― Когда тут ещё были люди, я знакомился с ними. С прекрасной мадам Трейси, с некоторыми медсёстрами, с пациентами… Я подружился с Уорлоком до его смерти и старался его развлекать, насколько это было возможно, ― Айзек грустно улыбнулся, смотря куда-то в конец коридора. ― Он поступил сюда с пневмонией. Я не врач, но понимал, что мальчик и так не слишко крепкий, такая серьёзная болезнь даже с антибиотиками могла его подкосить ещё сильнее. Но всё пошло даже хуже. Осложнения и всё такое… Его мать приходила сюда каждый день, сидела с ним, читала ему книги, уволилась с работы, лишь бы проводить больше времени с сыном, а ему становилось только хуже. Но даже так он не должен был умереть, это была всего лишь пневмония. Я говорил ему, что всё, что говорит Сэнди по ночам, ― глупости, и если Уорлок не будет ему верить, то призрак не сможет навредить. Только вот детей запугать слишком просто, ― Айзек тяжело вздохнул и закусил губу, поворачивая голову к одной из дверей в палату. Кроули остановился, помялся секунду, а потом решился открыть её. Комната была небольшая, на несколько кроватей, но стояла здесь только одна из них. Под ней стояла старая детская обувь. Больше в помещении не было ничего. ― Я чувствую себя виноватым, ― признался Айзек. ― Когда Уорлоку было совсем плохо, когда он был уверен, что умрёт, и боялся этого момента, я сказал ему, что даже в смерти есть свои плюсы. Во всяком случае близкие люди уже не будут страдать у твоей постели. Я чувствую себя виноватым, потому что мне кажется, эти слова заставили его сдаться.

Кроули облизнул пересохшие губы, выдохнул и медленно закрыл дверь в палату. Всё это место было буквально пронизано чьими-то смертями, неужели во всём этом могло быть хоть что-то хорошее?

― И всё же, мне нравилось это место, когда здесь были люди, ― тихо продолжил Айзек. Особенно когда оно зажило по новой после долгого перерыва.

Они дошли до боковой лестницы и поднялись на второй этаж. Здесь палаты были по обе стороны коридора, но из-за этого сам коридор был тёмным и мрачным. Свет проникал сюда только из тех палат, в которые были открыты двери. Кроули с опаской сделал первый шаг.

― Когда госпиталь забросили в первый раз, он выглядел по-другому, ― сказал Айзек. Он проплыл немного вперёд и Кроули стал лучше видеть, куда ступает, благодаря его свету. ― Не таким неопрятным… Просто оставленным на какое-то время. Старое оборудование никто не вывозил, кровати стояли на своих местах, оставались даже какие-то медикаменты. Госпиталь тогда будто замер в ожидании того, кто снова вдохнёт в него жизнь, ― Айзек криво усмехнулся и тихо добавил: ― Но он был беспощаден к каждому, кто хотел забрать остатки предыдущей жизни. Сэнди, Гэбриэль, Майкл и Уриэль тогда уже были достаточно сильными, чтобы всем вместе прикончить ночного грабителя. Особенно если ему не повезло упасть на что-то острое.

Кроули бросил опасливый взгляд под ноги: ему падать на что-то острое совсем не хотелось, а ведь здесь по коридорам были разбросаны старые стулья, обломки каких-то металлических конструкций и тому подобное. Когда между ними копошились остатки тёмных душ, Кроули становилось не по себе. Он ускорил шаг, чтобы быстрее добраться до балкона, выходившего в фойе, туда где было больше света.

― Я пытаюсь вспомнить что-то хорошее, что здесь было, ― виновато сказал Айзек, тоже ускоряя своё движение. ― Но почему-то в голову приходят только смерти. Это неправильно, ведь это место, в котором люди боролись со смертью, в котором побеждали и продолжали жить. Место, где жизнь должна была торжествовать…

Кроули не знал что сказать на такое. В чём-то Айзек был прав, ведь как ни крути, а это место было медицинским заведением. Жаль, что история у него была не такая уж и хорошая.

― Хотя знаешь, были времена, когда тут было просто замечательно, ― внезапно сказал Айзек, когда они добрались до балкона и Кроули слегка сбавил шаг, не торопясь нырять в новый тёмный коридор. ― Я помню этот день. Отлично помню, ― Айзек внезапно лучезарно улыбнулся и обернулся к Кроули. ― Второе сентября, сорок пятый год. Тут был настоящий праздник!

Кроули моргнул. Ему, должно быть, привиделось. Но нет, вот снова в тёмном коридоре перед ним мелькнули тени. Там будто появились люди, которые ходили из палаты в палату. Нет, не ходили, а бегали. Медсёстры в старой-старой форме, со слезами на глазах и газетами в руках. Они обнимали друг друга, обнимали пациентов, кое-как выбирающихся из своих палат на колясках и костылях. Мужчины разных возрастов, которые тоже плакали и обнимали друг друга. Совсем рядом с Кроули пронёсся совсем прозрачный человек с перебинтованной головой: он мчался к лифту с газетой в руках, чтобы принести самую лучшую весть за последние шесть лет всем, кто был в здании. А внизу, на первом этаже, под балконом, происходило то же самое. Израненные, больные люди улыбались и плакали от счастья, подкидывали к потолку свои форменные фуражки и кричали: “Победа!”. Все они были такими же, как Айзек, ― светящимися призраками, но при этом такими живыми, такими радостными в этот момент, что Кроули почувствовал, как у него в горле встал ком.

― Это был лучший день в моей посмертной жизни, ― тихо сказал Айзек, также наблюдавший за новыми призраками вокруг. ― Я одновременно рад и мне жаль, что таких дней было не очень много.

Кроули медленно выдохнул и пошёл дальше. Теперь призрачными стали не только люди, но и стены госпиталя, вещи в нём. Словно старые очертания из памяти Айзека наложились на то, что здесь было сейчас. В палатах лежали солдаты, у некоторых из них были посетители. Какие-то семьи сидели обнявшись, какие-то рыдали в три ручья, кто-то целовался, кто-то качал головой, будто не веря в происходящее. Кроули и представить себе не мог, что однажды увидит нечто подобное. Конечно, они проходили эту тему по истории, но ни один учебник, ни один документальный фильм не мог передать того облегчения, которое охватило это место с окончанием войны. В каждой, в каждой палате был далеко не один солдат, который что-то потерял во время этой войны, и теперь, когда она закончилась, у каждого из них было о чём плакать, каждому было чему радоваться.

― Конечно, до всего этого тут происходило много страшных вещей, ― негромко сказал Айзек. ― Но знаешь, этот момент я бы хотел запомнить навсегда. Как и несколько других на самом деле…

Когда они поднялись на третий этаж, освещение изменилось, а люди почти исчезли из коридоров, зато само помещение стало будто новее и опрятнее. Кроули понял, что теперь он в другом промежутке времени.

― После первой войны тут отдыхало много интересных людей, ― сказал Айзек и подплыл к одной из дверей в палаты. Её он открыл сам. Внутри был ещё один Айзек, не такой яркий, намного более прозрачный и даже менее чёткий, чем второй призрак, сидевший здесь в инвалидной коляске. ― До того как ночные призраки обрели силу, живые не боялись тут находиться.

― Не так, молодой человек! ― воскликнул незнакомец в инвалидной коляске, который сидел спиной к Кроули. ― В карты так не играют, сколько мне вам говорить?!

― Не будьте так строги, полковник, ― виновато пробормотал Айзек, что сидел напротив него. ― Я же ведь только учусь.

Кроули подумалось, что если сейчас он видел промежуток между первой и второй мировой войной, то Айзек тут не так уж и далёк от того возраста, в котором умер. И если уж на то пошло, то тут он выглядит счастливым. Сдаёт карты, шутит, немного спорит со своим оппонентом, а когда их взгляды на игру и вовсе расходятся, делает вид, что обиделся и уходит в стену. Полковник сыпет ему вслед проклятиями, но совершенно не сердится по-настоящему, это видно.

― Этот господин провёл здесь не один год, ― тихо сказал Айзек из настоящего, выплывая из палаты. ― Благодаря ему местная библиотека выросла вдвое, и мне было что почитать ещё не одно десятилетие. Мне ужасно жаль, что после смерти он не стал таким, как я, и… и мы не смогли проводить ещё больше времени вместе.

Картинка госпиталя тех времён дрогнула и пошла рябью. Кроули посмотрел на Айзека и осторожно спросил: