Ингвар Нинсон висел на дыбе.

Потом его тащили по коридорам с низким потолком, будто вырубленным в скале. Потом к нему пришёл призрак фамильяра Уголёк в образе чёрно-бурой ильки с янтарными глазами. Потом Ингвар попытался что-то сказать, но сразу закашлялся, и его ударили. И вот теперь он смутно восстанавливал эти «потом», шевеля скованными руками. В голове словно лежало тяжёлое ядро, оно давило на затылок и глаза, не давало дышать. Опять привиделся Уголёк, колдовской зверь, сотканный из клочков тьмы.

Ингвар повернул голову, чтобы рассмотреть цепи и крюки, пыточные инструменты. Волосы прилипли к мокрому лбу. По голой спине струились холодные ручейки.

В подвальном воздухе всё отчётливее проступал запах раскалённого металла. Железное тавро, брошенное на угли, наливалось сочным красным светом.

Мастеров заплечных дел было двое.

Крупный мужчина стоял, прислонившись спиной к двери и скрестив руки на заскорузлом фартуке. Про себя Нинсон назвал его «Мясником». Круглые плечи поблёскивали от пота.

Ингвар сидел в пыточном кресле, похожем на трон.

Руки в скобах на широких подлокотниках.

Ладони на виду у второго дознавателя.

Его Нинсон назвал «Костистым».

Ссутулившись, тот сидел напротив и читал вслух:

– Первые строки книги должны цеплять, завораживать, привлекать. Иными словами, стимулировать прочесть ещё пару абзацев. Иначе читатель возьмёт другую книгу.

Обложка сослужила службу. Художник сыграл свою роль.

Первую страницу прочли. Теперь всё зависит от слов.

Если первая же страница не ухватит читателя, не очарует его, не порскнет россыпью образов, то всё. Вы его упустили. Он сорвался!

Читатель блеснёт тугой покатой спиной и уйдёт на глубину.

Читатель – это хищник.

Он не может без движения и будет рыскать в поисках.

До тех пор, пока ему не попадётся достаточно острый крючок:

Интересная зацепка. Цепляющий образ. Лакомый кусочек.

Достаточно вкусный, чтобы его захотелось распробовать.

А не просто надкусить…

– Вроде складно. Это что-то из Лорема Ипсума?

– Да нет. Это Великан написал. Представляешь?

– Ну уж и Великан! – ревниво возмутился Мясник. – Ладно. На голову выше обычного мужика. Ну, на две. Но не прямо уж Великан.

Костистый дознаватель ухмыльнулся, подначивая напарника:

– На голову выше обычного мужика – это у нас ты. Поэтому ты у нас кто?

– Кто? – испуганно переспросил Мясник.

– Ты у нас Громила, или там Здоровяк, или, может быть, Бугай. А на голову выше высокого мужика – это не то же самое. Тут путать не надо.

– Я не путаю. Просто говорю, что какой он, клять, Великан?!

– Ну, мы о нём ничего не знаем. Вот его так и записали. Великан.

– Прямо так и записали? С большой буквы?

– Прямо так и записали, – подтвердил Костистый. – На, сам посмотри.

Мясник сунулся в бумажку.

– А что такое «порскнет»? Слово какое-то непонятное. Это типа нечто среднее между брызнет и вспорхнёт?

– Клять, откуда я знаю?! Может, он сам это словцо придумал. Вроде командирской заруки. Да янь с ним. Меня волнует, что этот колдун-сказочник всё никак не прочухается.

– Может, ты рано его прессовать начал? Всё же стодневка только закончилась. Не каждый такое перенесёт.

– Так этот из «неперенёсших» и есть. Доходяга. Потерялся во снах. Нам и отдали.

– А-а… Жалко. А на вид боевой мужик. Мог бы и сдюжить.

– Янь его знает. Зрачки, видишь, какие? Вагонетка проедет.

– Может, добавить?

– У него башка скоро лопнет, а ты собираешься добавить. Гляди, как его накачали. Ещё неделю глитчей ловить будет.

– А почём ты знаешь? Может, он и раньше… таким был?

– Да мне по янь, каким он раньше был. Как я его потом сдам, если от давления лопнет что-нибудь? У меня же эти ребята все по описи. Ценность, клять!

– Глянь! Проснулся, что ли?

– Не должен ещё.

– Это точно он? Рыхловат как-то.

– То он тебе боевитый, то рыхловатый. Ты, клять, определись!

– Ты мне пупок не заговаривай. Точно или не точно?

– Ишь, аптекарь нашёлся. Да не переживай ты. Точно тебе говорю. Кости чёрные, как у дракона.

– Думаешь?

– Ты посмотри, как камень светится. Будто у Великана чистый оргон в жилах.

Костистый открыл обложку гримуара. Вместо страниц – гладкое чёрное зеркало. В зазеркалье теплился потусторонний свет. Маленькие символы проступали с той стороны стекла, выплывая из темноты. Ингвар удивился гримуару, работающему в руках пустышки. Будь дознаватель колдуном, у него на тыльной стороне ладони был бы вытатуирован стигм.

Нинсон не мог рассмотреть, что именно показывало чёрное зеркало. Виден был только призрачный голубоватый отсвет, как от зимней луны или колдовского люмфайра.

Ингвар зашевелился, и дознаватель убрал гримуар.

Принялся делать вид, что изучает густо исписанный пергамент.

– Очнулся? Ну, гэлхэф! Повторяю вопрос, – выцедил он. – Твоё имя?

Эдакий злой гений в тёмно-серой рясе. Измождённое лицо. Запавшие глаза. В тонких пальцах обёрнутый лентой грифель, заточенный до игольчатой остроты.

– Я повторяю вопрос, – проскрипел дознаватель. – Твоё имя?

«Моё имя Ингвар Нинсон», – хотел сказать Великан, но не смог произнести ни слова.

Постарался восстановить в памяти последние события. Зачем его допрашивают? У него и секретов-то особых нет. И уж точно нет таких, какими могли бы заинтересоваться тиуны. Великан ещё раз постарался произнести: «Моё имя Ингвар Нинсон».

Костистый почувствовал это намерение и вцепился взглядом. Но не нашёл того, что искал. Или, наоборот, обнаружил что-то, что ему не понравилось. Во всяком случае, решил больше ничего не спрашивать.

– Давай-ка подвесим его, – наконец произнёс дознаватель и встал из-за стола, забрав с собой исписанный листок и высокий табурет, на котором сидел.

Мясник оставил пост у двери и принялся разматывать цепь.

Костистый встал у огня, перечитывая пергамент. Он переигрывал. Бездумно пробегал строчки глазами. Потом с притворной досадой скомкал листок и бросил на угли. Досаду он пересолил вздохом, как плохой лицедей. Пергамент пожух, но всё никак не загорался.

Костистый поворошил угли клеймом. Листочек занялся. На мгновение стало светлее. Ингвар приказал себе успокоиться, когда понял, что паника душит его, не даёт ни раскрыть рта, ни пошевелить языком.

Нет. Это не паника.

Язык лежал во рту, как мёртвый.

Ещё тёплый. Но уже неподвижный.

Костистый достал большую деревянную флягу и поморщился, понюхав содержимое. Приложился. Сдержанно выдохнул. Воду так не пьют. Привычно напомнил:

– Отвязать его не забудь.