Йоханесс резко отпрыгнул в сторону, осознав, что творит. Он почти не чувствовал своих ладоней, когда медленно поднимал руки вверх. С пальцев алыми струйками стекала грязная кровь, которую Ольсен готов проливать вновь и вновь. Вокруг валялись прозрачные осколки, кажется, они так же впились и в кисти, но Йоханесс не чувствовал боли, ему было все равно. Зато ощущал мужчина Эрика, причём так, как никогда раньше. Он словно стоял здесь и смотрел на происходящее, привычно приподняв уголки губ в кривой усмешке. Глаза Ричардсона, конечно же, горели двумя огоньками, освещая комнату. Под нижним веком были набиты три черные точки. Левую бровь пересекал маленький шрам. Волосы в беспорядке были разбросаны на острых плечах и ровной спине. Руки были скрещены на груди. На правой руке рубашка чуть задиралась вверх, обнажая тонкое запястье и татуировку кинжала и розы на ней. Но в этот раз было и кое-что непривычное в Эрике: черные опалённые крылья за спиной.
Йоханесс принялся судорожно вытирать кровь с ладоней и пальцев, пачкая лицо, волосы, одежду, но не обращая на это никакого внимания. Он дрожащими руками потянулся к листу бумаги и карандашу, пытаясь бороться с тем, что собственные кисти плохо подчинялись его желаниям. Кровавые раны прожигало, да и алая жидкость продолжала пачкать все вокруг, но Ольсену было плевать, потому что он рисовал Совершенство. Самое прекрасное, что существовало на свете. Физическая боль притуплялась и становилась почти незаметной, когда мужчина отдавал себя в руки Вдохновения и Любви. Если Йоханесс может видеть в Эрике его настоящую сущность, падшего ангела, то разве он не самый счастливый слизняк на Земле?
Уродливый, медленно ползающий непонятно для чего взад и вперёд слизняк. Внутри него не было роскошного сада и звёздного неба. Об идеальном теле и прекрасной душе Йоханесс мог только мечтать. Но, кажется, судьба подарила ему видеть больше и дальше, чем остальным.
Потому что только Ольсен понимал, что Эрик – не жестокий безумец, а тот, пред кем стоит приклонить голову, потому что он, возможно, скоро будет коронован на повелителя этого мира, который определённо не заслуживает очаровательного мистера Ричардсона.
***
Lilly Wood & The Prick — Prayer in C
Эльфрида сидела на старом дырявом диване, который давно стоило бы починить, но все никак не было времени, крутя в руках маленькую пожелтевшую бумажку, написанную врачом. Нужно было встать на ноги и пойди заниматься делами, но, кажется, Пауэлл слишком устала даже для того, чтобы банально подняться с дивана. Однако силы девушку покинули не из-за вечной беготни туда-сюда. Это было утомление на моральном уровне. Эльфрида слишком много переживала за других людей, пытаясь перенять на себя их боль и их страхи, отчего и потеряла так много сил и энергии.
Из маленькой комнаты, из которых состояло место, где жила Пауэлл, вышла крошечная сгорбленная седая женщина, которая, заметив девушку, сочувственно вздохнула и посмотрела на нее переживающим взглядом. Фрида тут же выпрямилась и постаралась скрыть все свои расстройства и переживания, чтобы не расстраивать лишний раз мать.
— Эмма сказала, что ты вновь ходила в больницу, чтобы тебе выписали справку, — миссис Пауэлл осторожно села возле дочери и крепко сжала ее холодные руки в своих теплых и морщинистых.
— Йенсу нужно было. Он заболел, — тихо отозвалась Фрида, упорно избегая беспокойного взгляда матери.
Старушка покачала головой, уже давно замечая перемены в настроении дочери. Она словно переживала о чем-то, чего не могла сказать вслух. Это убивало заботливую мать.
— Фрида, что тебя тревожит? — сиплым старушечьим голосом спросила Хлоя.
Девушка тихо шмыгнула носом, пытаясь сдержать подступающие слезы.
— Ну-ну, хорошая моя. Если ты хочешь плакать, то поплачь. Это полезно, — прошептала миссис Пауэлл, прижав к себе дочь.
— Мама, дело не в том, что он заболел. С ним происходит что-то ужасное. Это заметила не только я, но и Оливер. Это словно болезнь, но не болезнь тела, а души. Я пытаюсь помочь, но не знаю как. Словно все мои отчаянные попытки врезаются в кирпичную стену, которую он сооружает вокруг себя. Я должна сказать об этом Гловеру, но я так боюсь его расстраивать. Мама, мамочка, почему все так плохо? — роняя горькие слезы, шептала Эльфрида, прижимаясь к матери.
Женщина ласково гладила дочь по волосам, плечам и по спине, пытаясь успокоить истерику Фриды. Девушка редко позволяла себе слабость, но в последнее время ее словно подменили. Такая сильная и храбрая, теперь юная мисс Пауэлл, кажется, еле держалась, чтобы не упасть в черную дыру и не лишиться разума.
— Ты должна ему рассказать, моя хорошая. Он должен знать, но при всем при этом Гловер сможет оказать и какую-то помощь. Йоханесс для него не самый дальний человек, — спокойно и размеренно говорила старушка, словно читала сказку маленькой девочке перед сном.
Эльфрида знала, что мать очень хорошо относилась к Ольсену, несмотря на его бурный нрав и чересчур эмоциональное поведение. Сам Йенс говорил о Хлое, что она мать, которой у него самого никогда не было. Пауэлл знала, что у друга было крайне неприятное прошлое, поэтому немного грустно было слушать такие слова из его уст.
С Гловером же старушка вела себя крайне сдержанно, не позволяя себе обнимать мужчину и беседовать с ним на совершенно сторонние темы, как делала то Йоханессом. Фрида знала, в чем заключалась причина. Томсон – богатый успешный предприниматель в прошлом, которым бедные люди не привыкли доверять. Пауэлл понимала мать: когда-то и сама она была такой же. Но любовь изменила взгляды Фриды на многие вещи. Например, девушка поняла то, что не каждый бизнесмен является гангстером. А вот мафиози Пауэлл было уважать не за что.
— Тебе нужно с кем-то разделить этот тяжелый груз. Тебе нужно отдохнуть. Я не хочу для тебя такой же судьбы, как у Ренди Грина, — прошептала мать.
Эльфрида тяжело вздохнула. О молодом человеке ходило великое множество разных слухов и историй, но мало кто знал правду о том, что же на самом деле случилось с Ренди Грином. Поговаривают, что сейчас он находится в тяжелой депрессии и фактически не выходит из дома. Бедная мать, с которой до трагедии была очень дружна Хлоя Пауэлл, крайне обеспокоена состоянием сына и совершенно не знает, как его спасти.
— Будь осторожна моя девочка, — ласково произнесла женщина, оставив поцелуй на макушке дочери.
Глава 9. Когда идёт снег, мы снова чувствуем себя детьми
Считай меня ничтожным, незаметным,
Считай меня ничем, но чем-то дорогим.
Мне всегда хотелось верить, что первый снег символизирует чистую страницу в книге, новое начало, другую жизнь. Но год за годом зима не приносила мне никого обновления. Осень словно захватила власть над моей душой. Знаешь ли ты, моя дорогая, как тяжело носить отчаяние под сердцем? Клянусь, что я изо всех сил старался от него избавиться. Но, увы, все мои попытки оказались тщетными. Тогда я решил сам потрясти снежный шарик, чтобы вызвать первый снег.
(с) Вильгельм Ричардсон
The xx — Together
В три часа ночи случилось настоящее чудо: пошел первый снег. До зимы еще было достаточно времени, но белые снежинки уже застилали тонким слоем скрипящего под ногами покрывала пожелтевшую траву, добавляя мрачному умирающему миру немного света.
Йоханесс сидел на подоконнике в гостиной и покрасневшими от постоянного напряжения и бессонницы глазами смотрел за окно, прижимая к груди самодельный блокнот с рисунками. Мужчина утратил способность восхищаться окружающим миром, наблюдать за его метаморфозами. Иногда Ольсен намеренно снимал очки, чтобы не видеть и не замечать изменения в природе. Он чувствовал себя мертвым и не хотел выходить из комнаты, а также запускать кого-нибудь в свой уголок. Моменты, когда Йоханесс вновь мог дышать полной грудью и чувствовать себя живым, были слишком недолгими и редкими.
