Мадам Ольшанс, услышав такое заявление, смягчилась — если это выражение применимо к ней, и без того мягкой, воздушной и шелковистой до крайности. Её милое приветливое лицо стало ещё милее и приветливее, и она отпустила косяк двери, который всё это время сжимала ненавязчиво, однако довольно непримиримо.

— Ах вот как. Что ж, тогда заходите, — сказала она, и Дин галантно отступил в сторону, жестом приглашая даму — то есть Сэма — пройти вперёд. Сэм метнул в него испепеляющий взгляд, но подчинился, сжав зубы. Его собственная легенда ему нравилась куда больше, кто б сомневался.

Внутри оказалось предсказуемо сумрачно, тепло и немного душно от обилия запахов. Дин быстрым взглядом окинул помещение — длинную комнату, сплошь увешанную амулетами, оберегами и связками высушенных трав, всех мыслимых размеров, форм и разновидностей. На длинном столе, покрытом синей бархатной скатертью, стоял внушительный хрустальный шар (пресс-папье, купленное на развалах, опытным глазом определил Дин), а в глубоком чёрном кресле у стены лежала чёрная кошка, почти сливавшаяся с обивкой — выдавали ее лишь зелёные глаза с настороженно застывшими вертикальными зрачками. Неискушённого посетителя всё это обилие псевдомагических причиндалов сходу непременно огорошило бы — на что, без сомнения, и был расчет.

И это лишний раз утвердило Дина в мысли, что они имеют дело никак не с ведьмой, а с обычной мошенницей.

— Говоря по правде, — сказала мадам Ольшанс, величественно плывя к столу (при её объёмах иная форма передвижения была попросту невозможна), — вы удивили меня, молодые люди. Взглянув на вас, я решила, что вы братья.

Дин обернулся. Сэм, слишком возмущённый его выходкой, чтобы беспечно пялиться по сторонам, нашёлся первым:

— О да. Нас постоянно принимают за братьев. Понятия не имею, почему, — и метнул в Дина очередной уничтожающий взгляд.

Мадам засмеялась грудным сексуальным смехом. Слыша этот смех и не видя его обладательницы, можно было даже испытать некоторое эротическое волнение.

— Нас зачастую принимают за тех, кем мы не является, однако в подобных заблуждениях доля правды порою больше, чем нам кажется, — проговорила она, и Дин снова расслабился: мадам вела туманные речи, которые и полагалось вести шарлатанке, чтобы произвести впечатление на клиента. Дин скосил глаза по сторонам в поисках прейскуранта. Впрочем, в таких местечках они никогда не висят на видном месте.

По сути дела, можно было уже уходить, но Дин ещё снаружи решил, что, что бы ни нашёл внутри, проверит тут всё датчиком ЭМП — просто чтобы успокоить Сэма. В этом и заключался их план: Сэм должен был отвлечь мадам провидицу, пока Дин будет тут шнырять с датчиком.

Поэтому Дин не удивился, когда Сэм сказал:

— Вы совершенно правы. И знаете, именно в этом наша проблема. Наша с Люком, я имею в виду.

— Вы хотите сказать — с Дином, — вежливо уточнила мадам Ольшанс.

Дин перестал вертеть головой и напрягся. Сэм тоже.

Мадам опять засмеялась:

— Дорогие мои, неужели, идя к провидице, вы надеетесь утаить от неё такую малость, как ваши настоящие имена? — она опять рассмеялась и, фамильярно потрепав Сэма по щеке, заговорщицки подмигнула им обоим. — Расслабьтесь, мальчики. Я не читаю мысли, просто слышала, как вы переругивались за дверью.

Они переругивались? А, да. Было что-то вроде «Звони ты. — Сам звони!», такое привычное, что Дин этого даже не запомнил. А тётка ничего, наблюдательная. Это Дину понравилось, и одновременно он собрался, поняв, что надо быть настороже. Ведь все эти псевдомаги на самом деле — хорошие психологи.

— В этом, — продолжала мадам, убрав руку со щеки Сэма, от чего тот испытал явное облегчение, — я полагаю, и заключается ваша проблема? Не всё мирно в нашем голубом голубином гнёздышке. — Она опять низко засмеялась собственной шутке, и Сэм залился краской до ушей, а Дин, не удержавшись, скорчил гримасу. — Ничего, ничего, для того ведь и есть мадам Ольшанс, чтобы воцарить в вашем доме мир, покой и взаимное согласие. Вы давно переехали в Мэлдон-Крик, мои милые?

— Мы, на самом деле, не местные, — сказал Дин. — Мы из Поконоса, и..

— Прослышали о вашей чудодейственной силе, — подхватил Сэм, наконец втянувшись в игру. — Говорят, вы стольким семьям помогли обрести этот самый мир, покой и взаимное согласие. Да оно и заметно — мы тут пообщались немного с местными жителями, все такие… такие… милые.

— Да, есть у меня парочка секретов, — хитро блеснув глазами в полумраке, проговорила мадам Ольшанс. — Но просто так я их, конечно, не выдаю. Семейное счастье стоит немалых жертв…

— Сколько? — напрямик осведомился Дин.

— Какой деловой. Что, малыш, ты в семье сверху? Сразу видно.

— Ничего подобного! — возмущённо выпалил Сэм (Дин наступил ему на ногу, но это не помогло). — Мы меняемся!

— О, в этом я не сомневаюсь, голубчик, — проворковала мадам. — В постели вы меняетесь, конечно, как и большинство геев. Но в семье он сверху.

— Мы и в семье меняемся, — сказал Сэм, снова заливаясь краской, на этот раз от злости. Дин сочувственно посмотрел на него, не пытаясь, впрочем, скрыть удовольствия от услышанного — оно и понятно, со стороны сразу видно, кто тут старший, главный и… ну, сверху, словом.

— Так не бывает, мой сладкий, — улыбнулась мадам Ольшанс, к негодованию Сэма, ничуть не покоробленная его пламенным протестом. — В семье нельзя меняться так, как в постели. Всегда кто-то правит, а кто-то слушает. Кто-то ведёт, а кто-то следует. Кто-то отдаёт приказы, а кто-то их выполняет. Инь и Янь, белое и чёрное, луна и солнце, две половинки одного целого — не это ли суть гармонии и взаимного единения, сливающего два существа в одно?

— Я не хочу сливаться с ним в одно, — тут же сказал Дин. — Он тогда не даст мне есть бургеры и смотреть по кабельному порну… э-э, Формулу-1. Он её не любит.

— Не любит? Правда? Ну надо же, — мадам Ольшанс казалась искренне расстроенной. Правда, уже через миг это прошло, и её лицо снова стало ласковым и хитрым. — Что ж, мне всё понятно, дорогие мои.

— Вот так прямо сразу? — не удержался Дин.

— С моим опытом большего и не надо. Я уже знаю, что вам нужно. Но деньги вперёд, — и она требовательно протянула пухлую руку, увешанную звякающими браслетами.

Дин слегка растерялся.

— Э-э… так сколько?

— Сколько есть.

Нифига себе. Дорого им обходится это расследование, нечего сказать. Дин демонстративно похлопал себя по карманам и сказал, умело разыгрывая смущение:

— Чёрт, забыл в машине бумажник.

— Давай ты, — потребовала мадам, обращаясь к Сэму.

Сэм, слегка поколебавшись, вынул бумажник и протянул его женщине. Та бесцеремонно открыла его, заглянула внутрь, хмыкнула, достала две сотни и, сложив, протянула бумажник Сэму обратно.

— От каждого возьму столько, сколько он может дать, не потеряв оставшегося, — загадочно изрекла мадам и величаво повернулась вокруг своей оси, а потом исчезла в подсобке.

— Давай! — тут же зашипел Сэм. Дин, не тратя времени на разговоры, выхватил из-под куртки датчик ЭМП (лежащий во внутреннем кармане рядом с бумажником) и врубил его на полную мощность.

Датчик хранил гробовое молчание.

Дин выразительно посмотрел на Сэма. Сэм яростно закивал ему на дальний угол, туда, где неподвижно сидела кошка. Дин покорно пошёл туда, но и там датчик продолжал упрямо молчать — кошка зато протестующе мяукнула и спрыгнула с кресла.

— Юноши, не мог бы один из вас помочь старой женщине? — раздался из подсобки приглушённый голос мадам Ольшанс. Дин демонстративно показал Сэму, что не выключает датчик, сунул его за пазуху и, откинув пыльную портьеру, нырнул в подсобку. Там было тесно, пыльно и пахло как-то совсем одуряюще. Вместе с мадам они выволокли на свет божий здоровенную и жутко тяжёлую коробку. В подсобке датчик также не издал ни единого звука, и продолжал молчать, даже когда Дин, проходя через низкий вход, припал к коробке грудью, практически вжимаясь датчиком в её таинственное содержимое.