– Да помню я, – буркнул Мясник, – тут просто цепочку заело.

Однако после этих слов перестал копошиться вне поля зрения Ингвара и принялся отстёгивать пленника. Зашуршали завязки ремня на шее. Удалось проглотить колючую слюну. Упал сдавливающий грудь ремень. Удалось сделать всхлипывающий вдох. Раскрылись пряжки ремня на щиколотках. Удалось пошевелить затёкшими ногами.

Мясник не стал освобождать руки Великана. Кажется, он думал, что жертва ещё сможет оказать сопротивление.

«Правильно-правильно. Я тебя ещё удивлю», – мысленно пообещал Ингвар, распалённый тем, сколь многое уже удалось.

В маленьком замке барона Шелли он поднаторел в самых разных работах. Верный человек, с книгой в руках приставленный к отпрыскам барона, должен был уметь постоять и за себя, и за своих подопечных. Ингвар сопровождал письма, которые не должны были попасть в руки барона Финна, негодяя, чьи владения начинались за межой. Приходилось ему выполнять и иные деликатные поручения. Потому барон Шелли самолично обучил Великана борицу.

Пустая бравада!

Это стало ясно, когда палач показал здоровенный мясницкий крюк. Самый кончик рыболовного крюка отогнут, как гарпун, чтобы не дать добыче соскочить. А у мясницкого нет никаких зазубрин, чтобы туша легче снималась.

– Руки ему не нужны будут? – буднично спросил Мясник, протирая крюк.

Покрытая коричневыми разводами ветошь, которой он очищал орудие, пахла затхлой кровью и больше подходила для нанесения яда на лезвие, чем для чистки.

Ингвара била дрожь.

«Ах ты, жалкое трусливое травоядное, – обругал Нинсон сам себя. – Успокойся!»

– Не-е… – протянул Костистый. – Раз ерепенится и не отвечает нормально, раз хочет оставить меня с незаполненным листком, то и руки ему не нужны!

Показное равнодушие и нелепое упоминание листка.

«Это же явно игра на публику, – подумал Ингвар. – Чтобы я понял, что тут всё всерьёз. Я уже понял! Срочно! Соберись! Язык, давай, оживай! Моё имя Ингвар Нинсон!»

На миг показалось, что он сейчас сможет заговорить.

Но Мясник уже собрал в горсть длинные волосы Ингвара и без рывка наклонил его голову вперёд, чуть ли не к коленям, насколько это позволял большой живот пленника и пристёгнутые к подлокотникам предплечья. Спина стала открытой.

Мясник пробил её крюком поблизости от левой лопатки.

Боль была такая страшная, что Ингвар ухнул в неё с головой, как в прорубь.

Сначала окатил босые ноги волной горькой желчи.

А потом закричал. Кричала каждая кость в теле.

Нинсон хватал ртом воздух, как вытащенная из воды рыба.

Он и был на крючке.

Сказочник истерично хохотнул, когда отметил, что для полного завершения аллегории осталось только дождаться милосердной колотушки и отправляться в уху.

Потянув за волосы, Мясник вернул его обратно. Голова стукнулась о спинку трона. Раздалось сухое тюканье, как поленом о колоду. Оказалось, Мясник выровнял Ингвара только с одной целью. Чтобы показать второй крюк. Точно такой же.

Мясник заметил, что подопечный поплыл. Пошлёпал Великана по щекам. Взял пятернёй за бороду и встряхнул так, что клацнули зубы. У пленника немного прояснилось в глазах. Тогда палач опять сгрёб в охапку волосы на макушке и без рывка потащил вниз.

Мясник пробил правое плечо. Треск кожи был таким громким, что казалось – это он, грохот разрываемой плоти, и причинял боль. Она наполнила пленника, как звук наполняет нутро барабана.

Липкий окровавленный шип вынырнул из плеча.

– Поднимаю! – скомандовал Мясник, то ли чтобы привлечь внимание напарника, то ли чтобы Ингвар мог приготовиться к новому жуткому удару.

Костистый пил из объёмистой фляжки и следил вполглаза.

Мясник зацепил крюки за цепь, которая погромыхивала где-то под потолком. Плюнул на руки. Покрепче ухватился. Подтянул. Отрегулировал натяжение с обеих сторон.

Ингвара замутило от предчувствия рывка.

Цепь уходила наверх, продевалась в блок и должна была поднять пленника. Чтобы он воспарил над троном на пробитых плечах, а зубья крюков уперлись в ключицы под тяжестью тела.

«Сейчас кто-нибудь войдёт и остановит это! Так всегда бывает!»

Нинсон рассказал отпрыскам барона Шелли тысячу сказок, и всегда в такой момент появлялся кто-то, кто…

«Кто-то, кто…»

Костистый демонстративно безразлично сделал ещё глоток, не глядя в тёмный зал, где теперь остро пахло рвотой и где отплёвывался Ингвар.

«Кто-то, кто…»

Мясник навалился всем весом на цепь, и металлические звенья гулко затараторили по истёртой деревянной балке под потолком.

«Кто-то, кто…»

Один крюк так и остался в теле. Мясник оказался прав – цепочку с левой стороны заело. А вот правый крюк рванулся вверх с удвоенной силой.

Палач так и не отковал руки Ингвара от подлокотников.

Забыл.

Они так и остались пристёгнутыми на запястьях и у локтей, а крюк послушным цепным псом взлетел к потолку. Плечо разворотило, крюк проломился через сустав и с лоскутом кожи и ошмётком жил повис над головой Нинсона.

Самой раны Великан не видел, только ощутил влажный рывок у правого плеча. Моросил кровавый дождик.

Ингвар кричал так, что щёки покрылись россыпью красных веснушек.

Радужки цвета глубокой северной воды исчезли под сплошными чёрными зрачками.

Костистый хотел что-то сказать. Он почуял неладное ещё в момент рывка. Пытаясь остановить непоправимое, замахал руками, поперхнулся, выплюнул настойку в огонь. Пламя жарко вспыхнуло, проглотив подачку.

Мясник выругался и отпустил цепь.

Вытер с мокрого лба крупные капли крови.

Ингвар сидел на троне ровно. С прямой спиной. Как прилежный ученик. Обвалиться кулем он не мог – покалечил бы другую руку. Рот открывался и закрывался. Ниточки вязкой слюны тянулись по спутанной бороде.

Предплечья всё ещё были крепко прикованы к подлокотникам. Под каждой скобой теперь рана. Костистый подскочил, оттолкнул глухо ругающегося Мясника. Вылил пахнущий свеклой самогон на рану. Мясо обожгло такой болью, что Ингвар захохотал.

Услышав этот смех, чистый и лёгкий хохот освобождения, Костистый укоризненно посмотрел на Мясника:

– Всё. Доигрались. Кукушка вылетела. Если колдун свихнулся, нам инь.

Тот огрызнулся:

– Я ему, что ли, бурды на рану вылил?! Твой свекольник не остановит кровь. Вон как плечо разворотило. Мазью нужно. И раствор приготовить. Можем не успеть. Истечёт. У меня есть неразбавленная огнёвка. Запечёт всё.

– Давай огнёвку!

– Слышь, а если он правда колдун, то почему рану не заживит?

– Так он железом скован. И язык, похоже, проглотил.

– Я думал, этот из тех, которые с железом дружат.

– Один янь, без языка и рук особо не поколдуешь, будь ты хоть кому друг.

– Ну, всё равно. Почему бы не попробовать?

Но Костистый не ответил.

Он уже начал придумывать пути отступления:

– Если что, скажем, что сам спрыгнул. Или колдовать начал.

– Нельзя так. Ты сам сказал, что он не может.

– Мажь давай! Я придумаю, что сказать. Нельзя, клять! А парня запороть можно?

– Тоже нельзя. Тем более такого. С чёрными оргоновыми костями.

Мясник нашёл то, что искал среди горшков. Вдохнув едкого дыма, сунул пробку обратно. Натянул тонкую кожаную перчатку и вылил на ладонь тягучую жидкость, цветом и запахом похожую на расплавленную лаву, и шлёпнул на плечо Великану.

Ингвар попытался повернуть голову и посмотреть, что там, но другой, чистой рукой Мясник ударил его по скуле. Вроде бы несильно, отпихнул, скорее. Но рот наполнился кровью.

Костистый внимательно заглядывал Великану в глаза, то ли пытаясь понять, свихнулся ли пленник, то ли просто жадно наслаждаясь чужим страданием.

Наверное, герой из легенд плюнул бы мучителю в лицо этим сгустком крови и желчи. На-ка, выкуси! Да мне смешны ваши потуги! Но Ингвар боялся, что за такую дерзость лишится зубов.

В сагах несломленная воля пленника восхищала кметей из службы поддержки. За пределами пергамента за такое наказывали. До тех пор, пока не оставалось воли.