Посыльный довольно долго, как ему показалось, топтался в кабинете, от скуки разглядывая картины, когда наконец дверь за его спиной открылась.

— Вы ждали меня?

Посыльный поспешно обернулся.

Перед ним стоял высокий, статный молодой человек в изящном костюме из коричневого с золотистым отливом шелка. Мягкие сапоги плотно облегали его аккуратные небольшие ступни. Точеная рука, украшенная драгоценными кольцами, небрежно покоилась на эфесе шпаги. На тонкий кружевной воротник, рассыпаясь, падали блестящие вьющиеся локоны из-под шляпы с пышным белым плюмажем. Ясные синие глаза смотрели прямо, но с непонятной иронией. Тонкие ноздри прямого носа, четкие и законченные черты лица… Было невероятно, что мужчина мог быть настолько красив, невероятно, что мог найтись еще хоть один, равный Теодору де Валитану… И тут гонец вдруг понял, с кем говорил на заднем дворе!

Заметив это, герцог протянул руку, унизанную перстнями, и просто сказал:

— Письмо.

Гонец, сконфуженно краснея, порылся в камзоле и с поклоном протянул пакет. Теодор небрежно сломал печать, развернул лист и, подойдя к окну, быстро прочел.

— Ничего нового. Что ж… Ответ будет завтра утром. Вы можете пока идти. Экономка покажет вам вашу комнату. Я позову, если вы мне понадобитесь.

Посыльный поклонился и вышел.

— Итак, граф высылает мне на возрождение земель часть своего населения и отдает несколько сотен своих солдат. Что ж, думаю, пора напомнить и другим моим приятелям об их верноподданическом долге!

Прошло время. Океан времени: наступила осень следующего года. Герцогство Валитан вновь обрело былые многолюдность и богатство. Горожане и сельчане всех соседних графств и баронств, прослышав, как чудесно живется на землях Теодора де Валитана, какой он замечательный — мудрый и заботливый — правитель, стремились перебраться в его владения.

Дворяне также уважали своего сеньора и друга: за его ум, его обаяние и радушие. Теодор по-прежнему оставался душой общества. Его шумные охоты и роскошные балы собирали множество гостей в замке Валитан. Девушки, раз встретив, не могли позабыть молодого герцога. Тед словно завораживал их! Впрочем, юноша никогда и не стремился избегать дамского общества, но люди, знавшие его прежде, замечали, что его светлость никогда теперь не переступал границ обычного долга вежливости и никогда не пытался флиртовать ни с одной из своих поклонниц — и это было удивительно для его старых друзей. Ведь Теодору хватило бы лишь нескольких долгих взглядов, двух-трех тоскующих вздохов (на которые Тед всегда был мастером) — и он заполучил бы любую!..

Как-то один молодой ловелас недоуменно спросил герцога об этом в чисто мужской компании, когда де Валитан и его приятели сидели, попивая вино и отдыхая после скачки по лесу, в охотничьем домике герцога. Теодор рассмеялся и ответил вопросом на вопрос:

— Так уж и любую?

— Готов заключить пари.

— Тогда вы проиграли, — де Валитан вдруг посерьезнел. — Потому что есть на свете девушка, которая покинула меня, несмотря на все мои взгляды, вздохи и просьбы. Хоть они были вовсе не наигранными, а самыми что ни на есть искренними… С тех пор мне глубоко безразличны все придворные модницы. Иногда даже тошнит от них. Мне нужна только одна девушка, но ее-то как раз здесь и нет. Правда, один человек… м-м… одна женщина сказала, что однажды эта девушка вернется ко мне. Но когда это будет — неизвестно. И я начинаю уже впадать в отчаяние…

После этого при герцогском дворе поползли слухи и сплетни о сердечной привязанности милорда. «Кто она?..» — этот вопрос витал в залах и парках.

Дело в том, что, хотя все знали о том, что когда-то на герцога и его земли было наложено заклятье, никто не знал, какое, за что — и почему оно исчезло. Тема являлась негласным табу. Теперь же краешек завесы над тайной происходившего в замке в то загадочное время приподнялся — и приподнялся благодаря самому лорду.

Одновременно тот факт, что Теодор уже отдал кому-то свою любовь, пробудил активность многих незамужних дам. Впрочем, их любопытство тоже не дремало. Тед подвергся настоящей планомерной осаде, вынужденный отбиваться от тяжелой артиллерии томных взглядов, сладких вздохов и сочувственных слов.

Все больнее и больнее было несчастному юноше выносить отсутствие Бланш. Теодор достал ее портрет и поставил на мольберте в своем кабинете — комнате, что являлась свидетелем столь многих их разговоров и встреч. И никто, даже Маргерит, не знал, как часто поздними вечерами, когда засыпала вся челядь, поднимался Теодор на чердак. Он слушал там глухой, скрежещущий бой часов, вой ветра за бойницами — и вспоминал. Ее первый приход…

«Разве вы хотите, чтобы я ушла?..»

— Никогда. Я хочу, чтобы ты вернулась… — шептал видению де Валитан.

«Разве герцогу пристало спать на чердаке?»

— О моя родная, моя любимая крошка, а разве пристало герцогине таскаться по дорогам в поисках надомной работы?..

Ее перестановки… Ту бурю. Миг, когда Бланчефлер кинулась в его объятья, охваченная ужасом; миг, когда он слышал удары ее сердца, когда ее глаза оказались так близко… Мгновение, все решившее для него…

Чердак хранил еще много воспоминаний. Ужасные ночи… Самые первые дни, полные мучительных, терзающих раздумий: «Ах, как все было бы хорошо, если бы я не устроил скандал… не обманул Марш… не позвал бы ее сюда жить… не обращал бы на нее внимания!..» Слезы в изголовье, глухие рыдания… Мечты о скором избавлении. Страх, отчаяние… Как сейчас все это далеко!

Тот юный эгоист так и не получил обратно своей красоты, он исчез, нося обличье, данное ему Маршбанкс. Красота пришла к совсем другому Теодору… Но этому Теодору нужно было и совсем другое для счастья!

«Помню, тогда мне страстно, бешено хотелось влюбиться по-настоящему, — думал герцог, стоя у бойницы, задвинутой шкафом, и слушая вой осеннего ветра, полного влаги. — Быстренько доказать свое чувство, расколдоваться и заняться своими делами. Как просто! — Тед усмехнулся. — Что будет потом с девушкой, меня не интересовало. Полюбить и доказать… Казалось, я смогу сделать это. Но мне хотелось не любви и счастья, мне хотелось тогда вернуть свою смазливую физиономию. Потом Марш выбила из меня уверенность в себе… да и приезд ее высочества не обнадеживал. Ах, как тянулись все эти годы!.. А вот когда пришла Бланш, у меня не мелькнуло даже мысли о любви — ведь я уже почти умер… О, Бланш… Живительный ветерок, разогнавший всю здешнюю удушливую атмосферу. Я прикипел к Бланчефлер всем сердцем, всеми помыслами и чувствами своими… Я жил ради любимой! И вот тогда доказать стало для меня важнее всего на свете… Это дало бы мне право не скрывать свою любовь, подарило бы мне надежду. Я доказал. И получил ли я Бланш?.. Нет! Я получил свою красоту!.. Боже мой, зачем?.. А еще осень. Эти туманы… Все так живо воскресает в памяти… И эти чертовы балы! Грохот музыки, толпы праздных оболтусов в зале, которая навечно полна для меня прохладным сумраком и легким шорохом ее шагов в тишине нашего „бала“… Ох, когда же кончится это наваждение?.. Кажется, она никуда и не уходила. Каждый уголок полон ее присутствием…»

А когда тусклыми осенними днями хлестал дождь и в замке не было гостей, Теодор в одной легкой сорочке стоял у холодного окна кабинета, глядя на потемневший, вымокший парк, на облетевшие деревья, на тоскливо бормочущие струи дождя, на ползущие низко тучи — и душу его переполняла безысходная тоска, слезами подступающая к глазам. Он смотрел… смотрел… На окне появлялся запотевший островок, и как-то само собой выписывалось на нем имя «Бланш»… И снова дождь, холод стекла — пока не приходила Маргерит с чашкой горячего кофе и насильно не уводила молодого человека в спальню, где жарко пылал камин и багровые блики огня танцевали на красочных настенных гобеленах…

При гостях же Тед был — сама любезность и остроумие. Придворные действительно отвлекали его от сердечной тоски, если не становились чересчур назойливыми. Последнее большей частью относилось к дамам.