Все зрители огромного зала наблюдали падение тела в оркестровую яму.

Тамара Павловна наблюдала за водной гладью и барахтающимися на ней пациентами. Уйдя на пенсию, она продолжила работать в районной больнице, сменив кабинет терапевта на стол в углу бассейна. Получив направление от физиотерапевта, сюда ходил и стар и млад. А Тамара Павловна была последним рубежом между их грибком стопы и водными процедурами.

Откинувшись на спинку стула, она ностальгировала по девяностым. Было интересно. К тому же, тогда она была молодой и желанной, получала бешеные бабки – не то, что сейчас. Одни предпочитают не говорить о тех днях, другие же впадают в печаль при одном лишь упоминании времен малиновых пиджаков и андамании, но Тамара Павловна была не из их числа.

Тридцатипятилетняя Томочка, за которую каждую неделю дрались и стрелялись по паре-тройке раз, имела прозвище Мамба, работу в бюджетном учреждении и мужей-бандитов. Супруги часто менялись, погибая в различных уличных в боях за рынки, районы и заводы. Но Томочку это волновало мало: она сколачивала состояние.

Каждую субботу и воскресенье к ним в больницу наведывались банды. Они устраивали бойцовский клуб на дне пустого бассейна. Конечно, все проводилось с разрешения главного врача, взятого в долю. После бойни подкупленные санитары увозили тела в морг: для них был специально выделен отдельный темный угол, который местные называли «корзиной».

В «корзину» еженедельно свозилось 5–10 тел. После битв бассейн споласкивали, смывая кровь, выбитые зубы и прочее, а после, к понедельнику, снова наполняли для обычных посетителей.

Мамба выступала в роли рефери, так как ее отец, известный в Союзе боксёр, научил дочку всему, что умел сам. С решением Томочки редко кто-то спорил; любой, кто пытался возразить, в скором времени попадал в «корзину».

К всеобщему сожалению, лавочку закрыли спустя три года. Главного врача и санитаров посадили, Мамбу отмазали «свои».

Позже, на волне популярности сотен предложений «лечения нового поколения», Томочка со своими подельниками придумала собственную программу похудения, позволявшую «сбросить до четырех килограмм всего за сутки», как было написано у них в брошюре.

Выкупив один из заброшенных санаториев и приведя его в божеский вид, мошенники стали возить к себе толпы обеспеченных девушек, женщин и даже мужчин, которые были готовы отдать тысячи долларов, лишь бы увидеть заветную цифру на весах.

Результат был. Клиенты не могли нарадоваться! Выпивая всего один стакан секретного снадобья, за день они худели, в среднем, на 2,5 килограмма, но и эта цифра приводила их в восторг! Довольные толстосумы расставались с деньгами и облегченно упрыгивали в закат.

Но, по правде говоря, результат держался недолго. На самом деле Тамара Павловна, как «ведущий специалист», намешивала в стакан такой коктейль, из-за которого микробиота кишечника погибала за считанные минуты. Клиенты уходили радостные и довольные, через сутки им становилось плохо, некоторых увозили в больницу. Бывало, что потом они приходили в ЦРБ на прием к Томочке, но не узнавали ее без черного облегающего платья, темных очков и ярко-красных губ.

Все эти махинации закончились для Мамбы условным сроком, который после был подтерт из ее биографии за несколько тысяч «зеленых». Еще пару сотен она потратила на квартиру в центре города, часть отложила для сына, решив, что жизнь нужно закончить «по-человечески». На оставшиеся деньги она оплатила строительство небольшой церкви, так, на всякий случай.

Бабушка Тома часто нянчится с внуком, иногда берет его на работу; смотрит, как тот плавает в бассейне, в котором, к слову, плитку так и не поменяли.

Девушка двадцати двух лет стояла у кассы аэровокзала и ждала, пока ей выдадут купленный билет. Лицо её было задумчивым, движения скованными, а в глазах застыла глубокая растерянность. Переводя взгляды с многочисленных моделей самолётов и замечая её, советские граждане шушукались между собой, стыдливо прикрываясь «Известиями» и вчерашним «Вечерним Центроградом».

– Вот ваш билет до Ессентуков, девушка, держите, – сказала кассир.

– Докуда? – спросила девушка, выйдя из оцепенения.

– Ессентуки, – удивилась женщина по ту сторону стойки. – А вы куда собирались?

– Да не важно, – ответила девушка и, прекратив убаюкивать ребёнка на руках, стянула билет со столешницы.

Водрузив сумку с пелёнками и вещами на плечо, девушка направилась к гостинице аэровокзала, чтобы ей предоставили номер, как транзитному пассажиру (без билета на самолёт невозможно было получить комнату).

От аэровокзала по артериям города разъезжались красные автобусы, везущие пассажиров в аэропорты. Девушка зашторила окна, уложила десятимесячного ребёнка на кровать и села рядом. Она упёрлась локтями в колени и схватилась за беспокойную голову, окунув тонкие пальцы в чащу шелковистых пшеничных волос. Слёзы накатывали, она жмурилась и глотала комок, застревающий в горле.

Доучиться осталось один курс, последний. В общежитии при университете её уже ждала отдельная комната, но ехать туда она боялась. «Принести в подоле» в Союзе не было смертным грехом, но люди то и дело косились на мать-одиночку.

«Как так вышло?» – думала она. «Всё было по любви, а аспирант этот – трус. Взял да сбежал». Ребёнок проснулся и стал плакать. Мать взяла чадо на руки и стала убаюкивать.

«Глаза у тебя дедушкины», – заметила она, вспомнив своего отца, который встречал её из роддома в родном городе. Девушка была рада покинуть дом, в котором господствовала мачеха. Но ей было очень страшно вставать на эту тяжелую жизненную тропу. Чтобы настроиться, собраться с силами и продолжить свой путь в новом качестве, ей нужна была эта остановка, эта ночь в гостинице.

– Я же тебе игрушку купила, – сказала девушка и вынула из сумки плюшевую утку, которая звонко крякала при нажатии на туловище.

Ребенок схватился за птицу, сжал в крошечных кулачках мягкие крылья и поднял игрушку над собой. Мать умилилась, чмокнула сына в лоб, коснувшись утки подбородком.

«Кря-кря-кря-кря-кря-кря!», – выдала игрушка.

Ребенок засмеялся и посмотрел на мать. «Я справлюсь. Не отступлю». Она была готова.

В ординаторской, у окна, стояли дежурные врачи и курили Мальборо, подаренный одним из блатных пациентов. Длинный кучерявый хирург посматривал то на малиновый восход, то на травматолога, храпящего на скрипучей тахте.

– Смотри как красиво, Ефимыч, – прошептал он. Ординатор согласился, покачав головой; ввинтил сигарету в пучок потускневших бычков, торчащих из банки из-под кофе, и пошел к шкафу, где стоял разведенный спирт.

До конца дежурства оставалось пять часов. Хирург расположился на кресле и прикрыл глаза. В полудреме он услышал, что в ординаторскую забежал практикант. Студент звал наставников помочь поставить сифонную клизму больному с запором. Хирург и ординатор переглянулись и, поняв друг друга без слов, начали играть в цу-е-фа до трех побед. Поверженный камнем Ефимыч что-то проворчал, отбросил журнал, лежащий на коленях, и вышел. Хирург уселся в кресло и задремал.

Во дворе больницы послышался рев мощного мотора.

– Иномарка, – промямлил круглый травматолог, подкладывая руки под шарпейные щеки. Машина остановилась. Было слышно, как хлопнули две двери, затем донеслись тихие всхлипы и единичный сдавленный крик. – Лишь бы не братки, Петрович. А то будет, как с Аликом.