Как старший сын ни плакал, ни умолял отца смилостивиться, тот был непреклонен. Наконец Герши, очевидно под влиянием более мягкой и дипломатичной жены, сменил тактику:

– Ну подумай, сынок, вас в семье уже трое ртов, я не в состоянии прокормить тебя и твоих братьев, да и мать стала прихварывать. Ты у нас умный, все прекрасно запоминаешь, к тому же и наш раввин тебя хвалит. Где еще ты сможешь выучиться, получить образование? Мы надеемся на тебя! Разве ты не хочешь, чтобы твои папа, мама и двое братишек гордились тобой? – при последних словах, к вящему удивлению старшего отпрыска, отец даже пустил слезу.

– Да ты разве не помнишь, папа, как дядя писатель Шолом-Алейхем хвалил меня? Он же сказал, что я стану великим человеком!

– Вот именно, сынок, вот именно! – даже обрадовался Герши. – Ты станешь великим как раз в служении Богу! Он имел в виду это, так что перестань упрямиться и отправляйся в училище!

Последующие два-три дня Вольф пребывал в смятении: ведь ему уже больше десяти лет, он взрослый! И как же поступить? С одной стороны, жаль расстраивать отца и безропотную, кроткую матушку. Он соглашался с тем, что одним ртом в бедном семействе станет меньше, – все же им будет облегчение! Но с другой…

Мальчик уже и сам, пусть смутно, но чувствовал, что наделен особым даром, который никак не укладывается в прокрустово ложе служения церкви. И вскоре его сомнениям пришел конец. А дело было так.

Однажды темным, безлунным вечером отец послал старшего сына к колодцу за водой. Такое поручение нисколько не удивило: ведь носить воду было, как правило, его обязанностью. Иногда мальчика «для компании» сопровождали братья, но на сей раз Герши категорически воспротивился: нечего, мол, отвлекать других от дела, сам уже не маленький.

Не подозревавший ничего плохого мальчуган отправился с ведрами во двор и вышел на улицу. Только он начал, как обычно в дороге, читать Талмуд, как вдруг его ноги подкосились от ужаса – перед ним возник высоченный, около трех метров ростом, призрак. Одет он был в белые одежды, вместо глаз – огромные дыры, а изо рта, как показалось Вольфу, извергался огонь. В темноте лица, конечно, было не разглядеть, но мальчик все же заметил длинный, выступающий нос и бороду, доходящую чуть не до пояса.

Крик подростка заглушил громогласный звук голоса:

– А, это ты! Я знаю, тебя звать Вольф, и ты из рода Мессингов, так? Вот видишь, я все знаю!

От страха мальчик не мог вымолвить ни слова, а призрак продолжал:

– Так знай же, сын Божий, я – посланник Всевышнего. Мне велено передать тебе волю Божью: ты ДОЛЖЕН (последнее слово прогремело, как гром) учиться в иешиботе! Твои молитвы доходят до Бога, они ему угодны и принесут пользу родным и односельчанам! А если ослушаешься, то тебя и твою семью постигнут все кары небесные!

Впечатлительный подросток упал на землю без чувств. А когда очнулся, увидел склоненную над собой мать, обливающуюся слезами и читающую молитвы. Она отвела сына в дом, где отец как ни в чем не бывало читал Талмуд и даже, как показалось Вольфу, слегка ухмылялся, прикрывая лицо потрепанной книжкой.

– Папа, мама, что это было, кто приходил и говорил со мной? – пролепетал все еще напуганный мальчик.

– Да, видать, это и был посланник Божий, а разве можем мы, верующие честные евреи, ослушаться его? Так что быть тебе раввином и никем другим, – провозгласил Герши.

После страшного явления «Божьего посланника» у будущего священнослужителя уже не осталось никаких сомнений, и он, сопровождаемый отцом, направился учиться в церковное училище в соседнее село.

С горечью вспоминает Мессинг свое более чем двухлетнее пребывание в иешиботе. Бесконечное заучивание все новых и новых молитв, скудное питание и короткий сон, явно недостаточные для растущего организма… Но, помня о наказе «посланца», он учился и благодаря острому уму и отличной памяти делал большие успехи. Не иначе как в скором времени пришлось бы ему надеть рясу раввина на радость родителям, если бы однажды…

На пороге училища появился великан-бродяга и стал просить подаяния. При виде нищего Вольф почувствовал, как по телу пробежали мурашки. Тот же громовой голос, тот же длинный нос и такая же борода!

Трудно передать словами ту бурю чувств, которая поднялась в юной душе! «Так значит, родители обманули меня? А может, мама ничего не знала, ведь недаром она плакала, а папа вроде как посмеивался… Никакой это не посланец Бога, а обычный нищий… Они сговорились с ним, наняли его, чтобы устроить весь этот спектакль! Надсмеялись надо мной, словно над дурачком! Если уж такой справедливый человек, как мой папа, обманул меня, значит, никому нельзя верить!»

Наверное, это были последние слезы будущего телепата, но они в конце концов успокоили его, прояснили сознание и привели к принятию решения…

А решение было таковым: покончить с ненавистным существованием и бежать не только из иешибота, но и вообще из Польши. Иного выхода он не видел: разуверившись в Боге, обозлившись на предавшего его отца, парнишка решил, что в родных местах ему больше делать нечего.

Со стыдом вспоминает Вольф Григорьевич в своей автобиографической повести о трех преступлениях, совершенных им в то время. Вначале он вынужден был позаимствовать, а попросту говоря, украсть из церковной кружки для пожертвований несколько медяков: совсем уж без денег начинать новую жизнь было боязно. Присев на ступеньки училища, он пересчитал деньги: их было 18 грошей. «Совсем мало, но все же лучше, чем ничего, да и поделом им, всем этим обманщикам», – так успокаивал свою взбунтовавшуюся было совесть несостоявшийся раввин.

Путь мальчика до железнодорожной станции был неблизким, и, когда от голода у него стала кружиться голова, он выкопал на первом попавшемся огороде несколько картошин, которые запек на костре. Это с детских лет было его любимым лакомством!

А третье преступление связано уже с путешествием в Берлин. Почему был выбран именно этот город? Заранее он ничего не планировал, просто прыгнул в первый попавшийся поезд, и все. Оказалось, что тот направлялся в столицу Германии.

Денег на билет у Вольфа не было, и ему ничего более не оставалось, как ехать «зайцем». И вот – вагон третьего класса, глубокая ночь, спящие пассажиры… Огарки свечей под стеклянными колпаками тускло освещают спящих пассажиров, их узлы, котомки и чемоданы под сиденьями. Наш путешественник забрался под лавку, за чью-то поклажу и, изнуренный голодом и долгой дорогой до станции, крепко уснул под мерный стук колес. Снились ему родители, с немым укором смотрящие на непутевого сына, ненавистный иешибот, великан-нищий…

Однако сон был недолгим: словно от толчка, он проснулся в тревожном предчувствии какой-то опасности… Мысли подростка потекли уже в несколько другом направлении: «Вот сейчас войдет контролер, он будет уже не таким добрым, как тот, когда я маленьким ехал к бабушке. Он высадит меня, безбилетного, в незнакомом глухом месте, где я и умру, а родители никогда не узнают, где труп их сына… Конечно, я очень виноват перед ними!»

И он как будто накликал его, этого самого контролера, впрочем, по-иному и быть не могло: порядки на железной дороге всегда отличались строгостью. Неспешно продвигаясь по вагону, мужчина с фонарем будил пассажиров и строгим голосом требовал билет. В страхе беглец еще более сжался под лавкой, мечтая стать невидимкой. А еще ему нестерпимо захотелось подойти к окошку и поговорить со своей «ночной подругой», что гуляет по небосводу. Но куда там: о том, чтобы встать, не могло быть и речи, однако даже при мысли о Луне Вольф почувствовал какое-то успокоение и даже уверенность.

Контролер тем временем подошел к его лавке и, нагнувшись, стал бормотать: «Так, баул и узел… Понятно… А это чьи там ботинки?»

– Твой билет, молодой человек?