Потянулся — и закусил губу. Здесь чешуя сгорела не полностью. К сожалению. Оплавленные ороговевшие пластины глубоко впились в воспалённые мышцы, царапая и без того буквально расползающиеся от малейшего прикосновения ткани и наверняка причиняя змею нешуточные страдания.

Он заколебался. Возможно, стоило взяться сперва за другие раны, а к этой вернуться потом, когда Кроули уже будет чувствовать себя не таким измученным…

Но ведь любое движение и дальше будет задевать эту обгорелую заусеницу, и каждый раз, когда Кроули придётся шевелиться, он будет испытывать боль. Испытывал её — всё то время, что скрывал тяжесть полученных ран, делая вид, что всё в порядке.

…И Азирафаэлю до дурноты хотелось верить, что все эти жуткие ожоги получены уже после возвращения из Ада. Потому что иначе жестокий вопрос «чего Кроули стоило моё спасение» просто терял свой смысл, превращаясь в грозящий настоящим безумием безжалостный приговор. Потому что невозможно — ходить, бегать, летать с обожжёнными до живой плоти ногами.

Невозможно ведь?..

— Потерпи немного, дорогой мой… — с острой жалостью пробормотал Азирафаэль, решаясь. — Я постараюсь не причинять тебе боли…

Змей неохотно открыл глаза. Посмотрел на него — мутным, безразличным — смертельно усталым, как вновь с болезненным уколом осознал Азирафаэль, взглядом. И слабо мотнул головой.

— Делай, что сссчитаешь нужным, ангел. Не ссстрашно…

Азирафаэль сглотнул. И, внутренне сжимаясь от одной мысли о том, что должен будет сейчас сделать, осторожно взялся пальцами за обугленный край криво торчащей чешуйки. Бережно окутал повреждённое место согревающим золотом целительной силы, стараясь если не убрать боль полностью, то хотя бы немного приглушить её. И быстро, не давая ни себе, ни Кроули времени передумать, потянул её на себя.

— Хс-с-с-с-с!

Кроули дёрнулся, болезненно скручиваясь и непроизвольно отшатываясь назад. Вскинул голову, дико тараща на него глаза.

— Прости, дорогой… — удручённо пробормотал ангел. И поспешно накрыл вновь начавшую кровоточить рану ладонью, посылая в израненный организм новую порцию силы. Кроули, содрогнувшись, покосился на окровавленную черную чешуйку в его руке. Азирафаэль перевёл на неё взгляд и, опомнившись, разжал пальцы.

Кроули проводил чешуйку мрачным взглядом пульсирующих жёлтых глаз. Но буквально через несколько секунд потерял к ней интерес и, облегчённо вздохнув, вновь измученно опустил узкую голову на фанеру. Азирафаэль чувствовал, как неохотно, с трудом пробиваются лучи энергии сквозь повреждённые ткани. Совсем не так, как на предыдущем неглубоком ожоге. И ангел не мог отрешиться от неуместной, пугающей мысли: если бы эти раны были глубже… Если бы эти ожоги нанесли не церковные камни, а святая вода…

Хватило бы ему сил, чтобы исцелить их? Хватило бы времени?

И он до болезненно нутряного озноба был рад, что искать этот ответ на практике нет нужды.

Несколько минут и десяток почти полностью исцелённых ожогов спустя Азирафаэль с неудовольствием был вынужден признаться себе, что переоценил свои силы. Низ тела Кроули больше не напоминал забытый над огнём бифштекс, однако и у самого ангела мелко тряслись руки, а в голове медленно разрасталась противная обморочная лёгкость. Неприятное тянущее ощущение в спине, к которому он за последние часы в Аду успел притерпеться и постепенно просто перестал замечать, перешло сперва в болезненное жжение, а потом остатки искалеченных крыльев начали ныть, отдаваясь противной тяжестью между лопатками. Нельзя сказать, что боль была особо сильной; по сравнению с тем, что ему пришлось перенести внизу, подобные мелочи просто не стоили отдельного упоминания. Азирафаэль старался не обращать внимание на усиливающийся дискомфорт, полностью сосредоточившись на Кроули, которому явно было намного хуже. Но ощущения были далеки от приятных. А главное, он с тревогой чувствовал, что ему всё труднее направлять собственные, стремительно тающие, силы вовне своей сущности.

Между тем до полноценного исцеления Кроули было ещё очень, очень далеко. Ещё после первых трёх ран Азирафаэль, спохватившись, принялся действовать более осторожно, экономно расходуя собственные силы, которые плен и последующий выматывающий путь через Ад вычерпали почти до дна. Теперь, сняв боль и поверхностно залечив ожог, он переходил к следующему повреждённому участку, разумно рассудив, что лучше Кроули будет немного неудобно шевелиться из-за двух дюжин наполовину заживших ран, чем чудовищно больно из-за одной — но открытой и глубокой.

…Тем более что открытыми и глубокими были все почти без исключения. Разве что глубина этих чудовищных отметин была разной… Какие-то из них казались поджившими, схватившиеся грубой коркой, и лишь потом опалёнными заново. Другие же…

Другие выглядели настолько свежими, что Азирафаэль, с трудом сглатывая болезненный комок в горле, то и дело косился взглядом на гладкий каменный пол, невольно пытаясь найти на его равнодушной белизне следы крови и обугленной чешуи. Тщетно, конечно. Все частицы демонической плоти, попавшие на пропитанную Благодатью землю, давно уже стали пеплом и растаяли без следа.

Но можно подумать, от этого было легче…

— «И будешь ты ползать на животе…», — удручённо пробормотал Азирафаэль себе под нос, с состраданием проводя подрагивающей от всевозрастающей слабости ладонью над особо неприятным ожогом. Неуютно повёл плечами, пытаясь справиться с тянущей болью между лопатками. Помогло слабо.

Кроули лениво дёрнул головой. Приоткрыл глаза, неохотно выныривая из полудрёмы.

— Дурацкая фраза… — пробормотал он. — Ссссловно до той неудачной шшшутки ссс яблоком я на чём-то другом ползал…

Ангел вздохнул.

— Это просто легенда, дорогой мой, — устало возразил он, понимая, что вновь ввязался в успевший надоесть за шесть тысячелетий спор.

— Глупая легенда, — упрямо прошипел змей. — Можно решшшить, что я получил это тело в наказание. Оссскорбительно! Я сссам его выбрал, быть змеёй круто!

— Не сомневаюсь, Кроули. И всё-таки, согласись, у этого тела есть свои недостатки.

— Можно подумать, что у человечессской формы их нет… — не желая сдаваться, огрызнулся демон. Но Азирафаэль уже чувствовал, что спорит тот из чистого упрямства. Голос его становился всё замедленнее, все невнятнее. И ангел с облегчением осознал, что стихающая боль, должно быть, усыпляет его, заставляет расслабиться теперь уже по-настоящему.

Он слабо улыбнулся. И мысленно пообещал себе больше не тревожить Кроули, даже если он заснёт по-настоящему.

Но исполнить это намерение не удалось. Несколько минут спустя он, обессиленно опустив руки, перевёл дыхание. И, смаргивая кружащие перед глазами чёрные точки, потряс головой. Определённо, он переоценил свои возможности. Силы, ещё несколько минут буквально бурлящие в его истинной сущности, таяли стремительно и неумолимо. Тупое давление между лопатками сменилось тянущей, муторной болью; он почти чувствовал, как вздрагивают от прокатывающихся спазмов не существующие на физическом плане крылья.

В голове что-то начало опасно кружиться. Азирафаэль сморгнул. Но, вместо чтобы прекратить измываться над собой, упрямо провёл подрагивающей ладонью над телом Кроули, не желая оставлять его страдать от боли.

И, вздрогнув, замер. Склонился ещё чуть ниже, пытаясь, не ворочая неповоротливое змеиное тело, разглядеть его спину.

Прерывисто вздохнул и, отшатнувлись, закусил губу. Нет. Не показалось.

— Господи, Кроули, как ты мог обжечь спину? — вздрагивая от жалости, пробормотал он. Пальцы его уже осторожно двигались над самым глубоким, тянущимся вдоль хребта ожогом. В голове, словно по волшебству, прояснилось, и даже навалившаяся усталось вдруг притихла, отступила в сторону, смытая острой волной сочувствия. Сочувствия — и гнева: на Ад, на демонов, на Кроули, ухитрившегося где-то прислониться к освящённой поверхности…

На себя, заметившего этот, наверняка очень болезненный, ожог лишь сейчас.

Кроули, просыпаясь, неохотно шевельнул головой. Глаза его были полуприкрыты, и Азирафаэль не мог отрешиться от мысли, что настрадавшийся змей жмурится от удовольствия.