Мужчина не ответил.
Пауэлл спустя время забрала у Ольсена градусник и невольно ахнула, потому что у Йенса действительно поднялась довольно высокая температура. Эльфрида бросила быстрый взгляд на друга и вздохнула: мужчину словно достали из могилы и запихали в него то минимальное количество энергии, которого не достаточно даже для того, чтобы подняться на ноги. И самым страшным было то, что девушка не понимала, что именно довело художника до такого состояния: болезнь или та жестокая женщина?
— Я знаю ее, Йоханесс? — неуверенно спросила Фрида.
Мужчина перевел на девушку затуманенный взгляд и лишь отрицательно покачал головой.
— Позднее схожу в больницу и попрошу справку на твое имя. Я не дам тебе просто так сдаться и лишиться всего только из-за какой-то женщины.
О, знала бы Эльфрида, что на самом деле не прекрасная дама пленила сердце Йоханесса, а безумный Эрик Ричардсон, гангстер, имя которого не любили произносить в обществе обычных людей. Во всяком случае, Ольсен ничего не ответил, поэтому Пауэлл ушла на кухню, чтобы приготовить горячий чай и найти какие-нибудь таблетки.
Во всех шкафах, которые уже обыскала девушка, находилась исключительно посуда и еда. Осталась только одна полка, находящая слишком высоко, чтобы Пауэлл могла дотянуться до нее без табуретки. Эльфрида залезла на стульчик, встала на носочки и потянулась вверх, благодаря чему смогла достать старенький деревянный ящик, забитый всякими микстурами и таблетками. Вероятнее всего, большую часть из этих лекарств покупала сама Пауэлл.
Девушка осторожно отложила пустую бутылочку «Medihaler», искренне не понимая, зачем Йоханесс ее хранит. Может, чтобы не забыть название? Черт, выходит, у него сейчас нет никакого лекарства от астмы? А что с ним будет, если случится внезапный приступ? Пауэлл стало немного страшно, но тут ее взгляд упал на небольшую белую коробочку, на которой отсутствовали какие-либо обозначения, кроме двух осторожно выведенных чернилами букв: «Н. Р.» Любопытство взяло вверх, поэтому уже через пару секунд девушка открыла коробку и вытащила из нее лекарство, напоминавшее «Medihaler», но немного отличавшееся от него дизайном и формой. Однако на стекляшке не было этикетки. А еще в бутылочке было еще достаточно много жидкости.
Эльфрида схватила в руки лекарство и бросилась в гостиную, размахивая своей находкой.
— Ты ничего не хочешь мне сказать? — на повышенных тонах спросила девушка Йоханесса. — Что это за хрень, Йенс? Откуда это у тебя? Что означает «Н. Р.»?
«Нация розы»? Это Ричардсон отдал тебе это дерьмо? Он прислал посылку? Отдал лично? Он требовал что-то взамен? В любом случае, какого черта ты мне ничего не сказал?!
Мужчина на секунду выпал из своего транса, потерявшись в том, что должен сейчас говорить. Что если сказать Фриде сейчас всю правду? Пусть делает с ней, что хочет. Йоханессу уже все равно.
— Почему ты молчишь? Скажи хоть что-нибудь! — взмолилась Пауэлл, и Ольсен понял, что рассказать сейчас ей все и сразу было бы слишком жестоко. — Какая к черту «Нация розы»? — устало и медленно произнес мужчина. — Это дешевая подделка нормального лекарства от астмы. Купил в переулке, чтобы было хотя бы что-то. Довольна?
Эльфрида крепко сжала в руке лекарство. Может быть, в последнее время она стала параноиком, но избавиться от мыслей о том, что близкие люди находятся в опасности, было невозможно.
— Это правда? Ты мне не лжешь? Я хочу знать, потому что я доверяю тебе.
— Я не лгу, — отозвался Йоханесс, чувствуя вину за сказанные слова. — Тогда я тебе верю, Ольсен.
Пауэлл развернулась и вновь пропала на кухне. Возможно, Йенс – самый ужасный человек во Вселенной.
***
Troye Sivan — Blue
Как можно оправдать ожидания сразу всех людей, которые надеются на тебя? Не хотелось никого разочаровывать, но когда-то совершить выбор в пользу определенного человека все равно придется. Однако не сейчас, когда-нибудь в будущем. Сейчас Оливер слишком запутался, чтобы пытаться вылезти из ямы, в которую он так красиво и грациозно падал, все сильнее и сильнее утопая в противной грязи.
Когда Расмуссен вернулся домой из школы, отец, к большому счастью, все-таки действительно уже был в своей комнате. Возле него крутилась Эльфрида, трепетно пытаясь помочь мужчине справиться с простудой. Да-да, все странное поведение Йоханесса списали на температуру, пускай Оливер и знал, что дело далеко не в ней. Мальчик не глуп и не слеп. Он видел, как отец рушился на глазах, потому что связался чем-то пугающим и незаконным. Но, конечно же, Пауэлл сказала, что у Расмуссена просто слишком богатое воображение.
Парень не мог просто так принять то, что взрослые считали его маленьким ребенком. Оливер правда мог помочь, потому что он хотел этого, потому что это казалось важным. Но Эльфрида предпочитала не прислушиваться к «лепету малыша», а к Йоханессу юноше подходить весь вечер строго-настрого запрещалось. И в тот день Оливер решил, что теперь ему банально придется ввязаться во «взрослую игру», пускай и без спроса и согласия. Отцу нужна помощь, причем заключалась она далеко не в лекарствах, а в чем-то более крупном. Да, Расмуссена не хотели впускать во все тайны и загадки, связанные с жизнью Ольсена, но парень помнил его разговоры про деньги и какого-то важного человека, которому Йенс их и задолжал. Теперь предложение Лексы относительно работы в баре не казалось таким странным и глупом. Теперь, быть может, это единственный шанс выбраться из ямы.
Так же ночью Расмуссен много думал о том, что вчера сказала ему подруга про своего отца. Бесспорно, Оливер испугался этой новости, но в конечном итоге решил, что деятельность мафиози ни в коем случае не определяет характер и поведение его дочери. К тому же, Лекса сама сказала, что согласна далеко не со всеми решениями папы. Девочка с короткими золотыми кудряшками является верной подругой мальчика с печальными серо-голубыми глазами, поэтому из-за этой устрашающей новости Олли не собирался портить отношения с Лексой.
Больше всего ужасали Расмуссена мысли о том, что важный мистер, которому отец задолжал денег, и папа подруги может оказаться одним и тем же человеком. Но Оливер быстро выбросил из головы подобные гипотезы, потому что вероятность такого совпадения слишком низкая.
Не добавляли уверенности вечные взгляды Молли, которые Расмуссен ощущал на себе, но стоило ему повернуться в сторону Фостер – девочка отворачивалась и делала вид, что не смотрела на юношу. Кажется, все было так же, как обычно. Утром Оливер поздоровался с одноклассницей, а она дружелюбно ответила ему. Потом Молли во время перемены сидела под своим любимым деревом и читала любовный роман, а Расмуссен бесцельно гулял по дорожкам, наблюдая за людьми. Сейчас, во время обеденного перерыва, юноша все так же один сидел за самым дальним столиком, в то время как Фостер крутилась возле поварихи, с которой, по слухам, состояла в родстве. Однако сердце Оливера больше не горело ярким пламенем, когда он слушал, как четко, но слегка неуверенно Молли отвечала на вопросы по физике. Расмуссен свалил все на свои заботы, которых в последнее время накопилось слишком много. Сладким мыслям о девочке было не вместиться в распухшей голове парня, но место, выделенное там исключительно для Фостер, все еще оставалось нетронутым. Кажется, что Молли очень близко, но в тоже время так далеко!
— Привет, Орфей. Опять думаешь о своей Эвридике? Прости меня, глупого Аристея, что вы до сих пор не гуляете во дворе школы за ручку. Но ты можешь отправиться в подземный мир. Может быть, твоя грустная музыка смягчит сердце Аида и Персефоны, — задорным голосом произнесла Лекса, плюхаясь на стул возле Оливера и ставя на стол свой поднос с едой.
— Я думаю не о Молли. Почему сразу она? — обиженно надулся юноша. — Заметь, что я ничего не говорила про Молли. Ты сам про нее вспомнил, — както слишком уж горько усмехнулась девушка.
