– Тридцать четыре, тридцать пять, тридцать шесть…

Внезапно девочка оборвала счет, так как интуитивно ощутила какое-то изменение в окружавшей ее обстановке. Открыв глаза, она была вынуждена тотчас заслониться от слепящего солнца, однако успела мельком заметить чье-то присутствие. Рита вздрогнула, но, обнаружив, что перед ней ребенок ее возраста, успокоилась. Это был невысокий худенький мальчик с темными взъерошенными волосами, узкими глазами и чуть вздернутым носом. Раньше ей доводилось видеть представителей азиатской расы лишь по телевизору, потому появление в лесу столь незаурядного гостя вызвало в девочке бурю эмоций. Однако, ничем не выдавая своих чувств, она продолжала молча разглядывать незнакомца, который, в свою очередь, также не произнося ни слова, пристально смотрел на нее. Рита не выдержала первой. Крайне смущенная открытым взглядом мальчика, она тихо спросила:

– Как тебя зовут?

***

Начинающийся день, казалось, ничем не должен был отличаться от множества предыдущих. Еще с ночи город заливал дождь. Природа будто опомнилась и, вспомнив о дате на календаре, решила выдать всю летнюю норму воды разом, без разбора поливая иссохшие кусты гибискуса, пыльные тротуары и дома. Джину, проснувшийся очень рано от грохота заколачиваемых в крышу капель, чувствовал себя сонным и уставшим. Он машинально одевался, слушая обычные распоряжения матери и время от времени поглядывая в плотно занавешенное дождевыми нитями окно. Рассматривая причудливо сплетенные узоры, мальчик думал о вчерашнем вечере. Джину уже засыпал под мирное сопение братика, когда раздался громкий стук в дверь. Еще в полудреме он услышал вскрик мамы и различил другой, смутно знакомый женский голос. Окончательно проснувшись, подросток вскочил с кровати и через минуту, уже находясь в теплых объятиях тети, вдыхал полузабытый запах ее духов. Мать, плача, без конца повторяла:

– Онни, онни3!

Тетя ласково смотрела на сестру, и ее глаза тоже были увлажнены. Мальчик наконец отстранился, чтобы рассмотреть гостью. И, сверившись со своими смутными детскими воспоминаниями, пришел к выводу, что за эти годы тетя очень мало изменилась, может, только вокруг глаз появилась сеточка мимических морщинок, отнюдь не портивших облик этой сорокалетней ладно скроенной женщины. Занимаясь в юности баскетболом, тетя даже имела шанс поехать на Олимпиаду в Советский Союз. Поездка не состоялась, однако непреклонная судьба все равно нагнала на тот момент оставившую и спорт, и мечту о семье женщину. Судьба вошла в ее жизнь в образе голубоглазого советского пловца, приехавшего покорять олимпийский пьедестал, в итоге возвратившегося домой без наград, но неожиданно и горячо полюбившего. И чувство его, лишь закаленное разлукой, оказалось не безответным. С потеплением отношений между странами влюбленным удалось преодолеть все бюрократические преграды и, воссоединившись, начать отсчет семейной жизни вместе с мучительно выползающим из лона Советского Союза еще недоношенным государством.

Так их семья потеряла связь с тетей на долгих шесть лет, что стало первым серьезным испытанием для женщины, воспринявшей отъезд сестры как предательство. Девочкам довелось пережить раннюю смерть родителей, после которой вся забота о матери Джину легла на плечи старшей сестры. И до встречи с отцом она оставалась для матери единственным родным человеком. Вот почему столь неожиданный выбор и последовавший за этим тетин переезд оказались для той настоящим ударом, за которым последовало куда большее горе. Отец, едва успев порадоваться рождению второго сына, погиб в результате несчастного случая. С тех пор женщина замкнулась, перестав отвечать на письма сестры, и избегала любых разговоров на болезненные для нее темы. Джину мог поделиться печалью лишь с бабушкой. Он любил слушать проникнутые светлой грустью рассказы о детстве отца. И именно бабушка, которая сама была сломлена свалившимся на нее горем, для него тогда стала опорой и первым мудрым учителем.

Теперь под воздействием дождливой магии все эти воспоминания оживали перед мысленном взором подростка. Словно наяву, он видел бабушку, отдыхающую после дня, полного забот, у окна. Затем его мысли вернулись к вчерашнему разговору на кухне, обрывки которого долетали до их с братом комнаты. Стремясь уловить суть этой полуночной беседы, подросток изо всех сил старался удержать ускользающее сознание, но природа, как всегда, взяла верх. И когда сестры расходились, заплаканные и взволнованные, по своим комнатам, Джину давно крепко спал.

***

Прошла минута или полторы, прежде чем мальчик заговорил, но из этой короткой, чужой для ее слуха речи Рита не разобрала ни слова. Девочка лишь поймала себя на смутно знакомом ощущении иллюзорности происходящего. Пару раз с ней уже такое случалось: все вокруг неожиданно замирало, пространство причудливо искажалось, затихали звуки. Вот и сейчас солнце скрылось за тучами, и воздух стал плотным и тягучим, из-за чего очертания знакомых объектов тускнели и расплывались. Чтобы прогнать наваждение, Рита тряхнула головой и с удивлением обнаружила, что мальчик уже не один. Рядом стоял высокий мужчина, немногим старше ее отца, который, придерживая подростка за плечи, что-то негромко говорил ему на ухо. Поймав взгляд девочки, он улыбнулся:

– Как тебя зовут? Его имя Джину. Он приехал издалека и не знает русского.

Рита, живо представившая, как неловко может чувствовать себя иностранец в чужом краю, преисполнилась сочувствием. Однако мальчик отнюдь не выглядел смущенным, а, напротив, смотря Рите прямо в глаза, казалось, размышлял о чем-то совершенно постороннем. Внезапно он заговорил, и мужчина, по-доброму усмехнувшись, перевел:

– Он спросил, когда у тебя день рождения… ну то есть сколько тебе лет. В Южной Корее, откуда он приехал, принято при знакомстве узнавать возраст. У нас дома много настольных игр, не хочешь с ним поиграть? Меня звать дядей Леней, а дом наш в той стороне.

Мужчина указал в направлении, противоположном тому, откуда девочка пришла. Там на большом плоском пригорке широко раскинулось соседнее садоводство. Два дачных массива были разделены полем и небольшим перелеском, которые считались нейтральной территорией между двумя издавна враждующими армиями. Армия, к которой территориально относилась девочка, называлась орденом стального меча. Ее соседи по участку широко славились своей храбростью и изобретательностью, совершая дерзкие набеги на вражескую территорию. Армия ордена полной луны также не оставалась в долгу, частенько обстреливая из-за укрытия огороды меченосцев камнями и незрелыми яблоками. Рита хотя и держалась обычно в стороне от военных действий, но кодекс чести своего ордена чтила, не вступая ни в какие контакты с представителями соседнего клана. Но ни мальчика с необычным именем, ни дядю Леню уж никак нельзя было отнести к приверженцам противников, поэтому она тут же ответила:

– Меня зовут Рита. Мне одиннадцать. И я с радостью с ним поиграю.

***

Джину и подумать не мог, насколько разговор, состоявшийся вечером между сестрами, окажется важным лично для него. Не знал он и также, что стал предметом ночных споров и даже слез двух любящих его женщин. И это дождливое утро было самым обыкновенным из череды таких же пасмурно-солнечных дней, что были до этого. Наскоро позавтракав, мальчик схватил рюкзачок брата и уже подставил лоб, когда мама вместо дежурного поцелуя крепко его обняла. Джину удивленно отстранился.

– Мама, что-то случилось?

– Ничего, мой хороший… Ничего не случилось. Просто моему сыну нелегко приходилось. А мама оказалась не очень-то хорошей поддержкой. Прости!

Джину ощутил, как где-то под сердцем заныло. Сколько он помнил себя, маме всегда была свойственна сдержанность. Но особо явственно это проявилось после смерти отца. Не отходя от нее весь тот непростой для них год, семилетний мальчик так ни разу и не заметил ни слез, ни иных внешних проявлений горя у женщины. И сейчас он чувствовал, что именно неожиданный тетин приезд открыл ту самую дверь в мамино сердце, к которой ему самому ключ никак подобрать не удавалось. Мальчик был рад и взволнован одновременно. Он так долго ждал этого момента, когда мама вот так по-настоящему обнимет его, а потом они будут долго говорить обо всем: о тете, о папе, о бабушке. Это многолетнее отсутствие искренности и тепла познакомило Джину с первой душевной болью, но одновременно в качестве противоядия дало интуитивное знание, что отстраненность не есть равнодушие, а часто лишь горькая пилюля от скорби.