы на Вашем месте не распространял ту информацию, в точности которой Вы не можете быть уверены. А теперь простите, мне некогда тратить время на Ваши идиотские советы.
Эрик, не дожидаясь ответа, быстрым шагом направился к лестнице, ведущей на второй этаж, преодолел ее и остановился возле закрытой двери с витражным рисунком на стекле. Черт, осталось только зайти в эту комнату, и Ричардсон встретит человека, которого предпочитал бы никогда не знать. Вдох-выдох.
Главное, не вспылить и не совершить бездумных поступков, как то было в прошлый раз. После той встречи Эрик не выходил на связь с доном около недели. Зато как была рада мать.
Ричардсон, решив, что достаточно стоять возле двери и мяться, как подросток, постучал по дереву и, не дожидаясь приглашения, вошел в комнату.
На мягкой кровати с безумно дорогим постельным бельем, сшитым чуть ли не из золотых ниток, лежал дон Манфьолетти. Лицо его было мертвенно бледным, глаза закрытыми, а руки свободно раскиданными по одеяло. Эрик с отвращением смотрел на мерзкие морщины, которыми было усеяно все лицо, на стекающую с зеленоватых от болезни губ тонкую ниточку слюны, на грязные волосы с сединой, на отросшую щетину. Наверное, ни к одному человеку Ричардсон не испытывал столько омерзения.
— Витале, это ты? — прохрипел старик.
— Да, дон, это я.
Ачиль всегда пользовался большим уважением среди гангстеров, являясь коренным итальянцем, который на собственных плечах смог вытащить «Нацию Розы» даже из тех ситуаций, которые казались безвыходными. Но его состояние теперь оставляло желать лучшего. Возраст давал свое. На замену себе Ачиль поставил Эрика, родного внука, который уже и не без того много лет принимал активное участие в решение глобальных мафиозных проблем. Изначально гангстеры не очень оценили это решение, но Эрик смог слишком быстро завоевать уважение и даже вызвать страх и идеальное подчинение.
— Сядь рядом, ragazzo mio 0 . Я так скучал по твоим рукам.
Ричардсон вздохнул и подошел к кровати, от которой несло старостью и слабостью, после чего сел на стоящее рядом кресло, закинув ногу на ногу. Ачиль потянулся к руке внука и спрятал ее в своей большой морщинистой ладони. Как же ненавидел Эрик эту привычку дона прикасаться к нему. Тошно было гангстеру от этих ощущений.
— Почему ты не приходил ко мне, Витале? — Ачиль говорил медленно и тихо, но даже в таком состоянии продолжал свой бесполезный цирк, строя из себя обеспокоенного деда, всем сердцем любящего своего внука.
— Был занят, — как можно более спокойным тоном ответил Ричардсон, пытаясь дышать полной грудью, чтобы случайно не сорваться.
— Вечно ты так, Витале. Но я не виню тебя, я все понимаю. Ты молод, полон сил, у тебя красивая жена и талантливая дочь. Тебе незачем навещать своего умирающего деда, для которого ты являешься единственным лучом света, единственным счастьем, — дон приоткрыл свои маленькие глаза, окинув Эрика тоскливым взглядом. Ричардсону показалось, что Ачиль уронил парочку прозрачных слезинок, что разозлило его еще больше. — Впрочем, ты можешь не оправдываться. Я все равно люблю тебя, mia felicitа 0 , даже если тебе плевать на меня. Я позвал тебя, потому что мне кажется, что сегодня я умру. Я хотел посмотреть в твои такие мудрые бирюзовые глаза. Мне больно видеть их потухшими, Витале, потому что вряд ли кто-то еще может похвастаться столь прекрасным цветом глаз.
Гангстер прикрыл глаза, чувствуя, как гнева в груди становится слишком много. Эрик слишком долго знал Ачиля, чтобы поверить хотя бы одному его слову, произнесенному этими сухими уродливыми губами. Не верил Ричардсон так же в то, что Манфьолетти сегодня умрет. Уж слишком сказочно и красиво это звучало, тем более из уст дона.
— Скажи, почему потухли твои глаза? — просипел Ачиль.
— Не притворяйтесь, что Вы не знаете, дон, — прикусил губу Эрик.
— Да, ты прав, Витале. Я все знаю. Это я виноват в том, что твои глаза потухли. Прости, mio bene 0 , я так хотел вырастить из тебя настоящего гангстера, я был буквально одержим этим, что не заметил того, что вырос ты не только истинным мафиози, но и жутким эгоистом, жестоким человеком, безумцем, злодеем из кни-
— Достаточно! — Ричардсон вырвал свою руку из слабой хватки Ачиля. — Я понял, что Вы меня ненавидите и считаете моральным ублюдком!
Эрик быстрым шагом отошел к окну и открыл его, вдохнул чистый ночной воздух. Больше всего на свете гангстеру прямо сейчас хотелось покинуть этот дом и, черт подери, больше никогда сюда не возвращаться! Он ненавидел каждой клеткой своего тела этот вульгарный стиль, эти дорогие вещи, драгоценные камни за стеклом, слуг-идиотов и больше всего старого дона.
— Я не ненавижу тебя, Витале. Я люблю тебя, даже если ты, как ты сам выразился, моральный ублюдок, — тяжело вздохнул Ачиль.
— Прекрасно. Зато я ненавижу Вас! — с горяча выпалил Ричардсон.
— Витале, твои слова причиняют мне боль.
— Одно лишь Ваше существование причиняет мне боль! — Эрик отошел от окна и принялся ходить взад-вперед по комнате.
— Что ж, тогда ты не будешь опечален из-за моей смерти, — расстроенно отозвался Ачиль.
— О, поверьте, не буду! — гангстер зло усмехнулся.
— Витале, пожалуйста, подойди ко мне, — как-то слишком слабо прохрипел дон. Ричардсон вздохнул, но все-таки подчинился, после чего Манфьолетти взял его руку в свою. — Прошу, исполни последнюю прихоть своего старика.
— У Вас целым дом слуг. Думаю, они справятся, — фыркнул Эрик.
— Нет, Витале, это сможешь сделать только ты. Пожалуйста, хотя бы один раз в жизни обратись ко мне, позабыв про эти дурацкие формальности. Стань моим внуком на пару секунд. Притворись, что ты будешь скучать по мне, когда я умру.
Возможно, на Эрика повлиял хриплый уставший голос Ачиля, в котором проскальзывали нотки искренней грусти и тоски, или его темные блестящие от воды глаза, или, может быть, то, что Ричардсон и сам прекрасно понимал, что скоро перестанет видеть своего дедушку, который заменил ему в свое время отца. Эрика глубоко в душе до ужаса пугал этот факт, но легче было убедить себя в непреклонной ненависти и злобе.
— Я буду скучать по тебе и по твоим советам, которые не раз меня спасали... дедушка, — неуверенно и очень тихо произнес мужчина.
— Спасибо, Витале, — после недолгого молчания произнес Ачиль. — Передай своей матери, что, несмотря ни на что, я любил ее. И хотел для нее и для тебя только самого лучшего.
Эрик больно сжал губы и кивнул головой, чувствуя, как в груди гаснет ненависть и зарождается что-то совсем иное. Печаль? Жалость? Страх? Все происходящее в комнате начинало все больше и больше походить на сцену прощания. Если раньше Ричардсон был уверен в том, что это очередное представление, то сейчас почему-то становилось не по себе от того, что и каким голосом говорил дон. Когда гангстер узнал о болезни дедушки, он всеми силами откладывал на самые дальние полочки мысли о смерти, но иногда просыпался по ночам в холодном поту, когда этот сковывающий страх вылезал наружу и проявлял себя в кошмарных снах. Ачиль с самого детства казался Эрику несгибаемым человеком без слабостей, которым всегда хотел стать и сам Ричардсон, но с годами мужчина убеждался в обратном. И прямо сейчас его вера в кумира рушилась на глазах, прямо сейчас умирал идеал Эрика, на которого он так хотел быть похожим. Да, гангстер ненавидел Ачиля, потому что тот причинил так много боли ему и его семье. Но в тоже время он хотел стать таким же жестоким, уверенным, сильным, грубым, лишенным страхов и слабостей. Но у Манфьолетти были стороны, по которым можно нанести сокрушительные удары. И Эрик уже давно понял, что одной из таких слабостей является он сам.
