– Так.
– А вот конечная точка, смерть вселенной.
– Так.
– А вот между ними временная линия… все события… Наполеон на Россию пошел… Гагарин в космос полетел… Везувий извергается… Трилобиты ползут…
– Ага.
– Это одна реальность. А вот реальность ветвится на две. На три. На десять. На сто. На миллион…
– Ну-ну.
– Вот все реальности, все события всех времен…
– Так.
– А вот скажите, сколько из них по-настоящему интересные? Ну… чтобы не просто так, улица, по ней люди идут, а чтобы по-настоящему что-то интересное происходило?
– М-м-м-м…
– Так сколько?
– Много.
– А как их увидеть?
– Ну… думать надо.
– Вот-вот, я тоже думаю, думать надо, индикатор какой-то надо встроить, чтобы истории фиксировал… и туда, где интересное что-то, графомана этого отсылать, пусть записывает…
Так все начиналось.
Ну да.
А его звали Райтер.
Нет, не на Эр – на Вэ, так в каталоге написано – Writher.
Это Райтер мне сказал.
Там.
На руинах мертвого города в последние дни существования цивилизации. Снова пришли по зову датчиков, уже ни на что не надеялись – и верно, истории не было, а потом появилась, но совсем не та, которую мы ждали, короче, датчики можно было нести на помойку…
Вот тогда Райтер показал мне фотографии вариантства, как есть, от Большого Взрыва до конца вселенной, развернул на запыленном столе в заброшенной высотке, спросил:
– Ничего не напоминает?
– М-м-м-м…
– А если подумать?
– Э-э-э… на мозги похоже… и красные линии, истории мечутся… как нервные импульсы…
Ну ты молодчина, голова у тебя работает… думал, не догадаешься, еще двадцать раз тебе втолковывать придется…
– Что втолковывать?
– Что это мозг.
– Ч-чей мозг?
Он посмотрел на меня недоуменно, типа, я-то откуда знаю, чей-то мозг, где-то там, в какой-то реальности, куда нам нет доступа, там много таких мозгов, мы никогда их не увидим, мы видим только свой мозг, вот этот вот, да и то не мозг, а только мысли, которые мечутся в этом мозгу…
Мы не договорили, старая высотка рухнула, мы успели вырваться из этой реальности в последние секунды, когда потолок уже готов был лечь на наши спины, вырывались бегом, второпях, некогда было выбирать времена и миры, разбежались кто куда, а потом я не видел его долго, очень долго, годы, наверное, уже начал сомневаться, жив ли он.
Райтер.
Я ничего про него узнать не успел, только одно – его звали Райтер. А ведь Райтер не просто Райтер, где он живет, что любит, что ненавидит, чем интересуется, что ест… Уж на что я не вправе что-то выбирать, я же машина, что с меня возьмешь, и то люблю фантастику и войны, а всякие там любовные истории терпеть ненавижу, уже научился узнавать всякие научные открытия и войны всякие, открытия – по едва заметной вибрации красных нитей, а войны там, где красные нити нагреваются. Вот туда я хожу, а по другим красным нитям не хожу… И Райтер, наверное, что-то любит, что-то нет…
…что я говорю, какие красные нити, к тому времени уже давным-давно не было никаких красных нитей, истории метались в пространстве вариантов, как бешеные, я не успевал их ловить. Вернее, не истории в пространстве, а мысли в его мозгу… в чьем мозгу – я не знал, этого никто не знал, мы не могли выбраться туда, за границы нашей вселенной. Тем более странно было, когда Райтер сказал мне:
– Он людей убивает.
Вот так – ни здрассьте, ни как дела, увидел меня после многолетней разлуки в каком-то мире, где никогда не было людей, на какой-то планете, где были города, вот так, людей не было, города были, я не понимал, откуда, зачем, почему – тут я снова встретился с Райтером, он вышел из высоченного храма и сказал:
– Он людей убивает.
– К-кто?
Этот… – Райтер сделал руками всеобъемлющий жест, я понял, что речь идет про этого, в мыслях которого мы живем.
– К-каких людей?
– Ну… не людей… а сородичей своих…
– А ты откуда… зна…
– …мысли его смотрел.
Я смотрел на него, я не мог поверить себе, как он вообще до этого додумался, не просто прочитал мысли, еще и систематизировал, еще и разобрался, о чем думает этот… этот… ЭТОТ…
– Он там большой пост занимает… там… – Райтер показывает пальцем в небо, – руки у него в кровищи… та еще сволочь… точно тебе говорю…
Я смотрел на него, я не понимал, зачем он это говорит, зачем, зачем нам это знать, что живем в голове у какой-то сволочи, зачем…
– Убить его надо.
Помню, что даже не вздрогнул, даже не понял сначала, как, почему…
– А… а мы куда?
Он сделал неопределенный жест рукой, потом начал что-то доказывать, что или мы, или люди там, в большом мире…
– Не… не убивать…
Это я потом сказал Райтеру.
Не убивать… мысли его поменять как-нибудь…
Как именно – как-нибудь, я не знал, только чувствовал, что Райтер что-нибудь придумает.
Обязательно.
Он и придумал.
Когда вырвал у девушки букет и бросил в реку.
Я даже не стал спрашивать, почему, зачем, как – я знал, что Райтер знает, что делает. Это уже потом я начал аккуратно спрашивать, а что, а как, а почему так, а может, я чем помочь смогу…
Это он потом уже посмотрел на меня придирчиво, будто думал, а можно ли мне доверять, развернул свои записи, схемы, чертежи, сказал…
….ничего он не сказал, потому что я…
Он был в нескольких шагах от меня – он еще не видел меня, заметил только через несколько секунд, и этих секунд мне хватило, чтобы крепко сжать его горло и повалить врага на мраморные плиты пола. Мой противник оказался сильнее, чем я думал, я уже не ожидал, что смогу его одолеть, так отчаянно бился он под моими руками – прошло словно несколько вечностей подряд, прежде чем тело подо мной забилось в конвульсиях и безвольно обмякло…
Да, это про меня.
И про него.
Да, это моя история.
И его история.
– Ну, знаете, бывает такое… мысли выходят из-под контроля.
– Это как?
– Вот так… в каком-то потоке мыслей заводится не просто жизнь… а жизнь разумная… и иногда эта разумная жизнь вырывается за пределы своего времени и своей реальности…
– Удивительно.
– Не-ет, это еще повседневность… а вот если это жизнь, вырвавшаяся на свободу, начнет анализировать мысли своего хозяина, а то и влиять на мысли…
– И что тогда? Лекарства какие-то есть?
– Да нет, не лекарства… тут сложнее всё… тогда хозяин мозга сам становится мыслью, входит в свое сознание… и убивает того, кто влияет на его разум… Хотя… у этих освободившихся мыслишек тоже свои способы защиты есть…
Как от улицы Фонаря, так до Рассветной
У него было мое лицо.
Я это случайно увидел, – собственно говоря, я вообще не должен был этого видеть, наше дело было сложить умерших в яму и забросать землей, нам даже лопаты выдали для такого случая. Мы должны были закопать их здесь, на маленькой улочке, а потом вымостить её камнем, и еще цветов посадить на клумбе, и все будет хорошо. Нам не надо было смотреть на трупы, вообще никто не хотел на них смотреть, случайно так получилось, я переносил умершего, потащил его подмышки, а платок сорвался с лица, тут-то я и увидел. Сначала даже не узнал, потом уже, когда мостили улицу, спохватился, торкнуло что-то – это был я.
Меня расстреляли на рассвете.
Как-то обыденно расстреляли, без барабанного боя и пафоса, просто вывели на задний двор, поставили к стенке, командир дал солдатам приказ – пли. Мне даже повязку на глаза не дали, даже не связали руки за спиной, вот это меня больше всего поразило. Это было на рассвете, потом я пошел на работу – мне не терпелось рассказать кому-нибудь, как меня расстреляли, но что-то мне подсказывало – говорить об этом нельзя.
