– Допустим. Значит, поскольку я уверен в том, что я – это сказочник Ингвар Нинсон, то в моём мире я действительно Ингвар Нинсон. Мадр не напряжётся, как ты выражаешься, если я назовусь сказочником. А вот если скажу, что колдун…

– Не знаю. Пока не знаю. Поэтому и не хочу тебе доказывать, что ты колдун.

– А ты можешь это сделать?

– Легко. Но, повторюсь, пока тебе полезнее побыть в сомнениях. И тут я вернусь к разговору о выводах, которые могут сделать твои палачи. Хорошо?

– Давай.

– Один вывод, что они ошиблись. Что ты не тот, кто им нужен. Ты просто случайный полусумасшедший сказочник. А колдуна они упустили. Тогда они продолжат искать колдуна. А тебя убьют. Ну не отпускать же тебя, в самом деле?

Ингвар кивнул:

– Да. Для нас это плохой вариант.

– А другой вывод, что они не ошиблись. Но ты сопротивляешься. Тогда они продолжат искать способ вытянуть признание из тебя. И рано или поздно перегнут палку. Слишком долго продержат под водой. Или слишком глубоко запихнут в жопу кочергу. Не учтут, в насколько изношенном теле ты им достался. Тогда они тебя убьют.

– Что там про изношенное тело?

Тульпа кивнула, показывая, что услышала вопрос.

– Или они поймут всё правильно. Как? Ну, не знаю… Пригласят пыточных мастеров получше, а не этих потрошителей. Или сами рискнут показаться на глаза и лично бросят в тебя руны. Но, так или иначе, придут к выводу, что ты слишком хорош, и твоя настоящая колдовская личность от них спрятана за этим жирным сказочником – всё равно что умерла.

Женщина на какое-то время замолчала, но только Ингвар собрался сказать слово, тут же продолжила:

– Нужные им секреты похоронены под фантазиями Ингвара Нинсона так глубоко, что до них уже не добраться. И тогда они тебя убьют.

Ингвар кивнул:

– Понимаю.

– Теперь следи за мыслью. В любом случае рано или поздно произойдет одно из двух. Либо они тебя сломают. Либо поймут, что тебя нельзя сломать.

– Оба варианта так себе.

– Но твой план это учитывал. Давал хороший шанс. Точка, где тебя поймали, отстоит от точки, где тебя убьют, на небольшое расстояние. Где-то там появляюсь я и напоминаю тебе, кто ты есть. Таков план.

– Ты можешь мне вылечить руку?

– Я? Нет. Я ничего не могу. Ты разве не понял? Меня здесь нет. Я Тульпа.

Ингвар прошагал облака насквозь.

Рядом, метя дорогу фитильком чешуйчатого хвоста, тащился призрак фамильяра в облике чёрной крысы.

Со временем облака, как и положено, заняли своё место над головой. Тропинка уводила вниз, но теперь она не тонула в молоке, а вела к целому миру. Отсюда, с высоты, открывался сказочный вид на остров. Синева блестящих рек и озёр. Яркая зелень леса и лугов. Жёлтые и коричневые, как колонии грибов, проплешины, ещё не заросшие травой.

Ингвар то ли различил, то ли придумал другие острова атолла за дымкой океана на горизонте. А там вон на берегу город. А там ещё один. Но все далеко. Надо было остановиться здесь, попытаться запомнить, что где. Это было бы мудро.

Но сил не хватало. Пить хотелось так, что Нинсон тянул подкрашенную юшкой воду, пропитавшую мех. Но на ветру мех высох ещё в полдень. Ноги от колен так замерзли, что ощущались ледяными протезами.

Отсюда виднелись несколько стоянок, до которых он доберётся за ночь, если холод не прикончит. Одеяло и похлёбка с большей вероятностью найдутся там, где много народа. Так что нужно было идти в один из двух крупных лагерей.

Первый выглядел заброшенным. Разбитые там шатры прятались за лапником, маскировались листьями и прошлогодними иголками. Зелёные пятна древесного сока покрывали небелёную ткань палаток. Этот скрытный лагерь Ингвар оставил про запас, как место, куда можно будет податься, если нигде больше не примут.

Слабо верилось, что такими замороженными пальцами он сумеет развести огонь, даже при наличии сухих дров в кострище. Но оставалась возможность хотя бы раздербанить палатки и завернуться в несколько слоёв ткани. Мысленно Нинсон уже примеривался, как будет нарезать ткань с помощью медвежьих когтей – иного инструмента не было.

Промозглый день скатился в фиолетовый вечер, а к моменту, когда Нинсон окончательно спустился с горы, по небесам уже рассыпались звёзды. Мать Драконов светила парой белых очей с заоблачной высоты, на которой всегда облетала Лалангамену.

Ингвар шёл к большому лагерю у кромки леса. Там кипела жизнь.

Сушили обувь – костер был окружен частоколом жердин с надетыми сапогами. Готовили еду – запах чего-то невнятного, но съестного разносился над полем. Звучала музыка – тренькали струны, и пел нестройный хор мужских голосов. Ухаживали за лошадьми – слышалось ржание общительных животных.

Большой костер расположился на самом краю леса.

Ингвар шёл туда как заворожённый.

Уже различал слова песни:

Стук посуды, дружный лязг кружек, бойкий треск струн.

Ингвар уже чувствовал, что не зря разменивает остатки последних сил на шаги к огню. Запах жареного мяса с чесноком вёл Великана надёжнее рун. Он топал напрямки, через заросли огромных папоротников в человеческий рост.

Остановился, когда почуял из зарослей недоброе внимание.

Эх, сейчас бы лук или рогатину. Да хоть медвежий вибросвисток. Он редко срабатывал, но исправно придавал уверенности в лесу.

Ингвар обрадовался, что первым заметил наблюдателя и обозначил себя как гостя, а не как пойманного лазутчика. Поздоровался, выплюнув изо рта каменную пирамидку:

– Эй! Гэлхэф!

– Руки вверх! – резко откликнулись заросли.

Призрак фамильяра не предупредил его об опасности. Уголёк почти истлел, превратился в невнятный комок дыма, упрямо сопротивлявшийся ветру.

Великан поднял руки. Откинул в сторону шкуру, показывая, что не прячет оружия. Вообще ничего не прячет. Так и пришлось стоять, выставив пупок на всеобщее обозрение.

Первые несколько секунд ничего не менялось. Потом листва заходила ходуном, и из зарослей возник лесник в утыканной ветками одежде. Сначала могло показаться, что он испачкан, прямо-таки вывалян в грязи и репьях. Но, когда он подошёл ближе, стало понятно, что костюм задумывался как кусочек леса, в который мог облачиться человек, чтобы раствориться в чаще, притвориться лесным духом, лесовиком.

Вооруженный коротким луком лесник не проламывался сквозь кусты, а исторгся из них. Заросли выплюнули его в дюжине шагов от Нинсона. Воронёный клювик стрелы смотрел Ингвару в живот. Тетива едва натянута. Тугому короткому луку хватит и этого малого натяжения.

По измазанному тёмно-зелёной краской лицу нельзя было прочесть намерений. Только сумасшедшие зверино-яркие глаза сверкали из темноты. Стрелять он не собирался, это Ингвар чувствовал. Но спустить тетиву мог без колебаний. Это тоже явственно ощущалось.

– Ну? – произнес Нинсон и подивился тому, каким деревянным стал голос.

Человеку, не знакомому с подоплёкой промёрзших костей и голодной тошноты, голос Ингвара казался деревянным, но совсем на другой манер. Не задеревеневшим. А деревянным в самом лучшем смысле этого слова – спокойным, ровным и твёрдым.