― Нострадамус… Нострадамус, ― прохрипела принцесса, и король мгновенно потерял интерес для прорицателя. Мужчина развернулся и приблизился к жене, озабоченно прикасаясь к её лбу, наблюдая, как трепещут её ресницы, выдавая движение глазных яблок под закрытыми веками. Должно быть, она видела самые страшные кошмары. Внутри мужчины всё неприятно сжалось от осознания, что он не может вырвать жену из этих снов.

― Я здесь. Всё хорошо, Серсея, я здесь, ― прошептал он, целуя горячий лоб. Дверь тихо хлопнула, и Нострадамус понял, что король вышел. Впрочем, это не имело значение, прорицатель наоборот хотел, чтобы Генрих поскорее ушел. От одного вида короля мужчина впадал в ярость ― ведь это он, его интриги довели девушку до обморока, из-за жадности отца Серсея теряла мать.

Сейчас с Серсеей было всё в порядке. Кровотечение было небольшим и уже остановилось. Однако Нострадамус был полон решимости убедить жену в том, что ей стоит провести ближайшие недели в постели. В следующий раз всё может закончиться намного хуже. Нострадамус снова оглядел маленький столик у кровати, убедившись, что в случае чего у него есть все необходимые снадобья, и приготовился к бессонной ночи рядом с супругой.

========== двадцать два. какую пару смогли бы составить серсея и франциск ==========

Забытье отпускало Серсею с трудом. Отголоски звуков, тени в сумерках, туман, скрывающий всё и всех. Она хотела вернуться, невероятно сильно, зная, что там ― на свету ― её кто-то ждет. Поминутно туман рассеивался, и Серсея почему-то обнаруживала себя в тронном зале ― пустом, мрачном. В такие моменты, она неизменно садилась на холодные ступени у подножья трона, поправляла юбку, и ждала… чего-то.

В какой-то момент, дверь зала и вправду открылась. Серсея подняла сверкающие зелёные глаза на вошедшего, и тут же разочарование кольнуло в сердце ― она его не знала. Это был не Нострадамус, не Франциск, не Екатерина, и даже не Генрих. Высокий, широкоплечий юноша с тёмными, кудрявыми волосами и внимательными, зелёными глазами. Его тонкие губы были поджаты. Он осмотрел зал, и, когда заметил светловолосую принцессу, с лёгким облегчением на лице направился в её сторону.

Он подошёл к Серсеи и протянул руку. Принцесса опасливо нахмурилась ― идти куда-то с незнакомцем было бы верхом глупости, но, как во сне, она протянула ему руку в ответ, и его теплые пальцы сомкнулись вокруг её дрожащей ладони. Он помог ей подняться. И в какой-то момент Серсее подумалось, что она обманывала себя, не зная его.

С её губ сорвалось одно слово ― мужское имя, и она проснулась.

Комната была ей более, чем знакома ― их с прорицателем покои. За окнами светило дневное солнце.

― Нострадамус… ― прохрипела она, наверняка зная, что муж где-то здесь. Она не ошиблась ― спустя всего несколько мгновений, прорицатель оказался рядом, кладя руку ей на плечо. Серсея тут же сжала её в своих бледных, дрожащих ладонях, чтобы не потерять окончательную связь с миром. Крепко держала, почувствовав, как аккуратно длинные мужские пальцы прикасаются к её костяшкам. ― Пить хочу, ― проговорила она, хотя и с сожалением осознала, что руку придётся отпустить.

Она посмотрела на спину мужа полубезумным взглядом, будто не понимая, не вернувшись ещё полностью в этот мир, а потом забегала глазами по комнате в поиске чего-то или кого-то. Серсея запустила руку под одеяло, и с громким облегченным выдохом обнаружила свой живот, ребенок всё ещё был в ней.

Нострадамус протянул ей какой-то холодный напиток, явно не простую воду, но Серсея не стала возражать. Выпила всё, до последней капли.

― Мама? ― вопросительно протянула она, облизывая тонкие губы.

― Генрих отправил её в темницу, но не бойся ― она в хороших условиях, насколько это возможно, ― проговорил прорицатель. ― О ней заботятся, и это даже не темница, а просто комната рядом с ними.

Серсея кивнула. Она поняла, про что говорил муж ― рядом с входом в темницы было несколько больших комнат, не обустроенных даже вполовину так, как комнаты прислуги. Небольшие, каменные пространства… и всё-таки не тюрьма. Уже хорошо.

― Серсея… ― вздохнул муж, беря её руку в свою. ― Если я попрошу, ты наверняка откажешься, верно?

― Нельзя всё бросить, Нострадамус, ― слегка виновато произнесла она. Серсея прекрасно понимала, что, постоянно находясь на взводе, вредила и себе, и будущему ребенку, заставляла волноваться своего супруга, но не могла поступать по-другому. Нельзя просто так перестать бороться.

― Конечно, нет, ― ухмыльнулся Нострадамус, но от болезненной усмешки Серсее стало ещё хуже. ― Но не поступай со мной так. Ты не представляешь, какой боли стоит каждый раз видеть тебя слабой на чьих-то руках. Каждый раз, когда тебя кто-то вносит в комнату, я с замиранием сердца лишь надеюсь на то, что ты жива. У меня нет ничего и никого кроме тебя. Потерять тебя — значит потерять саму жизнь. Помни об этом, когда снова полетишь спасать Францию.

― Прости меня.

Нострадамус удивлённо замер, глядя на супругу. Серсею смотрела ему прямо в глазах, слегка поджав губы, не отрываясь, но её виноватое выражение лица плохо сочеталось с холодной решимостью в глазах. Она его слушала и слышала, но не соглашалась, кивала, не подчинялась, и, хотя Нострадамус понимал, что не имеет даже на правах мужа указывать принцессе что делать, всё-таки надеялся, что сможет до неё достучаться. У Серсеи с храбростью и пониманием своих желаний всё хорошо, она не знает, каково это ― сдаваться.

Но Нострадамус знал, какой была девушка, которую он выбрал себе в жёны. Еще сущий ребенок, всего шестнадцать лет. Со временем её юношеская порывистость превратиться в королевскую стать, наигранная сдержанность в настоящую, а быстрота движений в разумный расчет своих действий дальше, чем на два шага как сейчас. Серсея станет настоящей женщиной, надо лишь подождать несколько лет.

― Отдохни хотя бы несколько дней, ― примирительно предложил Нострадамус. ― Генрих уехал в Ватикан, хочет узнать, можно ли расторгнуть брак, обойдясь малой кровью. Едва ли он жениться снова ― новая королева ему будет не нужна, твоя мать вполне сохранит своё влияние и силу. А от Баша потом избавитесь, ― просто и легко описал будущее мужчина, уже было собираясь подняться с кровати, как Серсея внезапно схватила его за запястье, крепко сжав тонкими пальцами.

― Нострадамус! ― отчаянно произнесла она. ― Я знаю, что ты меня любишь, и никогда бы не пренебрегла этими чувствами. Я сделаю всё, чтобы долго жить, ― она крепче сжала его запястье, будто боясь, что сейчас он уйдет. ― Рядом с тобой. Я никогда тебя не оставлю.

Она первая потянулась к нему, неуклюже ткнувшись пухлыми губами в мужской рот, переплела пальцы их рук. Нострадамус не видел, но чувствовал её улыбку. Он ответил. Трепетно, нежно, но в тот же миг — бешено и страстно. Мужчина сминал её нижнюю губу, покусывал, оставляя красные следы, а затем мягко зализывал раны. Словно так старался наказать её, или пометить, или доказать им обоим, кому теперь принадлежала принцесса Франции. Серсея угадала его желание, каким бы оно не было, и покорно приоткрыла рот, позволяя горячим языкам сплестись воедино, пока весь мир сгорал дотла. Руки беспорядочно блуждали по телу, сначала кончиками пальцев обводя очертания талии, а затем требовательно сжимая её сильнее, перемещая принцессу ближе к прорицателю, так, что девушка голыми ногами ощущала прохладную ткань мужских штанов.

В такие моменты, Серсея была готова обещать что угодно, отвечать согласием на любые требования, лишь бы супруг не исчезал из её объятий. Муж, наверняка, знал об этом, поэтому ничего не просил.

***

Следующим днем она собиралась навестить Екатерину, но Камила сообщила, что королева пока не желает, чтобы дочь видела её в темнице. Екатерина Медичи просила передать, что чувствует себя неплохо, насколько это возможно, что она не сдалась, но состояние дочери её волнует, поэтому лучше, чтобы Серсея пока не приходила. Кроме того, на таком сроке беременности, перешедшему почти за половину, девушке лучше находиться в сухом и тёплом месте, а не слоняться по холодным и сырым темницам.