Первые полгода после нашего возвращения домой Федор молчал, честно пытался учить химию и избегал малейших упоминаний о колдунах и колдовских книгах.

Но с января, скромно отметив свое четырнадцатилетие, он неожиданно забросил учебу и приступил к интенсивной подготовки нашей второй экспедиции.

– После меня там ловить нечего, – заявлял он, вольготно развалясь на своей половине парты – Как я спрятал, никому не сыскать. Я на прятках собаку съел.

– Как бы тебя самого там не съели…

Тут я должен заметить, что наша последняя парта, среди великого множества прочих своих достоинств, имеет еще одно, труднообъяснимое поначалу свойство. Она создает у постоянных своих обитателей обманчивое чувство личной безопасности.

Бесчисленное множество раз я убеждался в ненадежности нашего укрытия, а в последнее время даже стал подозревать, что место это чем-то особенно притягательно для учителей. Но беда в том, что приятные иллюзии куда сильнее скучных фактов…

Так вот, в третью среду января, того самого двадцать четвертого числа, когда, понуро воротясь от доски на место, я осторожно приоткрыл свой дневник, все еще не решаясь оказаться лицом к лицу с неизбежной двойкой, Федор произнес:

– Думаю, мы слишком тут засиделись…

В устах моего друга и ничего не значащая на первый взгляд фраза зачастую оказывается лишь вершиной зловещего, вполне уже им обдуманного плана.

Заподозрив неладное – слишком свежи еще были воспоминания о первой экспедиции – я насторожился:

– Ты к чему это?

– Люди с трудом меняют свои привычки.– Для начала Федор отвлек меня пустыми витиеватыми рассуждениями, на которые он и в мене зрелом возрасте был порядочным мастаком. – Надо пересесть вперед, скажем, на третью парту, – там у нас традиционно обитают отличники. – Учителя не смогут быстро переключиться, они ведь вызывают не нас, Тим, а троечников с «камчатки».

– Шутишь?! Да через неделю все будет по-старому. А что потом?

В ответ Федор лишь пожал плечами. По его мнению, я чересчур близко к сердцу принимаю школьные неудачи. Сам же Федор относиться к учебному процессу достаточно философски. Он давно уже осознал тщетность своих усилий одинаково ровно успевать по всем предметам и с тех пор прекратил мучительные и вполне бесполезные попытки выбраться из паутины троек. Исключением тут являлась, пожалуй, химия, к которой Федор всегда питал необъяснимое, почти мистическое уважение. Однако успехи его в составлении различных легковоспламеняющихся смесей и неотклеивающихся клеев с лихвой перекрывала геометрия. Ее он хронически не понимал и, как многое из того, что мы не понимаем, боялся и тихо ненавидел.

Зимой я все еще надеялся остановить его. Но проще было бы мне запихнуть носорога в детскую коляску…

– Ты пойми, – вколачивал он мне едва ли не ежедневно, – на этот раз – никакого риска. Дело верное! Ничего вслепую, все – по плану. Вот смотри, – для спуска в сундук Федор приготовил чудовищную бухту крученой бельевой веревки, всю через равные промежутки увязанную аккуратными узелками. – Теперь уж точно до земли хватит! Месяц работал, обездолил хозяек всего пятого микрорайона. Только бы в автобус с ней пустили. Меня ведь не интересует больше, как мы туда попадаем и почему сундук на чердаке бабушкиного дома связан с развалюхой в долине колдунов. Мне так же наплевать теперь, почему там осень, когда здесь середина июля. Мне нужны книги, и я их получу! А для тебя вообще пустяк: останешься наверху, будешь меня подстраховывать. Я спущусь, вытащу книги из-под половиц и назад. Тебе даже тянуть не придется, сам по узелкам вылезу. Полчаса – и книги наши! Ты только подумай, Тим: «Черная магия!» Да что мне тогда химия! И про английский свой забудь, мы с тобой сами кого хочешь тогда поучим…

Ну, кто бы тут устоял? Человек слаб, а Федор умеет уговаривать. К тому же, хотя к делу это прямого отношения и не имеет, у меня к концу года образовалось столько задолженностей, что создалась вполне реальная угроза второгодничества.

Словом, ранним утром десятого июля, мы прибыли в деревню. Не стану здесь уверять, что бабушка Федора обрадовалась нам так же, как и в прошлом году.

– Понравилось в деревне? – буркнула она, с опаской оглядывая невероятную сумку Федора, ставшую приютом для бельевой веревки почти половины левого берега.

– Ага, – сказал я, – очень. Она мне, деревня то есть, с тех пор каждую ночь снится.

– Нет, – сказал Федор, – деревня нам совсем не понравилась. Мы, бабуля, только тебя навестить. Ночь переночуем, и завтра в город…

– Сдается мне, на сей раз, вы задержитесь гораздо дольше, – бабушка вздохнула, с тоской глянула на еще больше выросший за год чердак и потрусила в дом.

Через час мы были на ее чердаке. Через два я спустился в сундук за не вернувшимся вовремя Федором, а вот ночь коротаю уже здесь, в подвале Мастера Тромма.

Нет, план Федора был, как всегда, не плох, судите сами…

День в день в годовщину начала нашей прошлогодней экспедиции Федор открыл злополучный сундук.

– Дна снова нет, как я и предполагал. Вороны тоже не видать. В таких делах, Тим, случайностей не бывает.

Сняв «командирские», со светящимся циферблатом, часы, он аккуратно поместил их в откинутую крышку, – не разбить бы, – потом зацепил «кошку» за деревянный бортик, спихнул бухту вниз и прыгнул в сундук.

Через сорок минут, покричав на всякий случай, но, так и не дождавшись ответа, я полез следом. Репетируя, Федор легко укладывался в полчаса.

Веревка нас действительно не подвела. Не зря он ее испытывал на новой сиреневой шестнадцатиэтажке, той, что одиноко стоит напротив левобережного рынка. Веревка что надо. Ее хватило почти до самой земли. Просто внизу нас уже ждали. Повиснув на последнем узелке, я услышал:

– Прыгай скорее, тут невысоко!

Снизу несло холодом и плесенью. Голос тоже звучал как-то гниловато – чуяло мое сердце. Плюнув в темноту, я крепко зажмурился и, обругав еще раз Федора, разжал руки…

Недолгий, но стремительный полет сквозь ледяную мглу завершился большим раскрытым мешком. Из-под картошки, надо полагать. Но тогда в нем сидел связанный и наполовину оглушенный Федор. После того, как я присоединился к нему, кто-то, не мешкая, затянул узел и в четыре ноги сплясал на наших спинах веселый ритуальный танец. Потом мешок куда-то недолго несли, после чего мы долго-долго ехали на небывало тряской и скрипучей телеге.

Пыль и картофельная труха набились под веки. Возница попался ловкий: раз кляче, дважды хлыстом по мешку, и так всю дорогу. При этом он однообразно, но всегда жизнерадостно хихикал:

– Гы-гы! Гы-гы!

Удивительно знакомый голос! И как я ошибся?!

– Где же я мог просчитаться? – трясясь рядом со мной в позе эмбриона, Федор анализировал случившееся. – Неужели нас ждали с прошлого года?

– Вжик! – хлыст с оттяжкой проехался по мешку, Федор охнул, и через мгновение я получил причитающуюся мне порцию.

– Гы-гы!

– Может, для них и нет никакого года? Может, они упустили нас только что? Мы залезли в трубу, они подставили мешок: авось, вывалимся. Мы и вывалились…

В том, что мы возвращаемся в школу колдунов, похоже, ни я, ни Федор не сомневались уже тогда. Из мешка нас вытряхнули, как гнилую картошку.

– Прошу!– шутовски поклоняясь, грузная фигура в опущенном на глаза колпаке с футбольной сноровкой отправила меня прямиком в подвал. Следом приземлился и Федор.

– Этот толстяк действует мне на нервы. Узнал его?

– Морквин.… Теперь уж он нам припомнит.

– Ну и замок здесь! – в темноте Федор вскарабкался по ступеням. – Чуть шею себе не сломал. Ох, ты!.. И стражу выставили, слышишь? Уважают…

– Завтра, похоже, избавимся от них. А заодно и от всего остального.– После пинка, отправившего меня в подвал, ломит каждую косточку.