Расмуссен вяло повернул голову в сторону окна, пытаясь отвлечься от неприятных мыслей хотя бы на пейзаж. Черт подери, даже на улице шел дождь!
— Ты какой-то напряженный. Что случилось? — все так же легкомысленно спросила Лекса, запихивая в рот огромный кусок котлеты. Оливер невольно нахмурился, совершенно не понимая, как подруга может сохранять спокойствие в такой тяжелый жизненный период. — Как там твой блудный папаша? — Дома. Фрида сказала, что он заболел, а у меня слишком бурная фантазия. Но это не правда, — юноша тяжело вздохнул. — Я же вижу, что что-то не так. И я безумно хочу помочь.
— Мое предложение, радость моя, все еще в силе. И я тут подумала: твоей зарплаты никогда в жизни ни на что не хватит. Так что Салли Смит готова пожертвовать своими деньгами ради папочки своего друга.
Оливер перевел удивленный взгляд на Лексу. Девушка в это время как раз собиралась закончить трапезу, но, заметив краем глаза выражение лица Расмуссена, закатила глаза, отложила вилку и повернулась в сторону юноши.
— Я копила деньги, чтобы доказать папе, что я не избалованная идиотка. Ну, знаешь, чтобы не нуждаться в его подачках. Он мой папа, а не золотые прииски. Но, в принципе, я уже купила то, в чем нуждалась. И мне не жалко, Оливер. Для тебя эти деньги, может быть – последняя надежда. А я не умру без зарплаты. — Нет, Лекса. Я не могу принять такую жертву. Ты ничем мне не обязана, — прошептал Оливер, отвернувшись от девушки, потому что почувствовал, как бледные щеки загорелись также ярко, словно спелая рябина.
Подруга тяжело вздохнула и осторожно взяла руку Расмуссена в свою, что заставило юношу вновь повернуться к однокласснице лицом. Олли, конечно, много времени проводил с Лексой, но прикосновения – это то, чего и парень, и девушка почему-то предпочитали избегать. Хотя за себя юноша вообще-то мог сказать: он был слишком стеснительным. Но руки одноклассницы, нельзя поспорить, были очень мягкими и красивыми. Она нежно гладила длинными тонкими пальцами кожу Олли, глядя ему прямо в глаза и ласково улыбаясь при этом. И почему-то это не было чем-то неловким и неправильным. Наоборот, юноша чувствовал себя на своем месте, ощущая необъяснимое, но приятное тепло, расползающееся в груди. Возможно, Оливеру даже стало немного стыдно за странные мысли и чувства. Но Лекса же его лучшая подруга, это нормально.
— Люкас Уорд. Тебе нравится? — разрушила тишину девушка.
— А? — отрешенно спросил юноша, не понимая, о чем говорит подруга.
— Тебя будут звать Люкас Уорд. На самом деле, первое, что в голову пришло, но, по-моему, неплохо. Люкас Уорд и Салли Смит захватят власть в ночном баре! — воодушевленно произнесла дочь гангстера, вновь принявшись за свой обед.
Оливер широко улыбнулся, узнавая в этой энергичной и безумной девушке свою лучшую подругу, которую безумно любил.
— Кстати, Люк, если на то пошло, то нам стоит подумать о нашей безопасности.
— К чему ты клонишь, Сэл?
— К тому, мой дорогой Люк, что нам следует притвориться парой, чтобы никакие джентльмены и дамы не позволяли себе лишнего.
Расмуссен нахмурился, слегка испугавшись странных слов Лексы. Может быть, в ненастоящих отношениях и правда был какой-то смысл, потому что таким образом Люк и Салли смогут помочь друг другу выбраться из не самой приятной ситуации, но Оливер вообще никогда не встречался с девушками. Он даже слабо представлял, как это делается. К тому же, разве это не предательство Молли?
— Ну что ты напрягся? — фыркнула Лекса. — Мы же просто будем играть на публику. Ты будешь играть роль Люка, а я роль Салли. Люк и Салли – это не Оливер и Лекса. Это наши герои в нашем собственном театре.
И правда, чего юноша так разнервничался. Люкас Уорд – это даже не Оливер Расмуссен. Кто сказал, что бармен не может полюбить симпатичную официантку Салли Смит?
— В этом есть смысл. Я думаю, ты права, — вздохнул парень.
— Ну и отлично! — воскликнула Лекса, поднимаясь со скамейки. — Тогда Салли, как хорошая девушка, поможет своему парню с деньгами. Тшш! — подруга приложила указательный палец к губам Оливера, когда тот хотел возразить, изза чего юноша сильно смутился. — Уберешь мой поднос, солнышко? Мне еще перед уроком нужно забежать к мистеру Мёрфи, у меня есть к нему пара вопросов по поводу проекта. Встретимся на уроке, — девушка оставила быстрый поцелуй на щеке Расмуссена и тут же скрылась из вида.
А Оливер так и остался сидеть на своем месте, быстро хлопая глазами и совершенно не понимая, что только что произошло. Иногда Лекса была похожа на настоящую бурю, потому что одним своим присутствием создавала самый настоящий переполох.
***
In This Moment — Creep
Он сидел на полу, уставший и потерянный, окружённый смятыми намётками полноценного рисунка. Каждая линия на бумаге казалась уродливой и нелепой по сравнению с тем же острым подбородком Эрика, которого Йоханесс так безуспешно и отчаянно пытался нарисовать.
Карандаш не мог, как бы Ольсен не старался, передать всей бесконечной, безумной и притягательной красоты Ричардсона. Художник вспоминал свой первый рисунок и понимал, что определённо рад, что порвал его, потому что образ гангстера куда глубже, чем те неумелые попытки наивного ребёнка передать на бумаге его противоречащую всем стандартам, но несмотря на это все равно удивительную, загадочную и западающую в душу красоту.
Эрик Ричардсон, как можно смотреть на тебя без слез, пеленой застилающих глаза? Люди должны молиться на твой образ, потому что ты не только слепое превосходство, но и падший ангел с опалёнными пожаром крыльями. Огонь – это всё, что делало тебе больно, это твои безумные страдания, которые ты смог пережить. Ты умер, но возродился, проснулся, чтобы доказать всем неверующим в твою божественную силу, что ты сильнее, чем полагало глупое человечество. Твои крылья, черные и израненные, продолжают рассекать воздух, ведя тебя вперёд по особенному пути, по которому не могут пройти ни земные букашки, ни всесильные боги, ни чистые ангелы. Потому что ты прекраснее.
Йоханесс закрыл глаза. А кто он такой с этим олицетворением смелости и силы? Слизняк. Ольсен сжал в руке бутылку, наполовину наполненную дешёвым кислым пивом, и кинул её в стенку. Изумрудные осколки разлетелись по сторонам, от сосуда остался лишь нелепый обрубок.
Ольсен был полон ненависти к самому себе, такому ничтожному и маленькому. Разве достоин он своими грубыми пальцами, которыми мотал киноплёнку, дотрагиваться до фарфоровой мраморной кожи Эрика? Разве может он сухими тонкими губами целовать алые мягкие лепестки настоящей розы?
Мужчина медленно подошёл к зеркалу. Кто он такой? Лишь противный слизняк, живущий бесполезной жизнью среди пустых идиотов, который внезапно начал придавать некоторым вещам крайне странный смысл. Все вокруг – куклы, а настоящие люди, которые стоят выше всех ценностей и принципов, рождаются раз в тысячелетие!
Они способны на всё, потому что талантливы и великолепны. Потому что их головы полны безумных, но прекрасных идей, которые, возможно, могут спасти эту глупую планету, населённую склизкими слизняками. Гению можно пойти на убийство, потому что он погубит того, кто заслужил смерти. Разве мы щадим ползущую многоногую тварь, бегущую по дорожке? Мы её давим, жестоко, с размаха, гаденько хихикая и не думая о том, что у паучка, у муравья или же у мухи было своё предназначение.
Эрик был тем человеком, который убивал слизняков. Разве можно винить гангстера и называть его поступок преступлением, если он давит того, кого считает ничтожеством?
Йоханесс поднял глаза на большое зеркало, стоящее в углу. А кто такой Ольсен рядом с ним? Художник и есть то самое ничтожество, мерзкий слизняк. Что с того, если мафиози решил избавиться от Йенса? Он имеет полное право.
Йоханесс резко ударил по зеркалу кулаком. Предмет откинуло к стенке, но Ольсен продолжал сбивать руки в кровь, в мясо, метая осколки по комнате, пытаясь избавиться от своего изображения перед глазами. С глаз текли слезы, но это были не слезы боли, а слезы отчаяния и ненависти, неконтролируемой злобы. Почему природа решила, что никчёмный слизняк должен полюбить падшего ангела?!
