– А что с ним стало? Я думал, он на сборы уехал, – хирург открыл один глаз и взглянул на коллегу.

– Если только по грибы да ягоды, – ответил травматолог и неловко ухмыльнулся.

Чуть дальше по коридору, в процедурном кабинете, ординатор контролировал процесс. Студент выполнял процедуру, вливая воду в воронку, которая курсировала по трубке в кишку и обратно. Пациентка жалобно стонала, цепляясь зубами за простынь.

– Голубушка, давайте, помогите нам! И вам станет легче, и нам! – обратился Ефимыч к пациентке.

Дверь в процедурку выбили ногой. Пациентка, ординатор и студент замерли в оцепенении. В помещение вошли два бритоголовых амбала с автоматами Калашникова наперевес.

– Хирург ты? – сказал один из братков.

– Нет, следующая дверь, – ответил ординатор, мысленно благодаря судьбу, что не выбрал хирургию.

Гости выбежали в коридор. Пациентка глубоко выдохнула, расслабилась и неожиданно закончила процедуру. Чистым остались только те участки стены, где стояли студент и врач.

В ординаторской стало жарче. Хирург сидел под прицелом автоматчиков, пока крепкий и бойкий травматолог изо всех сил пытался провалиться под диван.

– Поедешь с нами, – сказал бандит.

– А я вернусь? – спросил Петрович, с трудом сглотнув слюну.

– Это уже от тебя зависит. – Братки взяли хирурга под руки и вывели из ординаторской. Быстро вышли во двор больницы и закинули врача на заднее сиденье БМВ.

Машина летела на всех парах, проезжая на красный цвет светофоров и выезжая на встречную полосу. Покинув промышленный район, БМВ свернула на Бассейную улицу, вдоль которой стояли коттеджи; въехала в открытые ворота во двор большого красивого дома.

Вооруженные братки были повсюду – у ворот, на крыльце, на балконе, выглядывали из входной двери. Хирурга вытащили из машины и повели в дом. На кухне с фресками на потолке был разложен обеденный стол, накрытый простыней, рядом стояла капельница с раствором. Из зала прикатили передвижной столик с минимальным количеством инструментов, там были: скальпель, несколько пинцетов, кровоостанавливающие зажимы, иглодержатель и игла со вдетой ниткой.

У окна курил Дед Мазай. В городе его знали все.

– Босс, все в ажуре. Вот хирург, – сказал один из амбалов и толкнул Петровича вперед.

Дед Мазай посмотрел на врача и сказал:

– Если хочешь жить, то зашей моего соколика, – сказал он басом. – Несите его сюда, живей! – крикнул Мазай.

Из соседней комнаты внесли бледного, как декабрьский снег, братка, обмотанного кровавыми простынями. Один из амбалов плотно прижимал рану товарища руками. Пациента положили на стол.

Петрович, которого мама с папой назвали Ильей Сидоровым, молился, чтобы рана была не смертельной. Он очень хотел домой, ведь там его ждала беременная жена. И собака, которую нужно было гулять. Вообще, было лето, на следующей неделе должен был начаться отпуск, а значит, был шанс сорваться на рыбалку.

Приятные мысли и воспоминания в голове Ильи нарастали прямо пропорционально степени давления дула автомата в его затылок.

– Убери волыну, Бык, – приказал Мазай. – Не мешай человеку делать свою работу. Иначе сам станешь Венерой Милосской. Усек? – виноватый браток опустил автомат.

Больному явно было нужно переливание, но пакетов с донорской кровью у бандитов не было. Выяснив, что никто не знает ни своей, ни группы крови больного, Илья обратился к Мазаю: «Выберете кого покрепче, чтобы от него слить нужный литр». Главарь махнул рукой, один из цепных псов тут же протянул обнаженную руку.

Хирург откинул багровую простынь. В левом подреберье зияла огнестрельная рана. “Не дай Бог селезёнка. Кишка, почка – ещё куда не шло”, – подумал он, представив расположение органов.

Илья прокалил над пламенем зажигалки острие скальпеля, обработал инструмент и операционное поле водкой (ничего кроме водки под рукой не было).

– Мазай, анестезия есть? – спросил он.

Главарь повертел головой.

– А м****й? Иначе от боли помрёт, – сказал хирург.

Мазай кивнул одному из бойцов, последний убежал за наркотиком. Петрович окинул взглядом толпу и выбрал двоих без особой дури в глазах.

– Ты и ты. Руки мойте с мылом и идите сюда, будете помогать.

Руки дрожали, как на первой операции. Собравшись с мыслями, Петрович принялся резать. Он рассек кожу, подкожную клетчатку, отступая от левой рёберной дуги на сантиметр. Он захватил края раны четырьмя анатомическими пинцетами и отдал их браткам, чтобы те увеличили обзор.

Гонец принёс две ампулы с м*****м. Хирург взял шприц, набрал наркотик и ввел в ток капельницы. Резанный больной кричал, но Илья этого не слышал: в голове у него играл Цой, который периодически сменялся хрипотцой Высоцкого.

Хирург увидел море крови, заполняющей брюшную полость. “Еп… точно селезёнка”, – подумал он. Хирург сгреб петли тонкого кишечника на противоположную сторону. Толстый кишечник был частично задет, кал изнутри поступал в брюшную полость.

– Вата, марля, полотенца, что есть – тащите сюда. Будем сушить.

Селезенка была раздроблена кинетической силой пули, которая сверкала внутри органа, словно жемчужина в раковине моллюска. Ее, багряно–коричневую, кровоточащую и нежизнеспособную, нужно было удалять.

Марля и полотенца быстро набрали кровь и отправились в ведро, стоящее около стола. Хирург мобилизовал желудочно–кишечную связку и вывел орган в рану. Он рассёк тонкую ткань, париетальный листок брюшины, и проверил область за селезёнкой на наличие затёков. Петрович поставил зажимы на артерии и вены, пересёк их, и завязал нити на концах сосудов.

Обессилевший больной двигался, как червь, раздвоенный ударом лопаты. Его уже не держали так крепко, как раньше, но и не отпускали, чтобы не свалился под стол. Амбал-донор сидел на высоком барном стуле, чтобы крови легче было перетекать в вену горе-пациента.

Петрович радовался что все, вроде как, идет неплохо. По крайней мере, его подопечный еще дышал, а значит, шансы были. Хирург удалил селезенку, зашил кишку и обильно залил зловонную полость физ. раствором.

– Я установлю дренаж, но нужно, чтобы кто-то отсасывал содержимое из брюшной полости, а то по трубке оно будет стекать весь день, – обратился Петрович к Мазаю.

– Вот это, с кровью и говном, отсасывать? – Главарь грозно сдвинул брови и покачал головой. – Кто с ним к ментам полез, а? – поинтересовался Мазай.

– Паша Гончар! – шепнул кто-то сзади.

– Приведите его сюда, – приказал Главарь.

Со второго этажа привели щуплого парня, выпачканного в белом порошке.

Он виновато подошел к Мазаю и опустил голову.

– Чего смотришь, Гончар? Да не скули ты! – Босс взял шестерку за шею и сжал изо всех сил. – Ты с ним был? Вот, теперь и расхлебывай это говно.

Хирург зашил рану от пули и ту, которую сделал сам. Он вытер пот со лба, бросил инструмент на столик и пошел на крыльцо под немые взгляды бандитов. Переступив через заблеванного Пашу, Петрович одной ногой был в прихожей.

– Не дышит он, Мазай, – сказал кто-то из толпы.

В импровизированной операционной нависла тишина. Она звенела громче колокола и била по ушам. Илья вышел из транса и посмотрел на больного. Он бледнел все больше и больше, совсем не ежился от боли. Браток-донор выдернул иглу, достал сигарету и закурил.

– Лажа какая-то, – подытожил амбал, который привез Петровича в дом. Хирург опустился на пуфик. «Кажется, это конец. Отправлюсь теперь к Алику, блять», – подумал Илья и посмотрел на Мазая. Главарь, чей любимый соколик перестал подавать признаки жизни, щелкнул пальцам. Тело завернули в скатерть, спрятали в мешок и, подхватив на плечи, понесли на лужайку, чтобы закатать в подготовленный ранее ковер.

– Что дальше? – спросил хирург.

– Шуруй за мной, – приказал Мазай. Они вышли из дома, сели в БМВ и уехали, оставив всю охрану в доме.

Поездка выдалась молчаливой. Петрович мысленно прощался с семьей, нерожденным ребенком и собакой, которую все еще надо было гулять. К большому удивлению Ильи, машина не ехала ни в лес, ни на кладбище, а в сторону больницы.