По церемониалу, Спутники на подобных праздниках должны были прислуживать повелителю за столом. На деле же этим были заняты только трое из них, все — женщины: одна предлагала яства, другая наливала напитки, третья подносила ёмкость с водой для омовения рук и сменяла посуду. Остальные десятеро оказались не у дел. Дженсен несколько часов простоял на вытяжку, словно солдат на посту, за троном, ожидая приказов, которых никто и не думал ему отдавать. И чем дольше длилось это бездействие, тем сильнее он злился. Чёртов Коллинз, это всё он. Сперва в буквальном смысле задвинул Дженсена в угол, потом поставил, как мебель, к стене. Не стоило всё-таки грызться с ним на дирижабле, но тогда Дженсен ещё не сознавал всей сложности ситуации. Он не думал, что придворный церемониал в Летучем Доме настолько суров и станет такой серьёзной преградой. Ему просто было никак не подобраться к Джареду. А тот смотрел, казалось, куда угодно, только не на него.

Дженсен весь день ловил его взгляд, когда только мог. Он почти всё время смотрел Джареду в затылок, на его идеально уложенные, блестящие от геля волосы, длинную шею, скрытую высоким воротником мундира, а когда он снял плащ — на широкие плечи, которым было тесно в этой одежде. Что он должен сейчас чувствовать? Это было важно. Если Дженсен поймёт, он сможет подобрать к нему ключ. Ему нравится происходящее? Наверняка, хотя бы немного: это же удивительно, когда весь мир враз падает к твоим ногам. Но это должно и подавлять тоже. Немудрено, что он так напряжён, спина словно каменная, лицо неподвижно, только в глазах, когда Дженсену всё же удавалось в них заглянуть, мелькала растерянность. Он был не в своей тарелке. И уже через полчаса после начала торжеств в парадном зале начал пить — золотоволосая Спутница без конца подливала ему в бокал чёрное вино, и Джаред осушал бокал за бокалом. Дженсен и сам бы не отказался смочить горло, но Спутникам на торжествах запрещалось есть и пить. Зато не запрещалось петь гимны и услаждать взор повелителя искусными танцами… Кстати, а это идея.

Дженсен окинул зал быстрым взглядом. Шёл четвёртый час празднования, большинство гостей порядком набрались, и сухой официоз сменился развязным гулянием. Трезвыми оставались только Спутники, стража и некоторые из советников, включая бородатого Моргана, которого Дженсен заприметил сразу — он постоянно отирался рядом с Диктатором и без конца что-то говорил ему, интимно наклоняясь к самому уху. Наверное, просил не налегать на вино. Или наоборот, предлагал налечь и улыбнуться наконец своим верным подданным, которые только что ноги ему не лизали. Дженсен видел, как алчно смотрят на молодого Диктатора все эти люди — мужчины и женщины, приехавшие, чтобы урвать немного хозяйской милости, пока новый повелитель не разобрался ещё, что всем от него нужно только одно. Но он разберётся, и быстро, поэтому надо действовать сейчас, пока в нём сохранилась ещё хоть капля первозданной наивности и чистоты. Опытные придворные интриганы понимали это и действовали быстро. Дженсен тоже был довольно опытным интриганом, и тоже должен был поторапливаться.

Официальная музыка сменилась вальсом. По залу закружились пары, кавалеры без стеснения прижимали к себе дам, запуская руки под кружевные вставки на спине. Потом было танго, потом пасодобль. А когда раздались первые такты фокстрота, Дженсен шагнул вперёд, подходя к Спутнице, простоявшей, как и он, четыре часа у стены. Взял её за руку, закружил, выводя на танцпол, и, жёстко обхватив за талию, повлёк в танец.

Все взгляды сразу же обратились к ним. Это была дерзость. Не настолько большая, чтобы стража пристрелила их на месте, но Дженсен почти слышал, как Коллинз скрежещет зубами. Как же, игрушка зашевелилась сама, до того, как её подёргали за ниточки. Теперь главное было — не перестараться. Дженсен взглянул в лицо девушки, которую втянул в этот акт неповиновения. Он выбрал именно её, потому что она показалась ему самой невзрачной из всех: маленькая, черноволосая, с большими глазами и некрасивым ртом. Когда она улыбалась, то делалась похожей на лягушку. Странно, что она вообще оказалась здесь — хотя, судя по смуглой коже, родом она откуда-то из Гердании или Ошрана, а там очень мало красивых женщин. Должно быть, среди отпрысков знатных родов просто не нашлось никого получше. Но для Дженсена это было очень кстати. Эта дурнушка отлично оттеняла его самого, и он вертел её, кружил, подхватывая и снова опуская на пол, шаг за шагом, круг за кругом приближаясь к трону Диктатора. Дженсен был чертовски хорош в фокстроте, на губернаторских балах в Астории от него никто не мог отвести глаз, и здесь было то же самое. Похоже, не так уж он был безнадежно провинциален, как старался убедить его Коллинз. И от этой мысли он не сдержал усмешки, которую и послал «евнуху», выловив в толпе его злющий взгляд.

— Помедленнее… пожалуйста… — выдавила девушка, которую он вертел по танцполу, и Дженсен процедил:

— Молчи.

Но она правда устала от заданного им бешеного ритма, споткнулась и чуть не упала. повиснув у него на плече. Дженсен резко повернулся, превратив позорное падение в особенно затейливое па, подхватил девушку на руки и закончил фигуру разворотом, упав на колено прямо напротив Диктатора, который сидел, отставив бокал, и неотрывно смотрел на них.

Музыка смолкла. В наступившей тишине Диктатор вскинул ладони и жарко зааплодировал.

Через секунду весь зал взорвался овацией.

Дженсен поднялся, ловко поставив на ноги обмякшую и задыхающуюся партнёршу. Жёстко, до боли, сжал её талию («Терпи, девчонка»), легко поклонился, расточая улыбки. Коллинз тоже аплодировал — а куда он денется? — хотя Дженсен знал, что его ждёт разговор по душам. Но только после того, как он удостоится личной аудиенции Диктатора. Сразу же, как только окончится праздник.

Его выходка сломала плотину, и до глубокой ночи танцевали и веселились все, включая Спутников, измаявшихся своей скучной ролью. Дженсен ловил их взгляды и не видел там зависти, только признательность. Похоже, это в самом деле будет легко, легче, чем он успел подумать. Правда, к трону Диктатора ему пробраться в тот вечер больше не удалось, но Дженсен не сомневался, что и так сумел произвести впечатление.

Диктатор удалился в свои покои в четыре утра. За ним ушли Спутники, остальные гости продолжили веселиться. Оказавшись у себя, Дженсен сорвал опостылевший воротник-стойку, рванул шнуровку сорочки, упал на кровать, с наслаждением забросив ноги на покрывало. Вот бы кто-нибудь снял с него сапоги. Надо позвать камердинера. И переодеться на случай, если его сейчас вызовут к Джареду.

Но никто его той ночью никуда не вызвал.

Дженсен прождал до семи утра, а потом сдался всё-таки и заснул. Конечно, у Джареда был тяжёлый день, он выпил лишнего — может, и к лучшему, что они отложили личную встречу до завтра. Дженсен собирался затащить его в койку самое больше на десятой минуте разговора, а сегодня ночью они оба явно не в лучшей форме для подобного общения.

Он проспал до полудня, никто его не будил. Проснулся от голода, вызвал лакея, а потом, жадно уминая завтрак, спросил, слышно ли было с утра что-нибудь интересное.

— О да! — оживился лакей, явно готовый посплетничать. — Все в восторге от нашего нового повелителя. Он такой радушный, умеет как следует повеселиться. И сразу же одарил вниманием одного из своих Спутников. Диктатору Александру вообще до них не было дела. Говаривали, — лакей понизил голос, — он был импотентом. Потому что ну в самом деле, за десять лет правления никого не допускать к себе в постель? Он только менял их на молоденьких, чисто для виду, а не спал ни с кем. Так что Диктатор Тристан теперь наведёт в гареме порядок!

Дженсен кивал, запихивая в рот кусочки восхитительного омлета с голубятиной и грибами, таявшего на языке. Он был страшно голоден и слушал вполуха, пока смысл слов лакея не стал до него доходить. Диктатор Тристан берёт Спутников в свою постель? Когда это он успел? Что за…

Дженсен отбросил вилку. Вцепился лакею в лацкан ливреи, притягивая к себе.