Мать Дженсена, услышав о решении губернатора, упала в обморок, и её долго не могли привести в чувство. Отец бушевал, круша всё вокруг, кричал, что он этого так не оставит. Старший брат Дженсена был оскорблён, сестрёнка, забыв о манерах юной леди, горько плакала. И только сам Дженсен, оправившись от первого удивления, остался абсолютно спокоен. А проворочавшись ночь на горячей подушке, по-настоящему воодушевился. Они не понимали. Да, для отца это было унижением, почти позором. Формально должность Спутника — честь для семьи, из которой его забирают. Вот только вековые предрассудки ничем не переломить: люди воспринимают Внутренний Круг как гарем, а Спутников — как подстилок, и тут ничего не попишешь. Именно поэтому выбор и пал на семью Эклзов — у сэра Алана было слишком много врагов, и они имели сильные рычаги давления на губернатора. Правда, логичнее было бы забрать Маккензи, единственную дочь лорда Эклза и самую младшую из его детей. Но они знали, что именно Дженсен был отцовским любимцем. Не старший, угрюмый и нелюдимый Джошуа, и не плаксивая дурочка Маккензи, а остроумный, образованный, дерзкий и вызывающе красивый Дженсен, блиставший при губернаторском дворе и считавшийся одним из самых завидных женихов в Астории. Лорд Эклз обожал его, и в последнее время тайком искал способ сделать своим наследником в обход прав старшего сына. Теперь всё это пошло прахом. Дженсена вырвали из семьи, давшей ему воспитание и положение в обществе, вышвырнули, как загнивший сорняк. Кстати, не исключено, что его братец Джошуа и сам приложил к этому руку, не желая расставаться с наследством и, в будущем, титулом лорда. Как бы там ни было, они выбрали Дженсена. Ему предстояло забыть свой род и отправиться в Летучий Дом, а там отдаться во власть Диктатора, на его милость или самодурство — тут уж как повезёт.
Но Дженсен был не из тех, кто ждёт, когда ему повезёт.
Пока мать отпаивали травами, а слуги подметали обломки разбитой отцом мебели, Дженсен не торопясь собирался, обдумывая свои ближайшие действия. Конечно, это не то будущее, которое он себе представлял. Ему уже двадцать четыре, для Спутника он староват, но это его не слишком смущало: Диктатору Александру тридцать шесть, это хорошая разница в возрасте, и у Дженсена будет явное преимущество перед неопытными юнцами из других провинций. Все знали, что Диктатор никому в «гареме» не отдаёт предпочтения — и это было отлично, потому что открывало Дженсену дорогу прямиком в его спальню. Да, он мужчина, но что это меняет? Его обаянию одинаково легко поддавались представители обоих полов. Он давно перестал вести счёт мимолётным связям, и никогда не останавливался перед тем, чтобы уладить какое-то из своих дел через постель. Да взять хотя бы прошлогодние скачки в Роуктоне — в жеребьёвке Дженсену выпала первая дорожка, и для этого только и понадобилось, что позволить распорядителю скачек сделать ему минет. В результате Дженсен пришёл первым, и жена распорядителя поздравляла его с победой всю ночь напролёт. Он подумал тогда, что занятно было бы им как-нибудь собраться всем втроём, но не стал предлагать подобного, не желая вносить разлад в семейную жизнь супругов. Хватит и того, что оба они, и муж, и жена, ещё долго будут думать о нём, занимаясь сексом друг с другом.
Дженсену всё это давалось легко. Он любил секс, любил себя, искренне восхищался своим телом и без малейшего зазрения совести пользовался сногсшибательным эффектом, который производил на окружающих своей внешностью и манерами. Некоторые находили его излишне наглым, некоторые — вульгарным, но разве его вина, что у него по-женски полные губы и густые ресницы? Он даже нарочно стриг волосы покороче, чтобы его чересчур красивое для мужчины лицо не выглядело совсем уж смазливым, и частенько ездил верхом без перчаток, чтобы огрубить свои слишком изящные руки. Он во всём старался придерживаться разумного баланса, и эта тактика ни разу его не подводила. Отправляясь в Летучий Дом, он намеревался использовать её по полной.
И вот теперь всё рушилось, не начавшись, прямо у него на глазах.
Снова скрипнула дверь.
— Ещё один виски. Двойной, — сказал Дженсен, и насмешливый голос из-за спины ответил:
— Не хочешь ли ты предстать перед нашим новым повелителем пьяным в стельку? Мне-то казалось, ты собирался произвести впечатление.
Дженсен обернулся. Миша Коллинз, распорядитель Внутреннего Круга, вошёл в его каюту, как в свою собственную, и с недвусмысленной издёвкой оскалил зубы. Они не понравились друг другу с первого взгляда: Дженсен держался слишком уверенно для человека, которого навсегда вырвали из привычной жизни и бросили в неизвестность, а Миша был слишком нагл и навязчив как для человека, занимавшего должность, представителей которой ещё сто лет назад кастрировали. В то же время между ними явно было что-то общее, позволявшее им понимать друг друга с полуслова. Дженсен сходу смекнул, что Коллинза можно использовать: во Внутреннем Круге именно Коллинз был первым человеком, и от него зависело, как и когда Дженсен встретится с Диктатором. Чтобы произвести благоприятное впечатление, чтобы добиться того, чего Дженсен твёрдо решил добиться, нужно было завести с Коллинзом дружбу.
Дженсен сделал шаг на этой нелёгкой стязе, улыбнувшись и пожав плечами с самым невинным видом.
— Ты меня поймал. Ну, я просто думал слегка расслабиться. Лететь-то ещё долго.
— Вы, провинциалы, воображаете, будто умеете врать, — сказал Коллинз, и Дженсен вспыхнул — от ярости, что его назвали провинциалом, а не от того, что уличили во лжи. — Но ты запомни, Эклз, ваши местечковые интрижки — детский лепет в сравнении с тем, что делаем мы в Летучем Доме. Так что или ты быстро научишься врать как следует, или сразу бросай эту привычку.
— Я не вру, — сухо сказал Дженсен.
— Да, конечно. Убери ноги со стола.
Дженсен смерил его испепеляющим взглядом.
— Это моя каюта. И мой стол.
— Здесь нет ничего твоего. Включая тебя самого. Ты принадлежишь Диктатору, и этот дирижабль, а следовательно, и этот стол принадлежат Диктатору. Потому убери ноги Диктатора со стола Диктатора. Я больше не стану повторять.
«Не стоит с ним цапаться. Особенно теперь», — подумал Дженсен и, выдержав паузу, демонстративно сбросил ноги на пол. Коллинз, оставив без внимания показушность этого жеста, прошёл и сел напротив.
— Видел передачу по далекогляду?
Дженсен коротко кивнул. Если этот парень в самом деле такой мастак в распознавании лжи, лучше не дразнить его второй раз подряд.
— Прелестно, правда? — Коллинз неприятно улыбнулся. — Ты строил такие планы. Изучал парковую архитектуру, знал, что наш повелитель ею увлечён. Чтобы вам было о чём говорить. Взял пару уроков танцев, соблазнил, для тренировки, парочку неприступных юнцов. Обновил стрижку. Кстати, в столице тебя за неё поднимут на смех. Но это поправимо.
Он просто старается меня разозлить, спокойно подумал Дженсен. Дешёвыми приёмчиками, которые сработали бы разве что с неврастеничной девицей. Но не сработают со мной.
— Что поправить труднее, — продолжал Коллинз, — так это внезапную блажь нашего повелителя. Надо же, взял и отрёкся от престола. Ради какой-то не первой свежести бабёнки. Стыд и срам.
— Разве можно так говорить о Диктаторе? — тщательно вуалируя насмешку, делано укорил его Дженсен.
— О Диктаторе, конечно, нельзя. Но Джефф Падалеки больше не Диктатор Пангеи. И говорить о нём я могу как угодно. А вот о его брате… тут дело приняло неожиданный оборот, верно, Дженсен?
Дженсен молчал, ожидая продолжения. Он видел, что Коллинз пришёл к нему не просто так — именно к нему. Он знал о планах Дженсена приблизиться к Диктатору, занять положение, которое и не снилось аристократам Астории, будь они хоть трижды членами губернаторского совета. Это была бы его месть им, и заодно — его способ брать от жизни всё, что она даёт. Даже если это вовсе не то, на что ты рассчитывал.
И ведь ничего не изменилось, так? Просто ещё один неприятный сюрприз. Вместо зрелого, мудрого, утомлённого бременем власти правителя — неоперившийся мальчишка, выдернутый из-под материнской юбки и почти силком усаженный на трон. У Диктатора Александра не было детей, и по отречении он назначил преемником своего младшего брата, Джареда. Дженсен ничего не знал о нём — братья и сёстры Диктатора всегда живут уединённо, на том же положении, что и вышедшие в отставку Спутники: как почётные пленники, почти не имеющие связи с внешним миром. Это делается для того, чтобы обезопасить Пангею от риска переворота; но это же теперь сыграло против династии, столетиями державшей планету во власти. На трон сел юнец, не имеющий никакого представления о том, что ему делать с этим троном. У него такая открытая улыбка. Вчера ещё гонял бабочек на лугу, а сегодня — Диктатор. Он будет здорово ошарашен, может, даже напуган. И, без сомнения, очень одинок. Со стороны Дженсен будет огромной глупостью не воспользоваться этим.
