Запивать мясо приходилось водой. На выбор был ещё болотный морс Эшера или дрянное пиво, только крепостью отличающееся от водянистого шлорга.

– Эшер, за палаткой несколько возков с вещами. Всё моё?

– Нет, одна повозка моя, одна наёмников. Остальные – ваши.

– Мне показалось или я где-то видел амфоры и кувшины?

– Всё верно. Вы торговали всяким разным. В том числе и благовониями, и маслами, и винами. Сейчас, я полагаю, всё это уже испортилось, за столько-то лет.

– А чего ж ты тогда это всё в лес притащил?

– Согласно нашим бессрочным договорённостям, милорд. Но прошу вас прислушаться ко мне. Я не советую употреблять спиртное. Это серьёзно осложняет работу с оргоном, сушит танджоны. Настоятельно не советую! В запасах наёмников есть «Пьяный мельник». Будете?

– Нет, старина. Спасибо за заботу. Но «Пьяного мельника» оставь пьяным мельникам. Лучше вода.

– Соглашусь. Я ещё раз скажу, что очень не рекомендую вам употреблять спиртное. Это не полезно ни для ума, ни для духа, ни для тела. Разрешите, я заварю вам травяного чаю?

– Чай – тоже дело. Только ты можешь сыпануть туда побольше листьев. В несколько раз больше, чем обычно. Буквально. А то ты завариваешь какую-то водичку.

– Милорд, я… – Видно было, что сенешаль смущён. – Я постараюсь учитывать ваши новые… вкусовые пристрастия… и, извините, пропорции… Господин Таро Тайрэн был не таким крупным человеком и, к тому же, весьма умеренным. Умеренность помогала ему накапливать оргон. А самодисциплина…

– Только большую чашку. А знаешь, лучше сразу две. А то эти твои маленькие колбочки… Даже вкус не успеваю почувствовать.

– Для тонко чувствующего человека тот отвар, который вы назвали водичкой, весьма богат вкусовыми оттенками и…

– И мёда туда жахни побольше. Мёд для меня всегда был лакомством. Не из дешёвых, ты понимаешь? Надо пользоваться, раз его у нас завались. Прямо мёда туда от души плюхни.

Эшер сдержанно кивнул, вспоминая, что действительно, перед тем как выдвигаться на стоянку, приобрёл бочонок мёда в аптечный сундучок.

– Я должен предупредить, что вкусовой букет сбора…

– О. И мяты. У повара спроси. Должно ж у него быть хоть что-то, кроме чеснока, в качестве приправ, как думаешь? Не найдёшь, так ветку кинь еловую. Для отдушки.

– Я так понимаю, вам больше нравится красный чай?

Эшер, различавший на вкус пятьдесят сортов чая, с ужасом слушал эти указания. Он представил, как в крутую заварку «жахнет» мёда, «плюхнет» мяты, «накидает» хвойных иголок для «отдушки».

– Красный, это который чёрный, или который совсем красный, типа каркаде?

Эшер остался невозмутимым, хотя уже были заметны признаки внутренних усилий, которыми давалась эта невозмутимость.

– Который чёрный, милорд. Розеллы Сабддарифской в наших запасах, к сожалению, нет.

– Ну, тогда да, пусть этот будет красный. Вообще, запомни. Чай должен быть как поцелуй – крепким, горячим и сладким.

– Как поцелуй. Будет исполнено. По крайней мере я вижу, что к вам возвращается бодрость духа. Что ж, я рад, что вы пришли в себя. И что вы мужественно выдержали первую часть испытаний.

– Только первую часть? – охнул Ингвар.

– Да, два дня назад вы пришли в лагерь в плохом состоянии.

– Два дня?

Эшер сухо прокашлялся:

– Кхм. Будет проще, если вы дадите мне договорить, милорд.

Нинсон примирительно поднял руки. Молчу, молчу.

– Нужно будет познакомиться с вашим отрядом. Это дорогие наёмники, которых называют Жуки. Их командир Рутерсвард. Он отличный боец и стратег. С ним вы будете в полной безопасности. И также у меня для вас письмо. Но со строгой инструкцией выдать его после того, как вы придёте в себя. Остались ли у вас вопросы?

– Тысяча, примерно.

– Я так и думал. Поэтому сначала выпейте вот эту штучку, пожалуйста.

Ингвар послушно взял знакомую ему по подземелью колбу и, не задумываясь, опрокинул в себя, уже не различая ни вкуса, ни цвета снадобий, которыми его пичкали. Эшер заметил эту перемену.

– Хорошо, да? Тогда ещё вот эту.

Новая колба оказалась в три раза толще и походила на дорогой стеклянный стакан.

– Это довольно крепкая штука, не слабее муншайна, так что можно потихо… а, уже управились, милорд. Что ж. Рад, что аппетит возвращается к вам.

– И чем трезвее я соображаю, тем больше не понимаю, почему не слышал легенд о таком легендарном колдуне по имени Таро Тайрэн.

– Переодевание всегда было вашей страстью. И вся нынешняя ситуация с Великаном, с искорёженным плечом, с подложной памятью – что это, как не ещё одно наглядное подтверждение неуёмности этой страсти. Я полагаю, что Таро Тайрэн, переодеваясь в Ингвара Нинсона, сознательно не брал с собой в это, с позволения сказать, экзотическое путешествие, никакого обременительного багажа в виде легенд о себе самом.

– Но я не чувствую себя колдуном, ты понимаешь?

– Вы, как и подобает великому мыслителю, сомневаетесь в реальности происходящего. Во мне. В себе самом. И никакими когитами да эргосумами вас не проведёшь. – Эшер отмёл возможные возражения решительным взмахом. – Милорд, вы смогли хитрейшим образом избегнуть преследователей и сохранить ценнейшие секреты. Изрядная часть навыков при этом пострадала. Также вы лишились сигнумов. То, что вы перестали быть сигнифером, особенно прискорбно. Но посмотрите, сколь многое удалось сохранить. – Эшер обвёл руками это многое. – Вы выжили в подземельях, о которых нет даже страшных сказок. О них никто не знает. А это самое лучшее доказательство того, что оттуда никто не выходил. Такие подземелья куда страшнее тех, что овеяны мрачными легендами. Так как мрачные легенды появились потому, что кто-то всё же выбрался. Вы не просто сумели выжить. Вы сумели покинуть их.

Эшер выжидательно посмотрел на Нинсона. Великан кивнул, признавая собственные заслуги.

– Вы смогли общаться с Тульпой. Это значит, какая-то часть сознания верит, милорд. Вы смогли использовать гримуар. Вспомните. Иначе бы меня здесь не было. Я просто не знал бы, где вас встречать.

Эшер говорил чистую правду. Каждый ребёнок знал, что ксон для пустышек, а гримуар для полнокровных.

Ингвар расслышал мурлыканье Уголька в образе кота, устроившегося где-то рядом. Вот он, старый друг, призрак фамильяра – лучшее доказательство того, как сложно ему, Нинсону, отличать выдуманное от реального.

– Вы смогли подобрать момент появления, чтобы потерять телохранителя, а не жизнь. Вы опознали нужную из двенадцати дорог. Вы выдержали непростое лечение. Какие ещё вам нужны доказательства?

– Да… По поводу доказательств. У меня была пирамидка.

– Какая пирамидка? Откуда?

– С вершины горы. Камешек. Она светилась, когда я использовал Сейд. Я хотел её исследовать. Но потерял. Там, где встретился с Кином. Он найдёт. Надо его отправить.

– Хм… Я решу этот вопрос, и мы найдём пирамидку.

Растерянность Эшера не ускользнула от внимания Ингвара.

– Где Кин?

– Хм… Давайте по порядку. Пирамидку мы найдём. И исследуйте её сколько хотите. Вы убедитесь в том, что это совершенно обычный камень. Светился не он. Светилось ваше восприятие мира. Это как если бы смотреть на этот камешек сквозь цветную стекляшку. Он был бы цветным. Но не потому, что поменял цвет. Дело в вашем восприятии, когда вы пользуетесь Сейдом. Можно использовать руны на себя или бросать их куда-то. Райд, которую вы использовали, могла спровоцировать и какое-то внешнее явление. Ну, например, со стороны нужной дороги мог бы появиться орёл. Или облако необычной формы. Или это было бы облако обычной формы. Но в момент использования руны оно показалось бы вам чем-то примечательным. Или там вообще не было бы никакого облака. Понимаете?

Ингвар понимал.

– Милорд, тут уже тонкая грань, где влияние Сейда на мир, где влияние мира на вас, где влияние человека с Сейдом на мир. Этот бешеный треугольник и есть колдовство, в конечном счете.

– Бешеный треугольник, – пробормотал Нинсон.

Он посмотрел на свой мизинец. Сначала на непонятный глиф, открытый вместе с Тульпой. Потом на вторую фалангу, на то место, куда можно было ещё поставить инсигнию. А не сделать ли своим глифом треугольник? Три саламандры не случайно появились на гербе.