— Во-первых, не «он», а «мистер Ольсен», — фыркнул Эрик, — во-вторых, в следующий я лишу тебя возможности ходить в плаще и в свитере даже зимой — тебе придётся довольствоваться футболкой, — если ты ещё раз допустишь в своей голове подобные мысли. Ты и Боб должны делать все, чтобы Йоханесс чувствовал себя комфортно. И, в-третьих, обязан добавить, что если с все тем же Йоханессом по твоей неосторожности и глупости что-нибудь случится, то тебя будет ждать нечто ужаснее, чем смерть. Я думаю, ты понимаешь, о чём я говорю.
Эрик говорил спокойно и размеренно, но Ольсен заметил краем глаза, как сжался Адам на переднем сиденье и какой испуганный взгляд он бросил на сосредоточенного на дороге Боба. Что может быть ужаснее смерти? На самом деле, Йенс уже давно решил для себя, что это для него. Но что под своими словами подразумевал Ричардсон?
— М-мист-тер Р-ричар-рдсон… — попытался что-то промямлить Адам. Ольсен первый раз видел его таким напуганным и беспомощным, этого язвительного и сильного гангстера.
— Прекрати это. Я сказал все, что хотел сказать.
Эрик повернул голову в сторону окна, найдя что-то интересное в пейзаже поздней осени. Йоханесс украдкой поглядывал в его сторону, пытаясь хотя бы примерно понять поведение Ричардсона. Что сейчас двигало гангстером, когда он делал замечание Адаму? Задетое самолюбие? Желание полного повиновения? Ссора с дочерью и нужда на ком-либо отыграться? Или, быть может, это все-таки добрый жест в сторону Йенса? Хотя последний вариант стоит сразу же исключить, потому что мафиози плевать на Ольсена, потому что он для него механическая кукла, над которой можно издеваться.
Воздушный шар в груди, который все это время помогал дышать и держал Йоханесса на поверхности, не позволяя ему утонуть в жидкой смеси из своих страхов, проткнули длинной острой иглой. Ольсен поднял трясущиеся, словно в лихорадке, руки вверх и закрыл ими лицо, попытался отдышаться, упорно борясь с приступами удушья. Вот он весь, маленький, ничтожный, бесполезный, глупый, а рядом — красивый, великий, талантливый ангел, который продолжает бороться ради семьи, пытаясь не обращать внимания на свои кровоточащие потрёпанные черные крылья.
Как только машина остановилась, Эрик тут же открыл дверь и вскочил со своего места. Ольсен вылез следом, не теряя ни секунды. Ричардсон остановился прямо перед крыльцом, не открывая чёрного зонтика, и поднял голову вверх, прикрыв глаза. Он раскинул руки в стороны и уронил зонт на грязную землю. По фарфоровой коже Эрика стекали прозрачные полосы дождя, его волосы моментально потемнели, одежда промокла чуть ли насквозь, но мафиози продолжал стоять, наслаждаясь погодой. Йоханесс не знал, что ему стоит делать, потому что, кажется, Ричардсон нуждался в этом своего рода очищении.
На секунду Ольсену показалась, что гангстер плачет, но глубокий низкий голос Эрика тут же развеял все его догадки: — Пойдем в дом, Йоханесс.
Lana Del Rey — Fucked My Way Up To The Top
Художник не знал, сколько сейчас времени показывали старые часы, стоящие в углу, не знал, куда внезапно пропали Адам и Боб, не знал, почему его вынудили ехать на сбор элиты Детройта, а потом внезапно сорвали оттуда прочь, не знал, что творится в голове у Ричардсона, но, впрочем, он и не хотел размышлять обо всем этом. Эрик осторожно взял руку Йоханесса и потянул его вперёд, за собой, держа кисть своего любовника так, что если бы она и выпала из его слабой хватки, то, вероятнее всего, гангстер бы этого даже не заметил.
Они вместе зашли в спальню. Ричардсон ловкими движениями расстегнул пуговицы на пиджаке Йенса и стащил предмет одежды с его плеч.
— Черт, ты весь промок, — себе под нос прошептал гангстер.
— Ты тоже, — также тихо ответил Йоханесс, перехватив руки Эрика. — Ты заболеешь, Йенс, — Ричардсон попытался вырваться их мёртвой хватки художника, но очень быстро сдался.
Ольсен поднял кисти Эрика вверх и оставил на них мягкий поцелуй. Гангстер замер на месте, Йенсу даже показалось, что он перестал дышать. Художник заглянул прямо в глаза Ричардсона, которые сейчас казались совсем не пустыми и холодными, а настоящим бирюзовым морским дном с настоящими затонувшими кораблями, вместе с которыми погибли и моряки, с хвостатыми дивами, украшающими свои роскошные волосы украшениями из старых сундуков, с огромными красивыми кораллами. Никогда ещё Йоханесс не чувствовал Эрика так близко, но не физически, а душевно. Казалось, что они дышат одним и тем же воздухом, думают одни и те же мысли.
— Я хочу тебя. Прямо сейчас, — прошептал Ричардсон. — Мне это нужно.
Йоханесс наклонился и накрыл желанные губы Эрика своими, пытаясь вложить в этот поцелуй всю свою заботу о нем, нежность, все глубокие мысли и переживания. Ричардсон отвечал так, словно Ольсен — его воздух, за который он жадно хватался, пытаясь сохранить рассудок и жизнь.
Сегодня что-то изменилось, словно выскочил какой-то кирпич из огромной стены, старательно выстраиваемой Эриком, чтобы защититься от окружающего мира. Гангстер мягко касался кожи Йоханесса, когда стаскивал с него одежду, тем самым вызывая гору мурашек по оливковой коже. Голова художника вновь слетала с плеч, как и всегда в такие моменты. Он мог только наслаждаться своей прекрасной Музой, которая крепко обнимала его за плечи, почти вцеплялась в них ногтями, словно боясь потеряться, остаться одной, которая нежно отвечала на каждый поцелуй, оставленный на пурпурных устах, одаривая губы Йенса крошечными укусами до крови.
Ольсен осторожно бросил Эрика на кровать, после чего полез за ним, вновь жадно впиваясь в гангстера жадным поцелуем. От мысли о том, что Йоханесс один владеет телом Ричардсона, все плыло перед глазами. Но художник нуждался в большем, он хотел покорить душу гангстера, похожую на тёмный загадочный старый лес, заросший длинными когтистыми деревьями. Почему-то Йенс знал, что даже там росли голубые цветы, свет, исходящий от которых, можно было увидеть даже бесконечной ночью, которая царила в этом месте.
Ольсен любовно прикасался к коже Эрика, желая приласкать губами каждую частичку гангстера, наслаждаясь его глубокими стонами, которые казались лучшей музыкой для ушей. Йоханесс провел языком по плоскому животу Ричардсона, почувствовав, как тот тут же вцепился в спину Ольсена ногтями и простонал ещё чуть более громко и разбито.
Разрушать Эрика, видеть его таким разбитым с большими стеклянными слезящимися глазами, с опухшими от поцелуев губами, с покрасневшей от прикосновений кожей, с растрёпанными по подушке волосами. Йоханесс чувствовал, как дрожат его руки, как быстро бьётся сердце в груди, как закручивается узел в животе, но в тоже время что-то неприятно кололо в том месте, где предположительно находится душа. Ольсен не мог оставить алый бутон, который бы украсил бледную шею, не мог выкрикнуть на весь свет, что Эрик принадлежит ему, не мог разбить нос тому, кто осмелиться взглянуть на его Совершенство. Они не пара. И никогда ей не будут.
— Пожалуйста, больше. Мне нужно больше, — хриплым голосом попросил Ричардсон, оттягивая длинными пальцами растрёпанные волосы на голове Йоханесса.
Эрику нравилось причинять боль, что Ольсен успел заметить уже давно. Но художник сходил с ума от ощущения того, что эти царапаны на спине оставили ногти гангстера, что нижняя губа потрескалась от его неосторожного укуса. Можно ли сказать, что эти отметины заменяли им засосы, которых Ричардсон до ужаса почему-то боялся?
Эрик просил большего, а Йоханесс с удовольствием ему это давал. Ольсен всегда старался быть как можно более нежным, чтобы доказать гангстеру, какого обращения к себе он заслуживает. Каждый толчок сопровождался сладкими поцелуями, от которых крыша окончательно слетала. Ричардсон изгибался под Йенсом и издавал громкие звуки, пытаясь выплеснуть все те эмоции, которые испытывал. Ольсен знал, что их много по искрящимся глазам Эрика и слезам на них, по тому, что гангстер постоянно пытался сжать кожу Йоханесса, по тому, как он обхватывал своего любовника руками и сжимал его волосы.
