Молодой человек распахнул настежь окно и, борясь с приступами тошноты, старался осмыслить увиденное. Внезапно за стеной послышалась тихая возня, и, подав знак Рите остаться, Джину прошел дальше. Здесь, на летней веранде, он и обнаружил спящего в кресле Леонида Сергеевича Бурнуева, а попросту их старого знакомого дядю Леню. Ему едва удалось распознать когда-то стройного, пышущего здоровьем спортсмена в расплывшемся мешковатом старике. Мужчина пошевелился и открыл глаза. В первые минуты его бессмысленный взгляд, не на чем не фокусируясь, блуждал на пару с разумом еще где-то в далеких мирах. И только после приветствия, произнесенного Джину на корейском, в глазах дяди Лени промелькнула некая тень осознанности, говорящая пока лишь о том, что он заметил еще чье-то присутствие. Однако чем дольше он смотрел на гостя, тем больше недоумения, перерастающего в недоверчивое замешательство, читалось в его взгляде. Наконец, сделав попытку встать с кресла, дядя Леня натужно прохрипел:

– Ты кто?

***

Он поднялся и, шатаясь, сделал пару неуверенных шагов. Джину подался вперед, но не успел. Мужчина, споткнувшись о разделявший их стул, неуклюже плюхнулся на пол. Но через минуту уже, беззлобно чертыхаясь и потирая ушибленное место, дядя Леня вполне дружелюбно рассматривал гостя.

– Вы меня не узнаете? – спросил молодой человек на корейском, но в ответном взгляде прочел лишь смущение.

– Что, что? Ты китаец, что ли?

Джину уже сознавал бесполезность дальнейших расспросов, но все же предпринял еще одну попытку.

–Суа, вам это имя знакомо? – спросил он на русском.

Дядя Леня задумался.

– Суа? Что за имя такое? Нет, не знаю… Так ты что? Кого-то хочешь отыскать в садоводстве? Тогда ты обратился по адресу!

Внезапно мужчина оживился.

– Послушай, я ведь тут всех знаю! И тут, и в соседнем… Ты садись, садись! Ты сам откуда будешь-то? А по-русски-то как чисто говоришь, молодец.

На столе материализовались бутылка с сомнительным содержимым и какая-то залежалая закуска. Джину, отказавшись от выпивки, присел на ручку старого кресла. Он не вникал в смысл произносимых дядей Леней речей, он прислушивался только к голосу. Да, несомненно, это были интонации его старого друга, но с голосом тоже было не ладно. Как в облике, так и в манере говорить проскальзывало что-то неуловимо жалкое, неуклюжее, никак не вязавшееся с образом человека, которого помнил Джину. И это пугало.

– Вы женаты?

– Нет и не был. Хотя, знаешь, ведь мог! Да, знаешь, сколько женщин с ума сходили по мне? Я ведь плаванием занимался и даже в олимпийской сборной был. Ты сейчас не смотри на меня! Это у меня так… небольшой отпуск. Захочу, пойду тренером в молодежку! Меня вот постоянно…

– Возможно, вы знакомы с семьей Ерофеевых из Озерного? – вмешался гость, не в силах более слушать этот бессвязный поток.

– А это из соседнего садоводства, что ли? Конечно, знал их. Крайний дом их по Парковой, у них еще дочка-студентка пропала.

– Да, именно. Вы что-нибудь знаете?

В осипшем голосе мужчины послышались плаксивые нотки.

– Да, как не знать-то? С Константином как с тобой вот сидел. Жену его поминали. Умерла Ирина-то… от болезни, что ли, какой? Не помню. Да, только ненамного он ее и пережил. Слышал, не стало этой зимой и его.

За стеной раздался неясный шум.

«Рита», – щелкнуло в голове у Джину. Он вскочил и через мгновенье был уже на крыльце.

– Рита! – позвал он еще раз и прислушался. Ответа не было. Июньский полумрак окутывал лес, и под несмолкающую колыбельную соловьев ночные сумерки плавно перетекали в утренние. Джину ощутил, как внезапно сбилось дыхание, и непереносимый озноб стал захватывать онемевшее тело. Однако, усилием воли вернув контроль над членами, он перемахнул через крыльцо и побежал в сторону леса.

***

Девушка устроилась на самом краешке стула, единственном свободном островке посреди залежей мусора, теперь полновластного хозяина прежде столь любимой ею комнаты. Из-за приоткрытой двери до ее слуха доносился хрипловатый бас, в котором, словно в мутном водовороте, иногда всплывал невозмутимый голос Джину. Но Рита больше не прислушивалась к происходящему за стеной, для нее и так было все очевидно. Лишенные жизни оголенные стены и вся вмещенная в них обстановка говорили явственнее слов. Она любила дядю Леню и не находила в себе смелости, пойти и посмотреть, что с ним сделало время. Или это было не время, а она сама? Уже несколько дней девушка настойчиво искала ответ, скрытый где-то в глубине мироздания. И то, что так долго принималось ею за дар, теперь стало лишь частью мучительной головоломки. Она увязала все глубже, позволяя невидимым копьям мыслей уязвлять свое существо. Со дна памяти невольно поднимались ее первые месяцы после отъезда из России, отмеченные непрерывными звонками в родительский дом. Тогда равнодушные длинные гудки рождали в ней чувство, схожее с болью первой безответной любви. Но однажды ей удалось все отпустить. В тот день они с Джину были в горах. Зажженное над городом солнце бросало полные нежности взгляды на их убежище под сосной, и девушка, греясь в этих лучах, смотрела, как любимый рисует. Он писал прекрасную картину, где обретали цвет и форму слова, и каждый образ, пройдя через корни и ствол языка, раскидывал свою богатую крону над миром. Тогда впервые после приезда ей тоже страстно захотелось притронуться к краскам. Осторожно исследуя свое побуждение, она внутри уже ликовала: сегодня ее лист не будет пустым.

И в этот момент, как тогда, она снова почувствовала себя необыкновенно счастливой. Однако следом мысль о родителях проскользнула в ее грезу, и в этой нескончаемой борьбе с самой собой девушка не сразу заметила, как начался процесс преломления окружающей действительности. После возвращения в Россию Рита чутко отлавливала любое внутреннее изменение, не позволяя поколебать свой покой. Но в этот раз было поздно. Когда она осознала себя, комната плыла перед глазами, и внутри набирал силу стихийный водоворот переживаний и впечатлений последних дней. Рита попыталась встать со стула, но почувствовала, как ее ноги проваливаются во что-то мягкое и тягучее. И в этот момент ей стало по-настоящему страшно. Она позвала Джину, но услышала лишь эхо собственного голоса. Тогда девушка, желая сохранить сознание любой ценой, погрузилась в дорогие ее сердцу воспоминания. Она воссоздала образ небольшого дома в провинции Чеджудо, уличных торговцев рыбой, чьи зазывные крики будили ее по утрам, их старого пса Чона, любившего греться на солнце, и даже каждый уголок уютной закусочной. Но реальность продолжала раздваиваться. Рита снова видела себя маленькой девочкой, что сидела на траве возле старого дуба и наблюдала, как, принимая очертания зеленых пламенных всполохов, колыхался гипнотизирующий лес. Где-то рядом она слышала взволнованный голос, но откликнуться сил уже не было. И как ни держалась девушка за свои с такой любовью прорисованные образы, все стремительно оседало на дно: маленький ресторанчик, набережная и даже самый родной в этот миг человек.

– Хочу домой… ну, пожалуйста!

Последняя беспомощная мысль коснулась сознания, и весь ее мир погрузился во тьму.

***

Рита боялась, что из-за дождя Джину не придет. Но он пришел. Она как раз с легкостью расправилась с мудреной задачкой по математике, когда, уловив какую-то перемену в обстановке, успела заметить за окном его худую фигуру в дождевике. Девочка вприпрыжку сбежала с лестницы и, досадуя, что ее опередили, замерла на последней ступеньке. Однако, впустив вошедшего, мать ничем не выказала своего удивления, и Рита с нетерпением наблюдала, как Джину, вежливо поклонившись, предпринял смелую попытку произнести приветствие на русском. Тотчас после этого, покинув укрытие, она схватила его за рукав и потянула на улицу. Чувствуя на себе недоуменный взгляд, Рита уже на ходу натягивала куртку, обдумывая, как объяснить Джину свое странное поведение. Разговаривать без посредничества дяди Лени для них было невозможно, зато и неловкость первых минут тут же совершенно пропала. Повторяя в обратном направлении свой вечерний путь, они молча переглядывались точь-в-точь как старые друзья, способные обходиться вовсе без слов.