Ничего нет ужаснее понимания, что ты чья-то игрушка.

К обеду Марш не явилась, и тогда Теодор сделал то единственное, что ему еще оставалось: он пошел на чердак и лег спать.

Он знал, что ночью заснуть ему вряд ли удастся…

Бланш, напротив, не могла думать ни о чем, кроме предстоящего ужина, так ей было любопытно. Возможно, в глубине души ей хотелось позлорадствовать, взглянув на человека, прежде так кичившегося своей красотой и внезапно всю ее потерявшего. Тем более что когда-то этот человек выгнал всю их семью, да и вообще был негодяем. Она пропускала мимо ушей все наставления Маргерит — конечно, вежливо кивая им в такт с умным лицом.

И вот время ужина наступило! Половина одиннадцатого.

Маргерит нарядила Бланш в скромное платье горничной, повязала ей белый передник, водрузила на голову огромную наколку, совершенно не шедшую девушке, и, вручив серебряный поднос с фарфоровым сервизом, довела до дверей столовой, где и покинула новоиспеченную прислугу, крайне волнуясь за нее.

Бланш постучала.

— Войдите, — раздался холодный женский голос.

Девушка зажмурилась на секунду. Внезапно перед ее глазами ярко встал образ Теодора, прекрасного лорда — такого, каким она увидела его впервые ясным солнечным утром в его кабинете.

Бланш толкнула дверь — и вошла.

Она оказалась в полутемном помещении, мрак в котором рассеивался лишь робким трепетом свечей в двух тяжелых серебряных канделябрах, стоявших на белой скатерти, на длинном дубовом столе.

Тревожные тени метались по всей комнате.

Люди, сидевшие за этим столом напротив друг друга, являли собой разительный контраст: ослепительная, изысканно одетая женщина с безжалостными глазами, и…

Бланш вздрогнула, увидев Теодора.

Поднос качнулся в ее руках, посуда зазвенела.

Герцог приподнял голову, бросив мрачный насмешливый взгляд, и его губы дрогнули в горькой усмешке. Но Бланш уже справилась с собой. Она уняла дрожь и принялась расставлять приборы. Затем отошла в сторону.

Трапеза началась.

Гробовая тишина висела над этим странным ужином, нарушаемая лишь стуком столовых приборов да слабым потрескиванием свечных фитилей. Гнетущее напряжение висело в воздухе, наконец передавшееся и Бланш. Ей отчего-то стало страшно. Она видела нехорошее мерцание глаз Маршбанкс — и видела, как нервничает герцог.

Внезапно острое чувство жалости пронзило девушку, она вдруг ощутила океан одиночества и беззащитности, окружавший Теодора, осознала, какую безнадежную борьбу ведет этот юноша в полнейшем холодном, безразличном одиночестве! Борьбу за право жить… Хотя разве можно подобное существование назвать жизнью? Похоже, Теодор просто очень любит эту самую жизнь во всем, что ее наполняет, какая бы это жизнь ни была…

Внезапно колдунья отодвинула свой прибор и повернулась к Бланш.

— Я принимаю вас на работу, сударыня, — заговорила она. — Хотя, мне кажется, за кухней вам неудобно будет жить. В замке достаточно свободных комнат, вы можете выбрать себе любую. Сейчас ступайте, не надо за нами прибирать.

Служанка поклонилась и закрыла за собой дверь. Но Бланш не была бы собой, если б тотчас не приникла к замочной скважине.

— Вы сыты, Теодор? — поинтересовалась хозяйка.

Он испуганно и коротко глянул на нее и тут же вновь потупился, кивнув.

— В таком случае, спокойной ночи.

— Как? Уже?.. Но, Марш…

— Я сказала, спокойной ночи!

От этой женщины волнами исходила ледяная гнетущая сила.

— Марш, еще немного! Пожалуйста, Марш!..

— Если через четверть часа вы не будете в постели, пеняйте на себя, Теодор!

С этими словами Марш исчезла. Растворилась в воздухе! Исчезло все и со стола…

Герцог беспомощно поглядел на то место, где она только что стояла, и тяжело вздохнул, поднимаясь. Лицо его было печально и очень серьезно.

— Вот так, Тед… — шепнул он. — Этой ночью они будут пить твою кровь… О! Ну конечно! Ведь эти «милые» существа не притрагивались к ней целых четыре ночи!.. Как это великодушно, Маршбанкс… — рот Теодора искривился в саркастической усмешке. — Ведь ты же лопнешь от злости, если не помучаешь меня хорошенько! Только интересно, когда же ты наиграешься мной досыта и разрешишь им прикончить меня? Скорей бы! И почему я не могу сказать все это тебе в лицо?.. Сказать, что не боюсь тебя, что мне уже все равно… Когда я смотрю на эту женщину, вдруг оказывается, что и боюсь, и — что самое странное — мне не все равно! Боже, что же я тут болтаю сам с собой?.. Вот тоже — нехороший признак, ха! Если через десять минут я не буду на своем чердаке, только сам черт знает, что она выкинет!

«Чердак? Какой чердак?..» — поразилась Бланш — и едва успела вжаться в стенную нишу, когда дверь столовой распахнулась и мимо стремительными шагами прошел милорд. Он ее не заметил… или не подал виду, что заметил. Однако любопытство Бланш было разбужено. Она, прячась за углами, скользила за ним по темным лестницам и коридорам, ступая бесшумно, как бесплотная тень.

Сейчас они поднимались по грязной винтовой лестнице, уходившей под самую крышу с перекрестьем тяжелых потолочных балок. На вершине лестницы находилась хлипкая дощатая дверь, сколоченная из двух-трех широких досок — таких, что сквозь щели меж ними можно было спокойно просунуть ладонь. Тед открыл эту дверь и скрылся за ней.

В мгновение ока Бланш взлетела на верхнюю площадку и тут же приникла к щелям.

Чердак… Мерзкое запустение, пыль и помет, кучи хлама, летучие мыши под потолком, совы… А посредине, на драном тюфячке, сидит герцог, обхватив руками прижатые к груди колени. Глаза его, сухо мерцающие в дрожащем свете свечного огарка, широко и напряженно распахнуты… Так вот где спал все эти пять долгих лет ее лорд!.. Какой-то сухой комок подступил к самому горлу Бланш, она непроизвольно чуть плотнее прислонилась к двери — и та распахнулась.

Теодор подпрыгнул от неожиданности, но тут же взял себя в руки. Губы его тряслись от пережитого ужаса — ведь он был весь как сжатая пружина.

— Вы?! — резко и отрывисто спросил он. — Что вам здесь надо?

Бланш в растерянности стояла на пороге, проводя кончиком языка по пересохшим губам.

— Простите, милорд. Я сейчас уйду, милорд. Я только… только хотела… пожелать вам спокойной ночи.

Он бросил на нее изумленный, полный боли и горечи взгляд. «Она что, издевается?» — ясно читалось в глубине этих черных глаз. Бланш почему-то почувствовала стыд. Теодор коротко кивнул:

— Спокойной ночи.

Она продолжала мяться в дверях. Де Валитан поднял голову.

— Что-то еще?

— Разве герцогу пристало спать на чердаке, не раздеваясь, на каком-то матрасе?.. — наконец нерешительно спросила девушка.

Тед усмехнулся, но это была добрая усмешка.

— Вы новый человек в нашем замке и многого не знаете. Поверьте, не по своей воле я избрал подобное место своей спальней. Но уже много лет с моими желаниями и вкусами здесь никто не считается… Ну, до завтра, сударыня? — он мягко улыбнулся.

Бланш по-прежнему смущенно топталась на месте.

— Не хочу показаться назойливой… но разве вы хотите, чтобы я ушла?

Теодор вздрогнул.

— Что вы имеете в виду?

Бланш покраснела.

— Не поймите превратно… Мне показалось, что вы не хотите остаться в одиночестве…

Сердце юноши стремительно заколотилось в безумной надежде, но… То, что сейчас здесь начнется — не для девичьих глаз. Такое вообще никому увидеть не пожелаешь. И тем не менее он действительно не хотел, не мог остаться вновь один! Но не будет ли согласие своеобразной просьбой?.. А тогда…

— Сударыня… — он вздохнул. И заговорил жестче: — Вам лишь показалось. Ступайте!

«Он не хочет принять жалость», — решила Бланш.

— Милорд… Простите мою настойчивость, но… мне страшно одной. Можно, я останусь?

Выходило, просила она! Больше Теодор не мог противиться. Сердце его посетила робкая надежда…

— Но… — в замешательстве он как-то растерянно осмотрелся вокруг. — Здесь негде спать…

— Ничего! — небрежно отмахнулась девушка. — Я очищу себе место на полу. Мне приходилось ночевать и на земле!