О Боже, разве можно любить человека так сильно, как Йоханесс любил это хрупкое существо, которое могло быть нежным и податливым, которое может заботиться и отвечать на поцелуи, которое, Ольсен был точно уверен, было способно на чувства, если не к художнику, то к своей дочери. Сердце рвалось в груди, тело пробивало молниями, потому что вот он, Эрик, к которому можно прикасаться, которого можно целовать. Разве не это нужно для счастья? Разве не все равно на то, любит ли Ричардсон Йоханесса, если Ольсен все равно будет дарить всего себя Эрику, чтобы тот мог питаться его огненной безумной любовью?
— Ты потрясающий, — тихо прошептал Йоханесс, хотя на самом деле хотел сказать совсем другое. Иногда Ольсену казалось, что он сорвётся, не выдержит и выпалит эти безумные слова, которые разрушат все. Но не сейчас, не сегодня. Нет.
Ричардсон широко раскрыл пухлые мокрые губы в немом стоне, больно впившись ногтями в широкую спину Йоханесса.
— Йе-е-енс, — протянул Эрик. — Докажи мне… что ты та-а-ак… считаешь.
И Йоханесс пообещал себе, что сделает все, чтобы Ричардсон поверил в эти слова. Он осторожно сжал одной рукой тонкую талию гангстера, а другой провёл вверх по бледному бедру, не прекращая медленно толкаться вперёд. Эрик Ричардсон. Черт, сколько боли и смысла в этом имени. Сколько безграничной любви испытывает Йоханесс к нему!
Lana Del Rey — Pretty When You Cry
— Эрик, — произнёс Ольсен, словно пробуя имя на вкус. Оно сладкое, как мёд
или вино, или как шоколадная конфета. Но послевкусие у него совершенно противоречивое. На кончике языка можно ощутить горечь.
— Йоханесс, — тяжёлым вздохом отозвался Ричардсон, прикрывая глаза, словно пытаясь скрыть свои эмоции. Но от взгляда Йенса не скрылись солёные дорожки, стекающие по нежной коже.
Когда все закончилось, когда два тела слились воедино и ощутили друг друга так, как, кажется, не ощущали ещё никогда, когда два голоса прозвучали в унисон, когда из глаз Эрика потоком брызнули неостановимые слёзы, когда Йоханесс вновь ощутил боль в области груди от того, что счастью наступил конец, художник откинулся на атласные подушки, а гангстер завернулся в тонкое одеяло.
Ольсен долго смотрел в потолок, вновь почувствовав, как его тело и душу грязно использовали. Эрику не нужна забота и любовь Йоханесса, ему просто нужно на чем-то срывать свои эмоции. Но художник все ещё чувствовал себя избранным, потому что он рядом с гангстером все тот же слизняк, медленно ползающий по жизни в попытках найти себя и смысл жизни. И, кажется, теперь все, в чем нуждался Йенс, — это только лишь Эрик. Ничего кроме Эрика. Пускай Ольсен сумасшедший, пускай на его плечах уже давно нет и намёка на голову, пускай! Возможно, очень скоро Ричардсону надоест, но какая разница, если мафиози вообще не любит подпускать к себе людей, а Йенсу выпал жребий прикоснуться к его телу, полному шрамов. Быть может, когда-нибудь найдётся человек, который украдёт душу Эрика, с которым тот сможет почувствовать себя живым и полноценным. Но тогда Йоханесс будет лишь рад за Ричардсона и за его счастье. Художник будет убивать и уничтожать себя до того момента, как совсем не исчезнет, но это совершенно не важно, потому что куда выше себя Йенс ставил Эрика. Но если хотя бы один человек захочет разбить хрупкое сердце гангстера, то Ольсен сделает все, чтобы стереть это ничтожество с лица Земли.
— Мне, наверное, пора? — таким голосом, словно во время тяжёлой болезни, спросил Йоханесс.
Ричардсон не ответил, тогда Ольсену пришлось посмотреть в его сторону. Эрик повернулся спиной к любовнику, свернувшись калачиком и завернувшись в одеяло. Йоханесс навис над гангстером и увидел, что Ричардсон заснул спокойным сном. Художник нежно улыбнулся, не имея возможности оторвать взгляда от такого умиротворённого Эрика. Он осторожно взял в свою руку кисть гангстера, ласково очертил пальцами шрамы Ричардсона на прекрасной коже. Каким несчастным может быть человек, если пытается сорвать душевную боль на самом себе? Йоханесс тяжело вздохнул и прикоснулся губами к ладони Эрика.
— Я люблю тебя, Эрик Ричардсон. Чертовски люблю. Так люблю, как человек не может полюбить, — прошептал Ольсен, проведя рукой по волосам гангстера.
Глава 11. Растерзанный ангел, упавший с олимпа любви
Что я могу ему дать?
Губы, которые разучились улыбаться, глаза,
ослепшие от слез, холодные руки и пустое сердце.
О, разве можешь ты понять моё горе? Ты ненавидел его, всегда ненавидел, не пытайся скрыть правду от моих глаз! Ты видишь, как низко я теперь пал? Всё! Слышишь, всё! Нет больше твоего Витале! Есть лишь груда пепла! Я сгорел вместе с ним, потому что он был моим Небом.
(с) Эрик Ричардсон
Imagine Dragons — Battle Cry
За окном царила непроглядная ночь, не освещаемая даже голубым сиянием Луны. Огромные черные тучи спрятали за собой искрящиеся звезды, которые показывали путь сейчас кому-то другому. Он вдохнул в лёгкие сигаретный дым, тоскливо пытаясь вглядеться в черноту. Можно было различить лишь резкие силуэты больших деревьев. Мир словно облили чёрной краской. Кругом сплошная тишина, будто бы затишье перед бурей. Его сердце тоже ожидало чего-то неприятного, хотя, кажется, оно давно уже утратило способность надеяться на что-то хорошее. Мужчина привык, что за ним по пятам следуют одни лишь неприятности.
Гангстер стоял возле большого особняка на крыльце, все никак не набираясь смелости, чтобы постучать в массивную деревянную дверь с резным рисунком. Сегодня он пошёл к этому красивому дому на берегу прозрачного озера, почему-то решив не напрягать своих подчинённых, а самому насладиться ночью.
Нет, он не мог осилить себя. Каждый поход в этот дом заканчивался разгромом, безумной ссорой. Гангстер просто устал впитывать в себя негатив, излучаемый особняком и его жителями. Но все же, кажется, пора идти. Мужчина не хотел опоздать, а сейчас каждая секунда была на счету.
Он поднес руку к двери и тихо постучался. Из дома тут же послышалась возня. Совсем скоро на пороге показалась молодая девушка в мягком халате и заспанными глазами.
— Мистер Ричардсон? Опять Вы к нам с поздними визитами? — язвительно произнесла горничная, сохраняя при этом невинный вид.
— К сожалению, того требуют неотложные дела, — Эрик выдавил из себя вежливую улыбку, чувствуя, как в сердце вскипает такая привычная для него ненависть. Он попытался дышать глубже, чтобы усмирить гнев.
— Что ж, тогда проходите. Пойду сообщу мистеру Манфьолетти о Вашем визите.
— Не нужно, Эбигейл. Дон сам пригласил меня к себе.
— Мистер Ричардсон, — девушка сочувственно покачала головой, но гангстер прекрасно знал, что эти эмоции — ложь, — Ваш дедушка в последнее время совсем не в себе. Не думаю, что он доживет до конца недели.
«Скорей бы», — промчалось в голове Эрика, но он тут же отмел от себя эти мысли, состроив как можно более печальное выражение лица. Из-за состояния дона у Ричардсона были крайне противоречивые эмоции, но мужчина предпочитал не думать об этом, пока не придет время.
— Не знал, что у Вас есть медицинское образование, — съязвил гангстер, на что Эбигейл возмущенно фыркнула.
Ссорится в пух и прах со служанкой не хотелось, потому что в прошлый раз это закончилось крайне неприятным образом. Жители особняка не хотели принимать Эрика, поэтому гангстер постоянно ощущал на себе прожигающие взгляды, слышал, как о нем перешептываются. Но Ричардсон не обращал внимания, прекрасно понимая, что распространяли и придумывали разные слухи далеко не безголовые слуги, а дон Манфьолетти, который, конечно же, идеальный и заботливый дедушка, которому так не повезло с жестоким и безумным внуком.
