Она не стала отвечать, просто подвинулась еще ближе.

   Позднее, уже дома, Дина, как бы вскользь, сказала:

   - Значит, решено. Загадывать не будем: сколько бы времени мне не было отпущено - оно будет только нашим.

  Я, конечно, понял, что этими словами она как бы провела границу между своей прошлой жизнью и тем, что нас ждет впереди, поэтому тут же добавил до приторности бодрым голосом:

   - Люди болеют и выздоравливают. С тобой все будет в порядке, иначе просто не может быть.

  У нее хватило сил на улыбку. У меня - тоже.

   Я стал опять приходить каждый день. И один наш день не походил на другой. То она вдруг желала приобщить меня к серьезной музыке, в которой я, кстати, ничего не понимал и до сего дня ничего не понимаю, и мы слушали ее любимые произведения; то рассматривали репродукции картин известных художников, и она рассказывала о них. Я поражался, как много она знала. Моя-то жизнь была совсем другой, поэтому и интересы были другими. Но я тогда не задумывался над этим, иные мысли не давали мне покоя.

   Как бы Диночка ни бодрилась, видно было, что она быстро устает, что даже короткие прогулки все чаще становились для нее в тягость. Врач стал появляться почти каждый день, и мне приходилось стоять у окна гостиной, дожидаясь окончания его визита. Алла Эдуардовна все чаще стала заходила в комнату, чтобы принести таблетки или поставить очередной укол, а я в это время опять бездумно пялился в то же самое окно. Мог ли я тогда хоть на время оставить Диночку и вернуться к занятиям? Конечно же, нет. Я махнул на все рукой, потому что мне вдруг стало все равно, что будет со мной дальше: я мог думать только о ней.

   Было восемнадцатое сентября. Я запомнил этот день. Диночка полулежала на диване, я, вытянув ноги, удобно расположился в кресле рядом. Фильм, который мы смотрели, определенно не годился для просмотра никому, кроме молоденьких девиц. Герой и героиня, по моему мнению, были похожи на двух глупцов, если не назвать их более крепким словом, которые никак не могли рассказать друг другу о своих чувствах. Наконец-то это радостное событие все же свершилось, и на горизонте замаячила скорая свадьба.

   Довольная таким поворотом событий, Диночка повернулась ко мне и доверительно сообщила:

   - Знаешь, все девочки мечтают о свадьбе. Когда я была маленькой, думала об этом тоже.

   - А сейчас тоже думаешь?

  Я задал этот вопрос и тут же спохватился, но было уже поздно. Дина слабо улыбнулась.

   - Не в моем положении об этом думать, - ответила она излишне ровным голосом, который так не нравился мне, и встала с дивана. - Пойду за соком. Тебе принести тоже?

   Я схватил ее за руку и потянул к себе. Потом она сидела у меня на коленях, и я целовал ее так, как давно хотел, как целуют желанную женщину. И к черту эту нежность! Сейчас она была абсолютно не нужна, потому что и Дина отвечала на мои поцелуи не менее пылко. Когда я, наконец-то, оторвался от ее губ, то сказал, с трудом выравнивая дыхание:

   - Я очень хочу, чтобы мы поженились как можно скорее. Хорошо бы завтра.

   Дина смотрела на меня своими глазищами, и я видел, как они наполняются слезами. Я прижал девушку к себе и шептал, шептал ей на ухо, что мы взрослые люди, поэтому вольны делать то, что хотим; что я люблю ее и хочу этого больше всего на свете; что она, если согласится, никогда не пожалеет о своем решении; что впереди у нас целая жизнь, и поэтому мы непременно будем счастливы... Ее губы, щеки были солеными от слез, а я в эти минуты искренне верил, что ничего плохого с нами случиться не может. Просто не может, и точка. Верила ли она тогда в это, не знаю.

   На следующее утро я явился пораньше с букетом цветов для Аллы Эдуардовны и бутылкой дорогущего вина, которое посоветовал мне купить знакомый всезнающий продавец. Льва Николаевича я встретил уже в дверях, он сказал, что вернется к обеду, тогда обо всем и поговорим. Алла Эдуардовна молча взяла букет, поблагодарила и даже попыталась улыбнуться. Я это оценил, хотя по-прежнему не понимал, за что она меня так невзлюбила. Утешало, что в последние дни мы общались совсем мало: после нашего с Диной примирения она перестала без повода заходить в комнату, а если что-то было надо, то стучала в дверь и ждала приглашения.

   Я не знаю подробностей разговора Дины с родителями, но Лев Николаевич благосклонно отнесся к нашему решению, пообещав договориться с загсом на конец месяца. Алла Эдуардовна большей частью молчала, сказала только, что у них много родственников, поэтому свадьба будет обязательно, а о расходах просила не беспокоиться. Я чувствовал себя довольно неуютно, потому что о женитьбе и деньгах надо было поговорить со своими родителями заранее, а я, конечно же, этого не сделал.

   Вечером того же дня я позвонил домой и терпеливо выслушал сначала ворчание отца, недовольного моей скоропалительной женитьбой, потом растерянные всхлипы матери и радостные охи и ахи сестры. К чести родителей, отец перезвонил через час и уже спокойным голосом сообщил, что деньги на костюм и кольца вышлет завтра, потом попросил позвать к телефону Льва Николаевича и сказал ему, что рад за своего оболтуса, то есть за меня, который выбрал в жены прекрасную девушку, то есть Дину, что, конечно же, оплатит половину расходов на свадьбу.

   Они еще о чем-то говорили, а я сидел и думал о том, что совсем не знаю своих родителей, если в глубине души допускал мысль, что они могут поступить как-то иначе. Потом мама долго разговаривала с Аллой Эдуардовной, а мы с Диночкой сидели, слушали, смущенно переглядывались и чувствовали себя провинившимися в чем-то школьниками. Кончился разговор тем, что мама захотела сказать несколько слов невесте, а когда Дина подошла к телефону, то она, поздравив ее, заявила, чтобы милая девочка ни о чем не беспокоилась, потому что ее сын, то есть я, - очень хороший человек. Тут уж мое терпение кончилось, я забрал трубку и сказал, что позвоню завтра.

   Поздним вечером, когда я уже попрощался с Диночкой и собрался уходить, Лев Николаевич пригласил меня в свой кабинет.

   - Вот что, жених, - сказал он, улыбаясь, - раз уж такое дело, то можешь оставаться здесь. До двадцать восьмого, когда в загс отправитесь, рукой подать, живите уж вместе.

   - Хорошо, - смущенно пробормотал я и, наверно, даже покраснел, - спасибо.