Я внимательно гляжу на ее низко опущенную голову и скорбно поникшие плечики. Мне становится ее жалко. Юлька думает сейчас, что я ей не доверяю.

— Мне, Вася помог! — говорю я тихо и уверенно, ведь это чистая правда.

— Какой Вася? — шепчет затаив дыхание дочь и смотрит на меня черными, любопытными глазами.

— Зеленый. Вася Зеленый! — я смотрю на уже большой фикус стоящий в белом горшке у окна. — Прости Юля, но я сейчас не готова к признаниям.

Юлька вскакивает с кресла на котором сидела уютно поджав под себя ноги.

— Ты всегда ни к чему не готова! Отец перед тобой чуть ли стелится, а ты все нос воротишь! А он между прочим переживает! Он… Он спиться может! Вот! — она обвиняюще тыкает в меня пальцем с обкусанным ноготком.

Я конечно понимаю, что сейчас у Юльки бушуют гормоны, которые что-там перестраивают в ее организме, а попутно заставляют быть резкой и нетерпимой. Но все равно становится обидно. Я тоже поднимаюсь с дивана.

— Юля уже поздно ты по прежнему не хочешь ночевать у меня?

— Нет! Я у тебя оставаться на ночь не хочу. Отцу сейчас трудно. С работы скоро приедет, а дома пусто. Пойду я пожалуй, мамочка! — она подхватив учебник вихрем мчится в сторону выхода.

Я успеваю ее перехватить. Обнимаю и глажу по черным кудрям отросших волос.

— Доченька, тебе нервничать нельзя!

Юля вырывается из моих объятий и смотрит на меня просительным взглядом. Черные глаза блестят от стоящих в них слез. Сейчас взмахнет ресницами и они польются прозрачными ручьями.

Мне этого не хочется. У меня всегда душа переворачивается когда у дочери возникает вот такое настроение.

— Юль, ты только не плачь! — беспомощно бормочу я. — Ну хочешь, пусть сегодня папа сюда придет и мы с ним поговорим. Может до чего и договоримся…

Дочка передумала плакать и смотрит на меня с надеждой.

— Правда? Ты обещаешь с ним помириться? — голос хриплый с плаксивыми нотками.

— Нет, я не обещаю с ним мириться! — быстро говорю я. — Но ты права, поговорить с ним надо, а то какой то дурдом получается!

Юлька благодарно прижимается ко мне.

— Спасибо мамочка! Так он придет сегодня вечером? А меня не провожай, я через калиточку пойду.

Она почти вприпрыжку покидает мой дом. Я смотрю в окно как она радостно тискает во дворе повизгивающую Линду, а затем взбегает на крылечко. Еще проходит несколько минут и в окнах напротив загораеся свет.

Я задергиваю шторы и иду вниз, где в холле висит на стене огромное зеркало в широкой, элегантной раме цвета старого серебра. В темной, загадочной поверхности отражается молодая женщина. Буйные спиральки каштановых волос водопадом покрывают спину и плечи, лицо мне непривычно, несмотря на то, что " ношу" его уже достаточно долго. Поворачиваюсь боком и втягиваю живот, которого у меня и нет вовсе. Грудь рвется вперед, а подбородок гордо вскидывается. Ох, хороша! Я в такую тоже влюбилась бы! Вот как верить Сергею? Кого он перед собой видит? Меня, жену свою бывшую или же богатенькую соседку Марго? Понять это сейчас невозможно. И зачем я себя так перекроила?

Может и права Юлька, помириться нам с ним надо попробовать? Очень тесно помириться. Возможно и пойму я нечто такое о нем и о себе заодно?

Сергей приезжает поздно. Я наблюдаю в окно заранее потушив свет, как он устало гладит жмущуюся к нему Линду, бросает вороватый взгляд на башню и поднимается в дом.

Примерно через полчаса он в свежей, белой рубашке и с бутылкой шампанского в руке направляется к калиточке в углу.

Я мечусь в тревоге, задеваю мизинцем ноги стол и прыгаю от боли.

— Рита? — звучит внизу голос моего мужа. Решительно шагая он поднимается по лестнице вверх.

Я почти в неглиже с улыбкой жду его на самом краю ступеньки и смотрю сверху вниз. Он почувствовав мой взгляд поднимает глаза и впивается черными, мрачно сияющими очами в мое лицо. Не отрывая глаз друг от друга, в полной тишине мы затаив дыхание ждем когда расстояние между нами сократится. Три ступеньки. Две ступеньки. Одна.

Сергей хрипло дышит и останавливается напротив меня. Черные, такие родные глаза, четкий рисунок приоткрытых губ, запах знакомый и некогда так любимый мною. Нос привычно упирается точно в ямочку между ключицами, а губы целуют горячую кожу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Рита? — он почти хрипит, поддается ко мне всем телом, но руки держит крепко прижатыми к туловищу.

Я поднимаюсь на цыпочки обвиваю его шею и целую в пахнущий мятной жвачкой рот.

Сильные руки подхватывают меня, с глухим стуком падает на ковер бутылка шампанского. Круглая кровать не издает ни единого скрипа когда мы валимся на нее словно подкошенные. Белая рубашка летит в сторону потеряв все пуговицы, мой халатик догоняет ее и они обнявшись плавно опускаются на ковер.

Горячие руки жадно сжимают мое тело. Поцелуи словно жалят. Я не успеваю отвечать на них. Такая страсть была между нами очень давно. Голова кружится, сливается в единый страстный порыв наше прерывистое, громкое дыхание в унисон, звуки влажных поцелуев, трепет и жар распаленных тел. Вот оно блаженство! Но в самый последний и ответственный момент у меня перед глазами вдруг встают Иркины белые, дерзкие грудки вразлет.

— Рита! — хрипит надо мной страстно голос Сергея, а я с широко открытыми глазами на которые наворачиваются слезы, в этот момент понимаю все о себе.

В школьном актовом зале стоит приглушенный шум, словно пчелы жжужат. Это нарядные родители взирают на своих еще более нарядных чад, поднимающихся на высокую сцену. Школа еще дореволюционная, просторная с высоченными потолками, раньше она была женской гимназией. Но старой ее язык не поворачивается назвать. Ремонт творит чудеса. Сцена хоть и выглядит сейчас очень современно, но наверное помнит сотни таких вот знаменательных событий. Тысячи юных лиц, промелькнули перед ней и ушли во взрослое плавание.

Мы сидим с Сергеем на переднем ряду. Я ловлю на себе любопытные взгляды родительниц. Самое смешное заключается в том, что я их всех знаю, а вот они воспринимают меня как молодую мачеху Юли Морозовой. Несколько раз я чуть было не " спалилась", когда хотела спросить куда поступает сын Фаины из родительского комитета, или же когда хотела поздравить родителей Ани Волковой, которая закончила школу с золотой и заслуженной честным трудом медалью.

Нам похвастаться не чем. Юлька с грехом попалам сдала экзамены и сейчас в широком платье цвета нежного абрикоса стояла в сторонке от одноклассников. Даже продуманный крой дорогого наряда не смог скрыть ее интересного положения. Дочка гордо поднимала подбородок, изо всех сил улыбалась "картонной" улыбкой, но мне было ясно, что она близка к истерике. Поэтому как только драгоценный аттестат был ей вручен, мы дружной троицей покинули стены школы. Вслед нам неслись шепотки и хихиканье.

— Уф! Ну и жара! — простонал Сергей, с облегчением снимая с себя модный галстук и засовывая его в карман пиджака. — Ну, что девочки отметим такое событие по своему?

Дочка благодарно глянула на него. Ее настроение явно улучшилось, исчезла с лица искусственная улыбка, расслабились плечи.

— Пап, мам… — она долго молчала собираясь с мыслями, а затем заплакала и полезла к нам с объятиями.

Ее настроение в последнее время менялось подобно кадрам фильма, который пустили в режиме рапид.

Мы с мужем незаметно переглянулись. Наши отношения после той " примирительной" ночи к сожалению не стали лучше. Я пробовала с ним мириться подобным образом еще много раз, но когда дело подходило к кульминации, перед глазами как черт из табакерки выпрыгивали ненавистные грудки. Вначале Сергей не замечал моего мрачного настроения которое неизменно наступало после наших совместных ночей. Он пребывал в эйфории, по утрам насвистывал незамысловатую мелодию, как когда-то в самом начале нашей семейной жизни. Смеялся, шутил. Старался предугадать все мои желания. Стал выглядеть молодым и задорным. В своем счастье он был слеп как самодовольный крот.