Из которого они в течение следующей четверти часа узнали, какой выдающейся личностью, каким светилом Мэлдонского кружка книголюбов и каким непревзойдённым кулинарным талантом была Дороти Харпер, пока не взяла на прошлой неделе охотничье ружьё своего мужа и не вышибла себе мозги. Обе леди знали её достаточно хорошо, чтобы счесть такой поступок совершенно для неё нехарактерным, и обе выразили сдержанное (ведь о покойниках, как известно, нельзя отзываться с осуждением, сколь тяжких грехов они ни совершали бы при жизни), но искренне возмущение той безответственностью, которую проявила миссис Харпер, оставив своего возлюбленного супруга на произвол судьбы. Когда Сэм спросил, что, по их мнению, могло толкнуть её на такой поступок, леди в трауре высказала идею, что, вероятно, это случилось от того, что у неё подгорел пирог, и бедняжка Харви остался без обеда. Вторая же леди, бросив неожиданно томный взгляд на Дина, низким голосом добавила, что, быть может, Дороти пришла в отчаяние, не сумев как следует удовлетворить мужа в постели. При этом обе дамы были смертельно серьёзны — потому что быть серьёзными несмертельно, говоря о смерти, обитатели Мэлдон-Крик никак не могли себе позволить.
— Ну? — сказал Сэм, когда они с Дином наконец вышли — без отвёртки и без батареек — из супермаркета.
— Что — ну? — мрачно спросил Дин. — Всё, что я вижу — что ты опять нашёл для нас охоту. А мы ведь договорились, Сэм.
— Ох, да ладно. Я тебя на аркане не потащу, не бойся, — сердито сказал Сэм: его минутное воодушевление тут же сменилось досадой, как это часто бывало в последнее время. — Не хочешь работать — не надо, иди чини свою машину. Пока починишь, я как раз выясню, что за чертовщина тут творится и почему все здешние женщины ведут себя, как помешанные на готовке зомби.
Дин представил себе полуразложившийся труп без узнаваемых половых признаков, прилежно помешивающий половником содержимое кастрюльки в цветочек, и понимающе хмыкнул. В конце концов, Сэм прав — вели себя эти женщины действительно странно. И это самоубийство…
— Сэм, ну ладно, — сказал Дин и в попытке примирения легонько тронул пальцами тыльную сторону руки Сэма. — Я же не говорю, что ты не прав. Я просто не хочу в это лезть сейчас.
Сэм трубку мира не принял.
— Не хоти, — отрезал он. — Я тебя что, заставляю? Занимайся своими делами, а я своим и займусь.
Дин тяжело вздохнул. Да уж, это Сэм. Он как начнёт сучиться — не остановишь. Ураган «Саманта», десятки человеческих жертв, ущерб на сто миллионов долларов. Дин с тоской подумал о тех бесконечно далёких временах, когда Сэмми был маленьким и послушным… то есть когда лежал в кроватке спеленатый и сосал соску. Научившись ходить и говорить, он использовал ноги, чтобы лезть куда не следует, и дар связной речи, чтобы спорить со старшим братом. Иногда его можно было отвлечь от этого работой, иногда — сексом, но в остальное время это приходилось принимать как данность.
Что Дин сделал и на этот раз.
Он почти дошёл до мотеля и только там вспомнил, что отвёртку так и не купил. Вернувшись за ней и захватив по дороге пива — на двоих, вопреки своей угрозе — он обнаружил, что Сэм таки свалил — не иначе как в гости к безутешному мистеру Харперу. Дину ничего не оставалось, как позволить ему действовать на своё усмотрение — тем более что Импала всё так же одиноко страдала в гараже и требовала лечения, ласки и тепла.
Дин провозился с карбюратором несколько часов, так погрузившись в это занятие, что почти совсем забыл о Сэме, который всё ещё где-то бродил. Выпрямившись и утерев пот со лба, Дин бросил взгляд за окно и увидел, что там уже стоит тёмная ночь. Мобильник он оставил в мотеле, так что за день ни разу Сэму не позвонил. Редко выдавался день, когда они больше шести часов подряд не держали связи — и Дин, ощутив инстинктивный укол беспокойства, торопливо отёр руки тряпкой, неглядя бросил её куда-то на пол и поспешил в номер.
Едва он переступил порог, беспокойство тут же отпустило. Сэм уже вернулся и, кажется, спал, свернувшись на своей кровати. Они всегда брали номер с двумя кроватями, потому что Сэм не хотел, чтобы их «неправильно поняли» (имея в виду, конечно, что их могут понять совершенно правильно, и это создаст неловкость), и потом просто сдвигали кровати вместе. Сегодня Сэм кровати не сдвинул.
Дин подкрался к тумбочке, на которой оставил мобильник, и бросил взгляд на часы. Чёрт, надо же — половина второго. Завозился, да уж… Сэм, бывало, и сам полуночничал, войдя в раж расследования и до утра просиживая за ноутбуком. Но сегодня то ли устал, то ли лёг раньше из принципа — с ним и такое иногда случалось. Дин пробрался в ванную и быстренько принял душ, а потом, не включая свет, прокрался через тёмную комнату к кровати, на которой спал Сэм, и тихонько юркнул рядом, ложась на бок и осторожно прижимаясь к мелкому всем телом.
— Отвали, — раздался в темноте ровный, внятный и совершенно не сонный голос Сэма.
Дин замер от неожиданности. Потом шевельнулся — кровать угрожающе заскрипела под его бедром — и, скользнув ладонью Сэму на талию, зарылся носом ему в волосы на затылке. Сэм не шелохнулся, и Дин, посчитав это добрым знаком, провёл рукой по его боку от пояса до подмышки, заодно прихватив губами кожу у Сэма на шее. Сэм пахнул миндальным мылом, так сладко, так мягко, и Дин подумал вдруг, что не видел его ужасно долго — почти целый день, и так соскучился…
— Я сказал отвали, — голос Сэма был таким же ровным и бесстрастным, как и минуту назад.
Дин ещё мгновение держал руку и губы прижатыми к его телу. Потом слегка отстранился.
— Сэм, что такое?
— Ты не спросишь, где я был весь день? Что я узнал?
— Где ты был и что узнал?
— Брось. Тебе ведь плевать на самом деле.
Сэм говорил, не оборачиваясь и лёжа всё так же неподвижно, но в его голосе теперь проскользнула горечь. Ну точь-в-точь как когда ему было восемь и Дину был до лампочки воздушный змей, которого Сэм мастерил полдня, высунув от усердия язык. Дина тогда больше волновало то, что папа уехал на охоту три дня назад и до сих пор не дал о себе знать. Но Сэмми ещё не знал про охоту, поэтому мог позволить себе думать о чём-то другом. С тех пор прошло пятнадцать лет, и всё стало совсем иначе — чёрт, совсем иначе. Сэма донимает охота, вечно эта чёртова охота, а Дин знать про неё ничего не хочет.
Думая об этом, Дин поймал себя на том, что молчит и рассеяно водил пальцами по сэмовому животу, подтянутому, твёрдому… более подтянутому и твёрдому, чем обычно.
— Сэм, извини. Это может подождать до завтра? Если захочешь, завтра всё и обсудим. Хочешь охотиться — ладно, будет тебе охота. Но давай не будем про это сейчас, ладно? Пожалуйста.
Он старался говорить мягко, зная, что если начать давить на него, станет только хуже. И на миг подумал, что подействовало — чугунная плита сэмовых мышц под его ладонью как будто слегка обмякла, стала упругой и податливой. Дин услышал, как Сэм выпускает воздух сквозь стиснутые зубы, и, воодушевившись снова, припал губами к его уху, одновременно медленно опуская руку ниже, к сэмовой промежности, где, он знал, всё было горячо и твёрдо и уже ждало его, как всегда…
Дин не успел проверить правдивость своей догадки, потому что через секунду завопил — больше от неожиданности, чем от боли — когда твёрдый, как кремень, локоть впился в его рёбро, заставив шарахнуться и свалиться с кровати.
— Давай не будем сейчас, ладно? — передразнил Сэм, переворачиваясь на спину и сверля Дина сердитым взглядом из-под взлохмаченной чёлки. — Ладно! Давай не будем, только тогда уж давай [i]ничего[/i] не будем.
— Сэмми, ну какого хрена?!
— Никакого. Просто я не в настроении.
— Ты ещё скажи, что у тебя голова болит!
— Болит! За двоих! Раз тебе на всё плевать! — рявкнул Сэм и, порывисто натянув одеяло до самого носа, демонстративно повернулся к Дину спиной.
Дин сидел на полу ещё какое-то время, ругаясь про себя. Потом поднялся, потирая ноющие рёбра — силы, вложенной в удар, Сэм не пожалел, — и проворчал:
