Чайный столик был расположен в центре кабинета, а вокруг него расставлены пара кресел и стул. На стул доктор сел сам, а мадам и Кроули оставил кресла. Когда все любезности были высказаны, а чай разлит по чашкам, он наконец сказал:

― Я зна-аю, зачем вы пришли ко мне-е. Догадался ещё когда Трейси по телефону сообщила, что разговор пойдёт о госпитале.

Кроули покосился на мадам, не зная как ему на такое реагировать. Разговор-то пойдёт о госпитале, конечно, но немного не в том ключе, в котором видимо понимал доктор.

― Даже не то чтобы о госпитале, ― заметила мадам Трейси, когда доктор сделал паузу, чтобы пригубить чай. ― Понимаете, мистер Кроули решил, что сможет разгадать загадку нашего госпиталя, точнее, разобраться с призраками, обитающими в нём, и судя по результатам последних дней, у мистера Кроули хорошо получается.

― Да вы что-о?

В голосе доктора было столько сарказма, что Кроули едва подавил в себе желание огрызнуться, но вовремя сдержался: всё же ему нужно было выяснить историю этого старика, а не поссориться с ним.

― Я узнал имя одного из них, и у меня есть теория, как его изгнать, ― хмуро буркнул Кроули, смотря в глаза доктору Уайтвингу. ― Этого недостаточно?

― Если у вас есть теория, почему вы их ещё не изгнали? ― спросил тот. Кроули нахмурился ещё больше, чувствуя, как внутри закипает, но вместо него ответила мадам Трейси:

― Как раз потому, что без вашей помощи не обойтись, доктор, ― сказала она поспешно. ― Понимаете, у нас есть основания полагать, что один из призраков ― ваш родственник, во всяком случае, он откликается на ту же фамилию.

Доктор выгнул бровь и сделал ещё один глоток чая. Пауза начинала затягиваться, Кроули чувствовал себя не в своей тарелке и уже чувствовал, что если разговор затянется в неинтересующем его ключе, то он просто заснёт под растянутые фразы Уайтвинга. Впрочем, тот не собирался молчать вечность.

― Мистер Кроули, вы сказали, что узна-али его имя, ― наконец подал голос он. ― Скажите его мне. Если это то-о имя, о котором я думаю, то я смогу вам помочь.

Кроули вопросительно покосился на мадам. Слова доктора звучали очень уж неопределённо: а если это не то имя, о котором он думает, то не поможет или что? Но мадам Трейси просто коротко ему кивнула, будто бы говоря, что действуй, можно. Кроули оставалось только тяжело вздохнуть.

― Гэбриэль Уайтвинг, ― сказал он. ― На это имя отзывается высокий призрак с фиолетовыми глазами.

Доктор тихо хмыкнул, помолчал, сделал ещё глоток чая, потом спросил:

― Вы не против, если я закурю?

Мадам Трейси покачала головой, Кроули тоже. Правда, он не ожидал, что из кармана штанов доктор достанет не сигареты, а самую настоящую трубку и начнёт набивать её табаком. Процедура эта оказалась чертовски долгая. Кроули успел не только выпить всю чашку чая, но и съесть кусок кекса, поданного к нему. А ещё подавить три зевка, потому что было бы некрасиво просто взять и начать зевать в гостях, тем более у важного человека, судя по всему. Впрочем, страдания Кроули были вознаграждены: Уайтвинг заговорил.

― Знаете, когда я был молод, чуть старше вас, мистер Кроули, я считал свою мать по-олной дурой. Дело в том, что она умудрилась родить меня вне брака, от человека, которого любила до конца своей жизни, но не могла быть с ним. Почему-то я совершено не верил её историям о том, что мой отец ― солдат, погибший от ранения в госпитале. Я считал её влюбчивой ду-урой, хотя она сделала для меня больше, чем для других своих детей: заставила своего мужа принять меня и оплатить моё обучение, никогда не давала мне почувствовать себя обделённым. Просто я был молодым дураком и не понимал этого. Так всегда бывает. Когда-а я был маленьким, она мно-ого рассказывала об отце. Говорила, что он был сильным, храбрым, что был офицером, что был галантен… Что она его любила и потому назвала в его честь меня. И что если бы он успел узнать о моём существовании, то тоже бы полюбил меня. И что у него были удивительного цвета глаза. Фиалковые. Дурацкий цвет! ― неожиданно резко и громко закончил он, почти выкрикнув последние слова, и Кроули невольно вздрогнул: когда доктор поднял голос, тот прозвучал в точности, как призрака из госпиталя ― звучно.

На какую-то минуту между ними повисла пауза. Кроули не знал что сказать, доктор явно закончил, а мадам Трейси пила чай. Только отставив чашку, она всё же осторожно, почти вкрадчиво, поинтересовалась:

― Она говорила, в каком госпитале познакомилась с вашим отцом?

― Говори-ила, конечно, ― протянул доктор. ― В том самом, как вы понимаете.

========== Глава одиннадцатая, в которой Гэби становится Габриэлем Уайтвингом, а Сэнди долго кричит ==========

― Почему он с нами? ― спросил Кроули недовольно, смерив взглядом брата Вельз.

― Потому что это опасно, ― спокойно парировала Вельз. ― Чем больше народу, тем спокойнее.

― Но не безопаснее.

― Ой да бросьте, ― усмехнулся Люци и состроил такое выражение лица, что ему сразу захотелось всё простить. Кроули даже подумал, что нельзя быть таким обаятельным, когда тебя явно не приглашали на встречу и явно не рады видеть. Но Люци явно не знал, что нельзя, поэтому был обаятельным, чертовски красивым и нахальным. Ему правильно дали прозвище: самый красивый ангел, которого низвергли в Ад. Ему подходило. Хотя вообще странная семейная традиция ― давать детям демонические прозвища. ― Ссоритесь, как старая супружеская пара!

Кроули тут же вспыхнул. Какая нахрен пара?! С Вельз-то?! Этот придурок вообще понимает, о чём говорит?

― Мы не ссоримся, просто Кроули упрямится, ― спокойно возразила Вельз. Она, видимо, давно привыкла к выходкам старшего брата и едва ли реагировала на них эмоционально.

Они сидели в единственном на весь город кафе, заказав пиццу, и собирались обсудить полученную Кроули информацию. Сам Кроули же рвался в бой и собирался пойти в госпиталь уже сегодня, но Вельз была категорически против. После школы их встретил её брат и, заявив, что угощает, повел обедать. Уже в кафе Вельз заявила, что Люци идёт в госпиталь с ними и участвует в изгнании призраков.

― И всё же я не понимаю, почему он нам нужен, ― проворчал Кроули недовольно, смерив взглядом брата Вельз.

― Потому что он силён физически и, в отличие от нас с тобой, быстро соображает в стрессовых ситуациях, ― наконец дала внятный ответ Вельз. ― А ещё мне с ним спокойнее.

― Это так мило, сестричка!

― Заткнись.

― Понял.

Кроули окинул их взглядом и тяжело вздохнул. От того, чтобы дать окончательный ответ на такой ультиматум со стороны Вельз, его спасла официантка, подошедшая, чтобы забрать заказ. Они взяли две пиццы: сырную и с пепперони. Кроули уже сто лет не ел пиццу, поэтому предоставил выбор двоим своим спутникам. Как только официантка ушла, Люци спросил:

― Так ты собираешься рассказывать, что сказал наш прадед, или тебя придётся пытать ради этой информации?

Кроули чуть было не улыбнулся на это. Дурацкая шутка. Жутко дурацкая.

Но о докторе Гэбриэле Уайтвинге младшем он всё же рассказал. И то, что он говорил о своей матери, и обрывочные сведения об отце, и наблюдения, которые он сделал за время работы в госпитале. Всё же, как лечащий врач, он знал об умирающих пациентах чуть больше, чем медсестры. В частности, что чаще всего уходили те пациенты, которые даже при физически высоких показателях морально не хотели продолжать жизнь, часто это были люди, получившие инвалидность.

Кроули говорил и говорил, пока им не принесли пиццу. После этого пришлось остановиться, потому что есть и болтать одновременно было неудобно, а есть хотелось: пицца пахла так вкусно, что слюнки текли.

― А что из всего этого ты конкретно собираешься рассказать призраку? ― спросил Люци, умяв первый кусок пиццы и уже отрывая себе второй. Этот вопрос заставил Кроули замереть с так и не надкушенным куском в руках. А ведь действительно. Нужно же было говорить что-то конкретное, а не просто пересказать всё, что сказал сын этого Уайтвинга.