Если бы я мог написать письмо в прошлое тому человеку, деяниями которого я восхищаюсь сейчас, я бы начал так: будь осторожен, дорогой друг, не все жители города в восторге от твоих изысканий, а если ты проболтаешься кому-то, что ищешь рецепт бессмертия, то не сносить тебе твоей головы. Священники не любят, когда кто-то вмешивается в законы мироздания, установленные Всевышним, они считают, что смерть человека неизбежна, и обмануть смерть, значит, обмануть само Мироздание. Кроме того, я бы написал – мой дорогой друг, ты никогда не видел меня, но послушался моего совета: оставь свои изыскания, живи, как живут сотни твои соотечественников, найди себе хорошую женушку, открой лавочку, как твой отец, по вечерам сиди на крылечке и покуривай трубку. Однако, я точно знаю, что ты только рассмеешься мне в лицо – и пойдешь на чердак доделывать свою машину вопросов и ответов, которую ты так и не закончишь. Да-да, ты её так и не закончишь, и это я тоже напишу в прошлое человеку, которым восхищаюсь и которого никогда не увижу. И я не закончу, хотя у меня в руках будут твои трактаты и твои наработки, и я буду искать вечную жизнь не с чистого листа…

Если бы я мог написать в будущее тому человеку, который возьмет на себя смелость продолжить мои исследования, я скажу ему: мой дорогой друг, ты, должно быть, будешь немало удивлен тем, что я отверг благополучную сытую жизнь, не пошел по стопам отца, а напротив, выбрал себе путь, полный лишений. Что я отвечу моему несуществующему другу? Что я в жизни бы себе не простил, если бы хотя бы не попробовал стать бессмертным? Я бы, конечно, сердечно поблагодарил своего неизвестного друга за заботу и предупреждение, что мне следует бежать из города, – однако, этот побег только отсрочил мою казнь, потому что в каком бы городе я не останавливался, рано или поздно блюстители закона понимали, что мои изыскания слишком опасны…

Если я в здравом уме начну писать письмо человеку, который будет жить через много веков после меня – мои соотечественники решат, что я выжил из ума и отправят меня в сумасшедший дом. Если я не напишу это письмо, оставлю свои мечты и чаяния при себе – я в жизни себе этого не прощу. Как же мне быть? Думаю, что смогу спасти ситуацию, если завуалирую письмо к своему неведомому другу под литературное произведение. Итак, в этой непримечательной книге я обращаюсь к мнимому другу, который будет жить через много веков после меня. Прежде всего, мой неведомый собеседник, я хочу поделиться с тобой своими исследованиями и поблагодарить за то, что так любезно предупредил меня об опасностях, подстерегающих меня на жизненном пути. Только благодаря тебе, мой неведомый друг, я благополучно отказался от путешествия на «Боудикке», которое казалось мне невероятно увлекательным, – и тем самым избежать гибели в кораблекрушении. Однако, мой неведомый товарищ, с чего ты взял, что где-то в Америке, в маленьком безвестном городке меня ждет тот, кто прольет свет на мои терзания и сомнения и подскажет, как создать думающую машину – каково же было мое разочарование, когда я обнаружил, что упомянутый тобой человек будет жить через двести лет после меня. впрочем, я не виню тебя, мой неизвестный друг, ты искал информацию обо мне из весьма недостоверных источников, поэтому стоит ли удивляться, что ты путаешь даты, события, имена? Мне самому следовало более тщательно проверять то, что ты пишешь мне. За одно я точно благодарен тебе – если бы не твои расчеты, я бы в жизни не добился того, что имею сейчас, в жизни бы не довел до ума свою машину для думания…

Если бы я мог написать письмо какому-нибудь человеку, живущему после меня, я был бы безмерно счастлив – но увы, беспощадное время не позволяет связаться с прошлым. Все, чем мне приходится довольствоваться – это отсылать письма в прошлое, людям, которые жили когда-то. Пишу неведомому другу, который жил двести лет назад, предупреждаю его о «Боудикке», корабле, который может его погубить, – и сетую, что никто не может предупредить меня о том, чем закончится для меня полет на «Марсе», правда ли ступлю я на чужую землю или мое имя пополнит списки погибших…

Сегодня я нашел друга.

Как? Как обычно. Как всегда нахожу друзей, всякий раз это случается одинаково, ну, почти одинаково, если не считать того случая с электромагнитной волной.

Итак, сегодня я нашел друга. То есть, нашел я его десять лет назад, только тогда он еще не был моим другом… или нет, не так, он уже тогда был моим другом, только ничего не говорил. Вернее, даже не так, он мне говорил, только я его не понимал. И даже не так, он не говорил… но говорил. А я не понимал. А теперь понял. Понял – после десяти лет отчаянных попыток его понять. Понял, что он сказал мне —

Мой неизвестный друг, если бы ты знал, что я испытал в тот момент, когда понял, что вселенная конечна, и замыкается сама на себя…

Я это знаю, я это давно знаю, все-таки мысленно отвечаю ему, что это здорово.

А пять лет назад я узнал, как выглядит мой друг – у него оказалось три глаза, вот это странно, что три глаза, а не два, а ну да, конечно, он жил в искривленном пространстве черной дыры, поэтому и глаза было три, чтобы не заблудиться.

Мой друг оказался очень интересным – давненько мне не попадались такие друзья – особенно мне понравилось —

…если я правильно понял, если я правильно перевел. Спросить было уже не у кого, мой друг умер, как я подсчитал – умер сорок тысяч лет назад. Никогда еще мой друг не был таким близким ко мне, мой предыдущий товарищ умер двести тысяч лет назад, а между мной и предпредыдущим другом было пять миллионов лет.

Итак, сегодня я нашел друга.

Осталось сделать так, чтобы друг нашел меня – если вообще когда-нибудь будет какой-нибудь друг, который меня найдет, в чем я глубоко сомневаюсь. Я оставлял ему тайные знаки – вернее еще явные знаки, которые станут тайными, когда я умру. Я рисовал букву А и аиста, и тут же спохватывался, что мой друг не будет знать, что такое аист. И астероид. И алмаз. Я не знал, что скажу ему, поэтому просто решил поделиться недавним открытием и записал – Мой неизвестный друг, если бы ты знал, что я испытал в тот момент, когда понял, что вселенная конечна, и замыкается сама на себя…

Это уже четвертая луна.

До этого три было.

А вот четвертая.

Он смотрит на людей вокруг, думает, кто из них такой, а кто другой. Вроде сейчас все уже другие, это плохо, если все другие, это если что-то случится, один Он останется…

Он выверяет координаты, а чего тут выверять, конфедераты уже по всей траектории Луны расставили пушки, не прорваться.

Ничего. Ему не привыкать. Он ведет луну, как всегда вел, как вел первую луну, и вторую луну, и третью – по четко выверенным траектория, которые не заденет, не затронет меткий выстрел.

Стреляют. Откуда-то оттуда, из темноты, из тени Земли, ловко за тенью спрятались, знают свое дело. Он смотрит тепловизором, тепловизор ничего не видит, вот ведь чер-р-р-рт…

Стреляют. Снова. Снова. Откуда они вообще взялись, перебили же всех, да кто их перебил, никто не перебил, вон, лезут изо всех щелей, поднимаются откуда-то с Земли, вернее, с того, что когда-то было Землей до погибших трех лун, до Противостояния. Биннори орет, что нужно было еще на Земле их бить, да какое на Земле бить, сам-то подумай, что несешь, где их там на Земле выищешь…

Он ищет цель, наводит пушку, сжимает зубы.

Пли.

Капают секунды.

Он кусает кулаки.