— Что ты сказал? Он… он переспал вчера с кем-то?!

— Ну, я не знаю, переспал или нет, — хихикнул лакей. — Но после праздника он вызвал к себе Спутницу Женевьев, это точно.

— Спутницу Женевьев? — тупо переспросил Дженсен.

— Ну да. Ту, с которой вы танцевали фокстрот. Я не видел, но говорят, потрясающе танцевали!

Дженсен выпустил лакея. Его рука упала вниз, задев столешницу. Он не почувствовал боли.

У него вдруг совершенно пропал аппетит.

========== Глава четвертая ==========

*

Только отдав распоряжение и проводив взглядом удалившегося камергера, Джаред сполна осознал, что сделал.

Он был пьян, самым постыдным образом. Очень старался не налегать, но чёртово вино снова и снова возникало в бокале, будто само собой, а рука снова и снова подносила бокал к губам, и после пятого подхода Джареду захотелось попросту завопить: «Кто-нибудь, остановите меня!» Он даже подумать не смел, что было бы, если бы он начал спьяну болтать какую-то чушь, выплясывать посреди зала или лезть к гостям с излияниями души. Неужели они пытались его на что-то подобное спровоцировать? Неужели Командор Морган… Джефф же сказал, что ему можно доверять. Или… нет. Джефф выразился иначе. Он сказал, что Моргана нужно слушать. А верить нельзя никому. Никому.

Но Джареду так вскружило голову его неожиданное величие, с которым все носились целый день, что он забыл обо всём. Страх то и дело сменялся восторгом, эти толпы людей, мимо которых он проезжал, невообразимое великолепие Дворца Правосудия, где произносил клятву беречь и защищать Пангею от внешнего и внутреннего врага, праздничный зал, поздравления, крики, лица — всё это сводило его с ума, так что одновременно хотелось убежать от всего как можно дальше, и остаться навсегда, продлить этот день, чтобы он никогда не заканчивался. Временами Джаред попросту выпадал из реальности, оглядывался вокруг, смотрел на свои руки в белоснежных перчатках, на свои сапоги, край плаща, и ему казалось, что он находится не в своём теле, словно его душу случайно занесло в чужое, и вот сейчас он очнётся дома и всё останется позади. И эта мысль наполняла его то сожалением, то надеждой.

А потом ещё эта пара Спутников, вынырнувших из ниоткуда и взорвавших вечер. Такие красивые, такие изящные, они так изумительно танцевали. Джаред, глядя на них, казался себе деревенским увальнем, а когда они остановились, ему хотелось просить, чтобы они танцевали дальше, потому что он никогда в жизни не видел ничего лучше. На мужчину, который вёл в танце, было попросту больно смотреть — такой лощёной, сверкающей, идеальной была его красота. Его партнёрша была попроще, и Джаред невольно зацепился за неё взглядом, чувствуя необходимость дать отдых глазам и рассудку, вконец подавленному всем этим сумасшедшим великолепием. Девушка поймала его взгляд и застенчиво улыбнулась, так по-простому, словно они гуляли где-то в деревне и случайно встретились у колодца. Что-то шевельнулось у Джареда внутри в тот миг, и он подумал, что, может…

А когда всё закончилось и он вернулся к себе, со всё ещё кружащейся головой и подкашивающимися от усталости ногами, то вместо того, чтобы рухнуть в постель, спросил Томаса, кто была та девушка, что танцевала фокстрот. Томас сказал, что её зовут Женевьев. И прежде, чем Джаред успел понять, что делает, он уже говорил: «Приведи её ко мне, сюда, сейчас, если, конечно, это удобно…»

Господи, вот же ведь глупость сморозил.

Его приказ выполнялся довольно долго, и Джаред успел сполна испугаться. К счастью, здесь были его собаки (Томас ненавидел их почти так же сильно, как сам Джаред ненавидел Томаса), они спали в корзинках рядом с его постелью, а когда он слабым голосом их позвал, сразу проснулись и прибежали ласкаться, сонно виляя хвостами. Джаред обнял обоих за шеи, Херли заворчал, недовольным исходящим от хозяина запахом алкоголя, а Сэди лизнула его в ухо.

— Повелитель…

Джаред вскинулся. Женевьев, та самая девушка, стояла на коленях у порога. Интересно, давно ли. Джаред почувствовал, как лицо заливает краска. Он торопливо выпрямился, отталкивая собак — и не успел даже охнуть, когда псы радостно кинулись к коленопреклонённой девушке, приветливо лая и тычась ей в руки мокрыми носами.

— Сэди! Херли! Фу! Простите, ради бога… они не кусаются!

Он запнулся, когда Женевьев рассмеялась. Джаред с изумлением понял, что впервые слышит в Летучем Доме искренний смех. Женевьев как будто прочла его мысли и, осознав свою оплошность, замолчала, украдкой почесав Сэди за ухом. Херли увлечённо рылся лапами в складках её платья, разлетевшихся по полу.

— Фу… спать… живо, — хрипло сказал Джаред, и собаки, послушавшись наконец, неохотно вернулись в свои корзинки.

Не понимая, что делает, забыв, кто он теперь, Джаред подошёл и протянул Женевьев руку. Она посмотрела на него снизу вверх и вложила пальцы ему в ладонь. Маленькие, хрупкие пальчики. Она вся была такая маленькая, ровно в два раза меньше, чем Джаред. Он вдруг подумал, что она похожа на Сандру — девушку, в которую он был влюблён два года назад. У них ничего не вышло, потому что дочери крупного фабриканта предстояло сделать блестящую партию, и ею точно не мог стать младший брат Диктатора, навечно запертый под домашним арестом, которого могли тайком придушить в любую тёмную ночь. Сейчас-то мистер Маккой, наверное, локти кусает. Хотя если бы Джаред успел жениться на Сандре, всё бы ещё только сильнее запуталось. Так что хорошо, что он не успел. Очень, очень хорошо.

Он помог Женевьев подняться. Они стояли и смотрели друг на друга.

Потом вымученно рассмеялись в унисон.

— Я идиот, — сказал Джаред.

— Вы замечательный, — одновременно с ним сказала Женевьев.

И они опять сконфуженно замолчали.

Разговаривать не хотелось. Да и что они могли друг другу сказать? Джаред понятия не имел, как положено Диктору вести себя со своими Спутниками с глазу на глаз. Это было упущение со стороны Томаса, занимавшегося его воспитанием — ну и что теперь делать, спрашивается? Джаред решил не делать ничего. Он взял Женевьев за руку и повёл к диванчику у стены, небольшому, там как раз могли уютно уместиться двое. Напротив диванчика стоял низкий столик, на столике — ваза с фруктами и графин прозрачной воды. Джаред спросил, не хочет ли Женевьев персик, она с оживлением согласилась, и, глядя, как она вонзает зубки в сочный плод, Джаред понял, что она весь день ничего не ела. Он стал подсовывать ей фрукты один за другим, и она съела одна почти всё, что было в вазе. Почему-то ему это ужасно понравилось — то, что она не отнекивалась и не притворялась, будто сделана из железа и медных труб. Все остальные в Летучем Доме именно так и выглядели: как будто внутри у них ворочаются идеально смазанные шестерни, и не дай бог там что-нибудь случайно заскрипит.

— Ты давно здесь? — спросил Джаред, наливая в бокал воды. Наверное, этим положено заниматься камергеру, но Джаред не собирался звать Томаса. Он никому не позволит испортить этот момент.

— Десять месяцев, — ответила Женевьев.

— Откуда ты? Из какого рода?

— Кортез из провинции Гердания, — послушно ответила она и опять укусила персик. Как же аппетитно она это делала, Джаред смотрел бы и смотрел.

Вопрос соскочил с языка раньше, чем Джаред успел его осознать:

— Ты спала с моим братом?

Такое не только Диктатору, такое просто порядочному человеку спрашивать было нельзя. И то, что Джаред всё ещё был немного пьян, его совсем не оправдывало. Но Женевьев лишь покачала головой, легко и спокойно, как будто он спросил, не хочет ли она ещё персик.

— Я разговаривала с ним всего один раз.

— А что… что же ты тогда делала? Всё время. Чем занималась?

— Ничем. Спала. Ела. Гуляла. Иногда нас отпускают покататься верхом.

— Как в тюрьме, — вырвалось у Джареда.

И Женевьев кивнула всё так же легко:

— Да, как в тюрьме.