Жанна всегда боялась обидеть кого-то своим творчеством, и этот случай не был исключением. Путем переговоров с участием Гамаюн, был выбран компромисс: производители лекарств выбросили свои старые станки, стали нарезать диски и распространять песни Жар-птицы по всему свету!

Жизнь стала не-вы-но-си-ма! Жанну стали узнавать повсюду, участились нападения. Из-за статей об «Исключительной диете Мировой звезды», которые про нее строчила желтая пресса, ее любимые золотые яблоки сметались с полок волшебных магазинов в два счета. Новые песни никто не слушал, так как все лечились старыми хитами, да и больных практически не осталось. Возможно, это должно было порадовать Жар-птицу, но дух творческой натуры пошатнулся и рухнул в депрессию, равно как и она в горы своего жемчуга.

– Я хотела биться с этим миром, идя к Вершине! – причитала Жанна. – А эта моя природная удача сделала многолетнюю карьеру вспышкой. Все ослеплены моим ядерным успехом, но я-то гасну!

– Пошли их нахрен за тридевять земель, Жаронька. И слушателей, и песни эти твои, похожие на склоки придворных псов, брось на цифровом гумне! Полетели обратно, в лес? Там нам раздолье, только наши и лес.

– Толковая ты женщина, – Жар-птица вытерла влажный помедневший нос и выпорхнула в сторону родного дома.

P.S. Жопу она все-таки накачала.

Кислота для лебедей

Наглухо зашторенные окна сдерживали июльский восход. Смердело аптечным запахом, оставшимся в наследство от дыма синтетических солей. В комнате было тихо, душно и тесно. На полу, как игрушки в детской, беспорядочно валялись люди, состоящие в «клубе 27».

Вчера эти однодневные друзья звучно пили и употребляли. Валера по воле случая уснул на столе. Потасканный паренек, имени которого никто не помнил, спал в обнимку с двумя страшненькими девахами, Ирой и Лейлой. Пересоленный Эдик, герой вчерашнего вечера и неудавшийся самоубийца, лежал в углу в неестественной позе, но дышал.

Пробудившийся Валера осмотрелся с прищуром, схватил со стола пачку сигарет с зажигалкой и вышел на балкон.

Молодое худощавое тело охотно потребляло никотин, которого хватило бы и троим. Лед, покрывший Неву, отряжал мерные весенние льдины вниз по течению. Язвительная минутная стрелка бойко подгоняла часовую к «6».

Очередную смс-ку от мамы Валера скрыл, как и другие. Он не контактировал с Семьей уже около двух месяцев, аккурат после того, как ушел из университета. Валера был уверен, что эта специальность, как и все другие, ему не подходит. Поэтому он решил пораньше встать на тропу войны с демонами жизни, среди которых были дефицит денег, нехватка понимания и признания, чтобы успеть «выстрелить» и заработать маме на машину.

Перейдя вброд реку опустошенных бутылок и упаковок специй, Валера вытянул куртку из груды вещей, сваленных в форме Улуру, и вышел вон из вязкого и опасного дома.

Гостеприимный и улыбчивый Гиви, широта души которого коррелировала с обхватом его талии, встречал Валеру, как всегда, тепло. «Присаживайся, дорогой! Сейчас все будет!», – сказал грузинский мастер наивкуснейших люля и шашлыков. Он зашел за стойку и стал раздувать угли, на которых готовил мясо прямо в помещении.

Счастливый от работы Гиви напевал восточные мотивы. В дальнем углу шашлычки трапезничали мужчина и женщина лет тридцати-сорока. Подвыпившая мадмазель, лицом походившая на неаполитанского мастифа, уткнулась плечом в стену и вслушивалась в каждое слово своего собеседника. Рядом с ней стояла открытая пакетированная изабелла, которую она закусывала соленым арахисом. Мужчина был типичным работягой: скукожившимся и напряженным – он сидел, уткнувшись в телефон, хлебал пиво и бубнил: «Да мне в феврале уже сорокет стукнет! Я – рухлядь, списывать меня пора к чертовой матери!». Дама ахнула, взяла в руку бокал, наклонилась к своему спутнику и спросила: «О, ты водолей, да?».

Вечером Валера пришел к Мариинскому театру, где выступала его подруга. Она пустила его через черный ход за кулисы, а сама удалилась готовиться к выступлению.

Дивный мир кулис был красив и сказочен. Из темноты, словно тараканы на кухне, то и дело выбегали работники, ответственные за техническую составляющую выступления. На свету они щурились, лихо меняли маршрут и вновь пропадали в полотне штор.

На берегу людской реки кучно стояли лебеди. Они улыбались, скрипя зубами от тотальной усталости и мышечной боли. «Как и я в конце смены», – подумал Валера, вспоминая свою работу грузчиком в продуктовом.

– Не глазей ты так, парень. Девочкам и так непросто. Конец года – план горит. Вот, удвоили количество выступлений. А они устали, бедные. Приходится жрать таблетки, – гример указал на балерин, столпившихся вокруг балетмейстера. Он наклонился, достал из носка крохотный зиплок, и раздал каждому лебедю по одному квадратику.

– А что это у вас? – поинтересовался Валера, пытаясь разглядеть содержимое пакетика через пачки и длинные руки.

– Марки, – отрезала подруга. – Мы уже в кровь стерли все ноги с этим «Озером». Сказали, что это даст нам энергию. И правда, помогает. Хочешь попробовать?

Валера потянулся к таблетке. Невидимая родительская рука пыталась оттянуть его назад, но все же, вне гнезда были свои правила, которые говорили лишь одно: «Не обосрись».

После изнурительного эмоционального боя, моральная часть Димы была безоговорочно повержена. Тёзка канцелярской принадлежности быстро растворилась на языке.

Начался второй акт, лебеди выпорхнули из-за кулис и скрылись в волне света, которая, как показалось Валере, поглотила их своей акульей пастью.

Музыка входила в его тело, от ее громкости зависели цвета и консистенция стен. Он видел, как лучи прожекторов, медленно, как улитки, пробирались через толщу воздуха. Растянувшись на стуле рядом с гримером, который тоже получил угощение, он наблюдал за изменениями.

Сердце забилось быстрее. Валере стало страшно. Он встал со своего места и быстрым шагом направился в туалет, чтобы умыться. Вода из левого крана не помогла. Из правого – тоже. Валера не чувствовал температуру воды. Он посмотрел в зеркало.

Ему чудилось, что в отражении кто-то другой. Валера поднял левую руку. Отражение подняло левую руку. Валера наклонил голову вправо, отражение – тоже. Внезапно, оно повернулось спиной к парню и ушло гулять по Зазеркалью. Валерой овладела паника. Закрывшись в кабинке, он судорожно пытался набрать Эдика, потом, скорую, а в конце концов и маму. Дав себе хлесткую пощечину, парень взбодрился и ненадолго успокоился.

В дверь постучали. «С вами все в порядке?» – спросил знакомый тенор за дверью.

– Да! – голос Валеры дрожал.

Он взглянул на выключенную лампочку и в отражении увидел, что за дверью стоит он сам. Абсолютно все мышцы в его теле моментально сжались, он замер. «Можно?» – сказал гость и повернул ручку кабинки.

С воплями испуганного кабана, Валера выскочил из туалета и побежал прочь. Он вылетел из-за кулис на сцену, пронесся рядом с партером и выскочил в первую же дверь.

Парень слышал, как его двойник гонится следом, и бежал, что есть сил. Четыре охранника также выдвинулись за беспокойным зрителем. Свернув на лестницу, Валера улизнул от местных, но собственные шаги все еще преследовали его.

Шел четвертый акт. Отбросив руки капельдинера, мешавшие проходу, Валера влетел на бельэтаж. Он ступал по ногам зрителей, шел чуть ли не по головам. Упершись в угол, парень понял, что погоня окончена.

Он оглянулся: охрана приближалась; недовольные зрители, чьи туфли он успел помять, лезли с кулаками, но его это не беспокоило.

Как потом Валера будет рассказывать в палате токсикологической реанимации, он увидел, как к его подруге, к его лебедю, «шел какой-то мужик в черных перьях, который хотел ей зла».

Оркестр взорвался заключительными аккордами. Свет прожекторов застыл, образуя в воздухе резкую лестницу к сцене. Но до лестницы нужно было допрыгнуть. Поэтому Валера взялся за ламбрекен кулисы, встал на бортик балкона и прыгнул к своей спутнице.