— Нет! — недовольно воскликнул Эрик. — Ты не понимаешь! В аптеках продается недешёвое лекарство, однако доступное даже тебе, если ты постараешься. Однако ты решил влезть в криминал. Чего ты этим добивался? — судя по искрам в глазах и сдвинутым бровям, Ричардсон начинал раздражаться.
— Я… его недостаточно. Мне нужно что-то более сильное.
— Зачем?! — вспыхнул гангстер.
— Чтобы… чтобы жить? У меня сын, все такое… — совершенно растерянно вытянул из себя Йенс, искренне не понимая мафиози.
— Сын? Ты не хочешь оставить своего сына? — чуть успокоившись, спросил Эрик более-менее размеренным голосом.
— Да, — утвердительно закивал головой Йоханесс, потому что был уверен в этой правде так, как ни в чём и никогда.
— Нет! Ты мне врёшь! ТЫ!!! ТЫ МНЕ ВРЁШЬ!!! — подскочив с дивана и подбежав к кофейному столику, прокричал Эрик, одной рукой найдя опору в плоской поверхности, а другой достав до воротника Йоханесса, резким движением протянув мужчину к себе. Теперь между художником и гангстером находился лишь стол, отчего внутри Ольсена почему-то всё свернулось в комочек.
— Я не… — попытался возразить Йенс, но тут же был прерван.
— Я видел тебя и каждый твой безнадёжный взгляд, брошенный в мою сторону, — чётко выговаривая каждый слог, произнёс Ричардсон, касаясь своим горячим дыханием губ Ольсена. — Ты сделал это из-за меня. Признай это, Йоханесс.
The Neighbourhood — A Little Death
Кажется, у мужчины большие проблемы с сердцем, потому что его биение усилилось во много раз, яростно избивая ребра, словно пытаясь прорубить в них дыру и прыгнуть в руки Эрика, потому что только гангстер мог коснуться так глубоко, так больно и так нежно. Йоханесс невольно перевёл взгляд на губы гангстера, на которых частично стёрлась от вина пудра, обнажив тем самым мягкий алый мармелад. Ольсен не отдавал отчёта своим мыслям, лишь жадно вдыхая запах папирос, сладкого вина и дорогого одеколона.
— Ты такой же, как и я, — нежно улыбнулся Эрик. — Ты болен той же болезнью. — Чем? — тихо спросил Йоханесс, не отводя взгляда от губ Ричардсона, совершенно не думая о том, что от глаз гангстера это не могло скрыться. — Нас тянет друг к другу. Ты отличаешься от всех людей, в обществе которых я верчусь. Я решил выбрать именно тебя, потому что ты заставляешь меня чувствовать настоящую злость, если хочешь, бешенство. Ты умеешь спорить, грубить, ты не следуешь правилам этикета, ты выражаешься некультурно, но в тоже время ты больше похож на человека, чем все «высшие люди». — Выбрать в качестве чего?
Ричардсон расплылся в широкой улыбке и ещё ближе притянул к себе Йоханесса за шиворот. Он на протяжении нескольких минут вглядывался в лицо собеседника, после чего отпустил Ольсена и встал на колени на кофейный столик, случайно уронив бутылку вина, но не обратив на это совершенно никакого внимания. Художник замер в той же позе, в которой его оставил гангстер, не смея пошевелиться, чтобы не спугнуть синюю птицу, залетевшую в комнату через открытое окно, откуда доносилось стрекотание сверчков и крики ночных животных. Эрик осторожно снял с Йоханесса очки, заставив последнего прищуриться с непривычки. Мафиози ухмыльнулся и положил предмет рядом с собой на столик. На какое-то время Ричардсон вообще перестал что-либо делать, просто замерев в одной позе, задумавшись о чем-то, однако Ольсен не мог оставить начатое без продолжения. Он аккуратно повернул голову Эрика в свою сторону, мягко улыбнувшись гангстеру. Мафиози тут же очнулся и положил руки на небритые щёки Йоханесса.
Художник никогда и подумать не мог, что он будет готов умереть только от прикосновений длинных почти ледяных пальцев. Его со всех сторон обволокла сладкая нега, по внутренностям расползлось болезненное наслаждение, по венам теперь текла не кровь, а запах Эрика, который Ольсен запомнит навсегда, как самый любимый свой аромат. Мужчина уже не слышал своего сердца, оно глухим стуком отдавало где-то вдалеке, теперь всё внимание киномеханика было сосредоточено исключительно на этом с ума сводящем Ричардсоне, который разрушал все понятия Йенса о морали, о правильности и неправильности.
Эрик облизал алые губы, окончательно стерев с них пудру, после чего резким движением поддался вперед, соединив себя с Ольсеном в поцелуе. Йоханесс понимал, что всё шло именно к этому, но сердце всё равно подпрыгнуло в груди, голова закружилась, а всё тело затряслось. Это точно не сон? Ещё недавно гангстер казался таким недосягаемо далеким.
Художник тут же ответил на поцелуй, притянув Ричардсона к себе ещё ближе за шею, находясь с ним так непозволительно близко, что не могло не приносить какое-то странное удовлетворение. Эрик двигался плавно и нежно, руками водя по щекам Йенса, заставляя каждую клеточку тела мужчины умирать и возрождаться заново. Одним неловким движением Ольсен сорвал с губ Ричардсона едва слышный стон, и, сразу же воспользовавшись ситуацией, проник языком в сладкий от вина рот гангстера, углубляя поцелуй. Голова с плеч уже давно слетела, теперь всё вокруг, даже стены и потолок, кричали имя криминального босса, который с почерневшими от страсти глазами податливо отзывался на прикосновения.
Они оба сходили с ума, пьянея друг от друга гораздо сильнее, чем от алкоголя. Руки Йоханесса уже давно отпустили шею Эрику, теперь крепко сжимая тонкую талию Ричардсона. Возможно, художник нуждался в большем, возможно, ему нужен был гангстер целиком и полностью, чтобы гладить его нежную кожу, сжимать её и оставлять грубые отметины. Ольсен был пьян, как никогда раньше, пьян от любви к Эрику, от самого Эрика, от его запаха, от поцелуя, от его холодных рук. Это произошло так быстро, что Йенс даже не успел отдать себе отчёта в том, что уже давно утонул.
Мафиози резко отстранился от художника, грубым движением скинув руки Ольсена с себя.
— Ты знаешь, что такое бритва? — прохрипел Эрик, вытирая рот рукавом полупрозрачной рубашки.
— Я не знал, что буду целоваться с гангстером, — довольно ухмыльнулся Йоханесс, прикасаясь к опухшим от долгого поцелуя губам.
— Я слышу усмешку. Это радует меня, — хмыкнул Ричардсон. — Ладно, хватит лирических отступлений. Нам нужно поговорить о том, ради чего я тебя позвал.
— Ты позвал меня не ради того, чтобы целоваться?
— Нет.
Гангстер слез со стола и плюхнулся на бархатный диван, развалившись на нём так, словно смертельно устал от каторжной работы в течение нескольких дней.
— Знаешь, чем мы оба больны? Нас обоих тянет к мужчинам, что уже по определению неправильно, — монотонным голосом начал Эрик. — У меня есть жена, которую я безмерно люблю, но время от времени случается то, что случилось сейчас. Я выбрал тебя, потому что пока что мне интересно мучить тебя, пока что мне интересно испытывать твоё терпение, пока что мне интересно путешествовать по твоим мозгам. Но твоя жизнь в полной мере меня не касается, как и тебя не касается то, чем я живу. Ты должен мне, так что у тебя нет выхода. Понимаешь?
Йоханесс энергично закивал головой, вдохновлённый тем, что теперь часто будет видеться с Эриком.
— Мне плевать, где ты и с кем ты, но узнаю, что завел с кем-то роман — застрелю обоих. Можешь считать, что я дикий собственник, но теперь ты привязан всеми нитями ко мне.
Интересно, как можно вообще спокойно жить на планете, когда тебя ревнует сам Эрик Ричардсон?
— Кстати, видишь белую коробочку на столе? Это твоё лекарство. Забери его и проваливай, — грубым голосом произнёс гангстер, зажигая папиросу, которая лежала всё на том же кофейном столике.
— Уже? — разочарованно выдохнул Йоханесс.
— Я сказал: проваливай. Так что проваливай. Тебя отвезут до дома.
Ольсен фыркнул, поднял свои очки, тут же нацепив их на нос, а после чего и коробку с лекарством. Честно говоря, художник не совсем понимал, с чем связана резкая перемена в настроении Эрика, но на что вообще мог рассчитывать Йоханессу? Он должен благодарить Бога за то, что гангстер обратил так много внимания на обычного киномеханика. Так что, несмотря ни на что, мужчина, безусловно, счастлив. Обо всём остальном он подумает завтра.
