Луи посмотрел на него исподлобья тяжелым взглядом и открыл рот через несколько секунд:

— Я согласен с тобой. Она была не права, а я… не сказал ни слова.

Лестат выжидающе молчал. Луи делал паузы, но все же говорил.

— Когда она порезала тебе ножницами лицо и кричала, что у нее была мать, а у меня жена, что она была человеком и я тоже, но не ты убил мою жену и ее мать, так что ее просто занесло от злости и отчаяния… Она умственно хоть и не была уже ребенком, но не понимала некоторых вещей, она несла чушь, а я молчал. Да, ты сделал нас такими — холодными бессмертными, навечно застрявшими в своем облике при обращении, но она свалила все в кучу. Если бы ты тогда не нашел нас, она бы умерла.

— Или выросла и стала женой и матерью, — успел вставить Лестат.

— Когда я злился на тебя и ненавидел, я прогонял в мозгу именно эту мысль, но ведь вероятнее всего она бы умерла, оставшись сиротой, учитывая, где мы ее обнаружили, или могла выжить и стать проституткой, чтобы только иметь возможность прокормить себя.

Лестат понуро молчал.

— Все началось с того, когда она увидела ту обнаженную креолку в окне… Ее как переклинило… — вздох и вновь молчание. — Она говорила у берега Миссисипи, что ты заслужил смерть, но я был не согласен. Мы все ее заслужили. Она была еще более жестока, чем ты и я, но ей было не объяснить.

Наступила слишком долгая пауза, Лестат уже открыл рот, но Луи договорил:

— Мы все были связаны и все натворили ошибок, но что произошло, то произошло. Клодия мертва, я, несмотря на то, что она фактически убила тебя, очень переживал ее смерть и даже сжег «Театр вампиров» и…

— Что?

— Ты не знал? — Луи смотрел на удивленное лицо.

— Нет, я не знал, Луи. Я не ездил в Париж и не посещал тот театр долгие годы, — и спустя паузу, задумчиво: — Так ты знал Армана…

— Довелось.

— И как он?

— А ты волнуешься за него?

Лестат удивленно вскинул брови, но Луи лишь усмехнулся.

— У нас были напряженные отношения, — лаконично пожелал ответить Лестат, неотрывно наблюдая за Луи.

— У тебя, наверное, со всеми напряженные отношения, Лионкур.

Несмотря на мягкую, почти нежную посланную ему улыбку, Лестат с явным укором посмотрел на него.

— И что он тебе рассказал?

— Что ты подарил ему театр, сжалившись над ним, историю с Николя…

— Хм… вот как…

— Печально. Согласен. Я не знал. Ты мне ничего не рассказывал, — в тоне еле уловимый укор.

— Не знал, что говорить. Не хотел начинать разговоры о прошлом.

— Ты был очень скрытным, — заметил Луи. — Я, прожив с тобой не один десяток лет, многого вообще не знал. Ты был тайной для меня, Лестат!

— Я думал, тебе это было не нужно, — возразил Лестат.

Луи задумчиво уставился в пол, размышляя, прав ли Лестат. Скорее всего да. А может…

— Зато я о некоторых деталях из твоего прошлого знаю больше, — лукаво улыбаясь, — принц-паршивец!

— Ппфф! Да, меня так называли за мою прямолинейность и мой нрав перед старшими, — резкий смешок.

— Где скрипка, Лестат?

— Ты и про это знаешь?

От Луи не укрылось, как вздрогнул блондин и только медленно кивнул.

— Сгорела. Во втором нашем доме, что ты поджег. Я тебе ее никогда не показывал, она лежала в футляре с другими моими вещами, к которым ты никогда не проявлял интереса. Я возил ее по миру всегда, это была единственная вещь, оставшаяся от Ники.

Ни упрека, ни недовольства в тоне Луи не уловил, и от этого ему стало еще хуже, лишь тихая печаль по другу.

— Прости…

— Да тебя можно прозвать Луи-Поджигатель!

— Лестат…

— Ладно, извини, — вяло отмахнулся Лионкур, — это я так…

— Мне правда очень жаль! А насчет «Театра Вампиров»… Я не думаю, что ты уж так расстроен, учитывая определенные моменты!

— Мда… конфликты у нас были… Так Армана ты… — Красноречивая пауза. Луи покачал отрицательно головой.

— Ты, может, удивишься, но он спас мне жизнь.

— Да? — Лестат поддался вперед, глаза засветились живым огнем. — И как это случилось?

— Остальные вампиры напали на меня, затолкали в гроб и замуровали в стену, желая, чтобы я там страдал вечно, но Арман на свой страх и риск вытащил меня. Хоть он был их главой, он отчасти тоже рисковал. За убийство себе подобного полагается смертная казнь. Он спас меня, — повторил Луи. — И я за это ему благодарен.

Лестат молчал, обдумывая его слова.

— Почему ты не сказал, что нельзя обращать детей?

Лестат вперил в него мрачный тяжелый взгляд и проговорил сухим тоном:

— Я уже тебе говорил. Удержать тебя. Любой ценой. Я пошел даже против правил в надежде, что ее не обнаружат.

Луи отвел глаза от слишком тяжелого взгляда маркиза — он смотрел так редко. Наступило молчание, на этот раз прерванное Лестатом:

— Так и… — начал он, растягивая слова, — Арман спас тебя, а дальше? Он предлагал тебе что-то? Говорил?

— Хм…

— Что замялся? — проницательные холодные глаза вперились в лицо Луи.

— Он хотел, чтобы я следовал за ним. Был с ним.

— Был с ним? — тут же эхом повторил Лионкур.

— Н-да… во всех, как я понял, смыслах.

— А ты что?

— Допрос? — уголки губ дрогнули.

— Ну и можешь не отвечать, — сквозь зубы, Лестат отвернулся, а Луи продолжил шкодливым тоном:

— Ревнуешь?

— Аха! И не думал!

Луи тут же отметил слишком порывистый возглас, довольно улыбнулся и сказал с притворным разочарованием в голосе:

— Черт… а я думал, что будешь ревновать…

Лестат скрипнул зубами и нацепил непроницаемое выражение.

«Сердится, обижается, пытается сейчас скрыть, что ему не все равно», — заметил Луи, с умилением разглядывая блондина. Он встал и подошел к нему.

— Значит, между вами было, да? Этот жгучий брюнет добился своего?

Луи рассмеялся, запрокинув голову, а Лестат пронзил его взглядом.

— Ты ж сказал, что не ревнуешь! — в глазах плясали озорные огоньки.

— Все, забыли.

— Да, он хотел меня! — веселым голосом.

— И я его отлично понимаю, — пальцы непроизвольно сжали подлокотники. — Я рад, что вы развлеклись там…

— О, Боги, Лестат, да не было у меня с ним ничего! Я отказал ему! — И с этими словами Луи взял в ладони лицо Лионкура. — Я сказал ему, что хоть в его предложении есть что-то привлекательное, я его отклоняю, ибо он не знает раскаяния, ничего не чувствует, и если этому нужно мне будет у него научиться, я сделаю это сам. Или, — сузил глаза, — мне нужно было быть ему благодарным настолько, чтобы следовать за ним?

— С одной стороны это было бы и не так уж и неправильно, но с другой — я рад, что ты не сделал этого, — медленно выговорил мужчина. — И еще у тебя глаза улыбаются, и уголки губ сейчас растянуты в улыбке.

— Интересное замечание, — шире улыбнулся Луи, — и что это значит?

— Не знаю. Я в замешательстве. Кажется и правда, что ты… не против, что я здесь…

Луи вновь взял лицо Лестата и тот повернул его так, чтобы коснуться губами его ладони.

— У Армана я понял, что мне не за что было ненавидеть тебя и сейчас я далеко не про Клодию. Я был дураком, Лестат. Дураком, который думает только о своих проблемах, о своем аде, в который ты меня затянул.

— Все же и правда нужно прожить достаточно долго, чтобы иметь возможность услышать некоторые вещи, — с грустной полуулыбкой. — И я этого, наконец, дождался.

— Да, дождался, — Луи все еще держал его лицо в ладонях.

— И ты до сих пор считаешь свою жизнь адом?

— Уже не совсем…

Луи приблизил лицо и коснулся губами щеки Лестата. Затем дорожка из мелких поцелуев, которая вела к уголкам губ…

— Ты даже этими легкими, как перышко, прикосновениями способен вызвать дрожь в моем теле, — Лестат сидел, не шевелясь, погружаясь в ощущения. Дыхание и губы Луи щекотали его кожу, будоражили чувства.

— Правда? — игриво, он воздушными поцелуями покрывал прекрасное лицо.

— Хм… — Лионкур закусил губу, борясь с желанием впиться в губы Луи. — Дразнишь?