«Вообще-то меня вполне устраивает быть таким, как есть», – думаю я, садясь на кровать, которая после еды неодолимо влечет меня. Но с Федором разве отдохнешь?

Он бесшумно открывает окно, выходящее в сад с задней стороны дома. Окно расположено так низко, что им легко можно пользоваться, как дверью. Что мы и делаем.

Пройдя через сад, в котором растут яблони, но пока еще нет яблок, перелазим через низенький заборчик и оказываемся на самом краю обрыва. Под нами речка, и мы несемся к ней, хохоча от радости и на бегу стаскивая с себя рубахи.

Речка- смех один – метра три в ширину. Но это не мешает нам, забыв обо всем, с разбегу плюхнуться в долгожданную воду.

Мы бултыхаемся до тех пор, пока окончательно не синеем – вода в речке, несмотря на жару, холодная. Потом лежим на нагретой траве и ничего не делаем. Просто радуемся.

Ни ветерка, ни облачка. Тихо так, что даже в ушах шумит. Потом снова купаемся, и Федор демонстрирует мне искусство сидеть под водой и дышать через трубочку из камыша. Это у него неплохо выходит, что правда, то правда. Но мне почему-то не хочется следовать его примеру, сколько он ни предлагает. Воды в речке по грудь, и сидеть на дне, как лягушка, мне незачем.

Домой мы возвращаемся только к вечеру. Бабушка доит корову, во дворе гуляют гуси. Зная о давней любви Федора к этим благородным птицам, я вежливо пропускаю его вперед. И Федор с прямой, как доска спиной и решительным лицом, мелкими шажками движется к крыльцу. Гуси не обращают на нас никакого внимания, и это успокаивает Федора. Войдя в дом, он тихо спрашивает:

– Видел чердак? Очень странный у него вид. Ведь дом давно не ремонтировали, а чердак как новый. И вообще, он слишком велик для этой избушки. Пора его осмотреть, как следует!

Я устал и хочу спать, но у Федора уже пробудилась его страсть к исследованиям, и он настойчиво тянет меня за собой.

– Ну ладно,– уступаю я, – давай быстро слазим и спать. Все равно уже темнеет.

Выйдя во двор, мы обходим дом с правой стороны и приближаемся к тяжелой деревянной лестнице, приставленной к чердачному окну. Федор живо забирается наверх и, подергав дверцу, радостно сообщает:

– Забито гвоздями! Интересно, зачем это сделали?

Внезапно появившаяся бабушка не торопится отвечать на этот вопрос, зато совершенно ясно дает понять, что если она хоть раз еще увидит нас на чердаке или хотя бы с лестницей, мы в тот же день уедем домой.

– Не хватало еще, чтобы вы тут заблудились!– добавляет она непонятно по какому поводу.

Где это мы можем заблудиться – на чердаке, что ли?

Утро следующего дня мы встречаем лежа в постели с покрасневшими спинами, постанывая от ожогов. Еще бы! Пролежать вчера весь день на таком солнце.

Бабушка, ворча, мажет наши обожженные спины сметаной и уходит к соседке, строго наказав нам не выходить на улицу.

А мы остаемся лежать. В комнате, несмотря на открытое окно, очень душно. Когда становится совсем уж невмоготу, Федор вдруг задумчиво говорит:

– Если бабушка пошла к соседке – это до обеда. Самый подходящий момент, чтобы осмотреть чердак и узнать, где на нем можно заблудиться.

Меня тоже очень интересует этот вопрос, но еще больше мне не хочется возвращаться в город, и я говорю Федору об этом. Но он самоуверенно успокаивает меня:

– Не бойся! Положись на меня. Еще никто не увидел ниндзя за работой.

– Да, да, – уныло киваю я, вспомнив, как Федор застрял в трубе. Но все же плетусь за ним во двор.

Рубашка, прикасаясь к обгорелым плечам, жжет, как кипятком. Голова тяжелая и во рту пересохло.

А лестницы на месте нет!

– Ну вот!– обрадовано говорю я,– бабушка и позаботилась о нас. Наверх все равно не залезть. Пойдем лучше в дом, сыграем в шашки.

Но Федор лишь снисходительно улыбается, развязывая холщовый мешочек.

– Разве человека-невидимку остановит такая ерунда? Для ниндзя нет закрытых дверей!

С этими словами он вытаскивает из мешочка два металлических браслета и надевает их на руки. Со стороны ладоней торчат по четыре шипа – вроде кошачьих когтей. Эти браслеты Федор мастерил после уроков целый месяц, когда ходил в кружок технического творчества. И хотя вскоре его оттуда выгнали, он все же успел изготовить для себя много полезных вещей.

И сейчас, мне кажется, предстоит увидеть одну из них в действии.

Разбежавшись, Федор подпрыгивает, вцепляется когтями в бревна, потом медленно ползет вверх, точно паук по стене.

Смешно и немного жутковато. Но Федор уверенно карабкается и вскоре уже сидит на узком карнизе, опоясывающем весь дом. Сидит как раз в том месте, где темнеет чердачная дверь, сбитая из толстых неструганых досок.

Отдышавшись, он аккуратно снимает браслеты, а мне бросает веревку. Другой конец ее он накидывает на выступающую доску и закрепляет хитроумным узлом. Веревка очень тонкая и наверняка будет резать ладони. Да и вообще, я бы с удовольствие пошел спать в дом. Но Федор подгоняет:

– Быстро, пока никого нет!

Приходится лезть. Мне начинает казаться, что заколоченная гигантскими гвоздями дверь и в самом деле не остановит его.

Мой друг снимает с ремня какое-то хитроумное приспособление – небольшой железный прутик, слегка загнутый и расплющенный на конце, да еще и раздвоенный, как змеиный язык. Сидя на краю карниза, он осторожно просовывает под шляпку гвоздя «змеиное жало», подцепляет и медленно вытягивает ржавого монстра. То же происходит и с остальными гвоздями.

Весь этот хлам он распихивает по бесчисленным карманам своей рубашки. Тут я от нечего делать оглядываюсь и неожиданно замечаю бабушку, спешащую от соседнего дома. Нас она пока не видит. Мы сидим в тени под самой крышей.

Распахнув дверь, мы ныряем в прохладу чердака, насквозь пропитанную запахом прошлогоднего сена, дверь за собой аккуратно прикрываем.…

Воцаряется глубокий сумрак. Утопая в сене, терпеливо жду, пока глаза привыкнут к темноте. Попутно узнаю от Федора, что настоящие ниндзя видят даже ночью. Хотя я бы предпочел, чтобы он просто вынул из своего мешочка фонарик. Но чего нет, того нет. Во времена настоящих ниндзя электрических фонариков еще не было.

Постепенно проступает чердачное нутро. Изнутри чердак кажется еще больше. Весь он завален сеном, не меньше, чем на пол метра. Ходить по нему очень весело – пружинит под ногами, как матрац. Здесь совсем тихо. От запаха сена кружится голова. Я немного отстаю от Федора, который педантично обшаривает все углы.

В одном таком углу я останавливаюсь, чтобы немного посидеть. Глаза начинают слипаться, и я опускаюсь на спину. Сено обволакивает все тело, как бы засасывает его.

«Вроде трясины», – успеваю подумать я, и вдруг прямо из-под меня с оглушительным карканьем, громко хлопая крыльями, вылетает огромная черная птица.

От ужаса я кричу гораздо громче, чем каркает эта ворона. Усевшись на балку под самым потолком и еще раз, хлопнув крыльями, ворона складывает их.

Я стою на подгибающихся ногах, вцепившись в стену белыми от напряжения пальцами. Отерев со лба пот, с облегчением перевожу дух:

– Глупая птица…. Федор! – и в ту же секунду чья-то рука ложится сзади на мою шею.

– А-а-а!!! – присев, я закрываю голову руками.

– Ты чего? Посмотри, что я нашел!

На ладони Федор держит большой ржавый ключ.

– Ты спятил?! Подкрался сзади и схватил за шею! – я испытываю почти неодолимое желание влепить ему хорошую затрещину. – А тут еще эта проклятая птица…

– Вороны – самые мудрые и до конца еще не изученные птицы,– изрекает Федор и добавляет: – А ключ этот от большого сундука в том дальнем углу. Я просто хотел открыть его вместе с тобой.

– Лучше поищи в своем мешке рогатку!– я мстительно поглядываю на ворону, которая уже принялась чистить свои перья.– Ишь, прихорашивается!

– Этой мудрой птице, может, все триста лет. Вороны живут очень долго. Пошли к сундуку!

По пути я все время ощущаю на себе взгляд этой мудрой птицы. В мешке у Федора, я знаю, есть несколько круглых маленьких камней. Он утверждает, что ниндзя с двадцати шагов попадают в глаз врагу.