― В мире есть вещи, которые нам не подвластны, ― сказала она. Дофин встал на верную тропу размышлений ― он не мог вспомнить ситуацию, когда Нострадамус был не прав, и Серсея решила связать предсказания с самой собой, чтобы для брата они стали весомее. ― Помнишь, когда мы были детьми, он сказал, что видит змею среди лилий? Что она ползёт между золотыми цветами, а потом обвивается вокруг короны? Это звучало как бред, но мать всё равно не пускала нас к этим цветам, боясь, что нас укусят. А спустя, возможно, месяц, я выбрала своим гербом змею, и отец на моё день рождение вывесил флаг с необычным геральдическим символом. На синем фоне была изображена геральдическая лилия Медичи, над ней ― корона, обвитая змеёй. Про предсказание уже все забыли тогда, а Генрих и вовсе не знал. Я знаю, что мой муж скорее прав, чем не прав, а если не прав, то мы сами трактуем его слова неверно. А Нострадамус осторожен, и с нами не спорит. Как и не стал спорить с Екатериной, когда она посчитала, что его видение означает опасность.

― И тогда с моим конём… ― внезапно продолжил он. Серсея не сразу поняла, о чём говорит брат. ― Он сказал, что принц сломает ноги, мне запретили кататься верхом. А потом моего коня ужалила змея, он побежал, упал и сломал ноги. Его звали Принц.

Пару минут они молчали. Серсея знала, что происходит в его голове, возможно, даже лучше него самого. Опасные, непозволительные, запретные мысли уже зародились в нем, ещё не успев оформиться, но уже спрятавшись где-то глубоко внутри. С оглушительной мощью они вспыхнули в голове, когда Франциск заметил, как сверкают глаза его сестры. Как у Медичи. Она была Медичи ровно столько же, сколько и он.

― Но как можно трактовать то, что Мария принесёт тебе смерть? Даже если варианты были бы… Какую смерть? Телесную или духовную? Смерть тебя как короля или как-то ещё?

― Думаю, я уже умер, ― горько шепнул Франциск, а после его голос обрел твёрдость и силу. ― Я верю в это, потому что в это веришь ты. Но я не прощу попытку обездолить мою мать, моих братьев и сестёр и забрать мою корону, ― Франческо решительно посмотрел на сестру. Серсея тепло, с любовью и нежностью улыбнулась брату, и эта улыбка — обычная улыбка принцессы, с которой она всегда к нему обращалась — растопила тонкую корочку ледяного сомнения. Он, наконец-то, смотрел прямо на неё. Ответил собственной тёплой и любящей улыбкой. Потянувшись, поцеловал сестру в щёку. ― Хорошо, и что надо делать?

***

Серсея не знала, зачем сюда пришла. Холодные промозглые подземелья навевали страх даже тем, кто просто проходил мимо. Она спускалась вниз в сопровождении стражника, нёсшего факел, всеми силами стараясь не смотреть по сторонам. Черные провалы камер, забранных решетками, мерный гул далеко внизу — она вздрагивала, подпитывась воспоминаниями о прошедшем, о грядущем, и заставляя себя идти дальше. С каждым шагом Серсея чувствовала, как ярость затапливает её, как кровь начинает бежать быстрее. Ощущала болезненное возбуждение, предвкушение от встречи. Наконец лестница закончилась. Впереди Серсея увидела дверь, рядом с которой стоял ещё один стражник. Он открыл её, с поклоном пропуская вперёд. Затем, закрепив факел в кольце у стены, вышел, прикрыв за собой дверь.

Принцесса осторожно прошла вперед, вглядываясь в полумрак камеры. У стены сидел человек с заведенными назад руками. Голова его была опущена, но, услышав скрип двери, он поднял её и попытался разглядеть вошедшего. Башу помогли, но всё равно он выглядел ужасно ― глаз опух, разбитая губа разбухла, а сам он выглядел довольно жалким.

Вошедшая в темницу сестра резко отличалась от него. Её волосы сверкали, точно золото, украшения посверкивали в слабом свете, а взгляд зловеще горел, точно у змеи перед броском.

Несколько секунд бастард и его сестра молчали. Серсея с отвращением разглядывала человека, причинившего ей столько боли. Она глубоко вздохнула, позволяя ледяной ярости затопить её, чувствуя, как каждая клеточка наливается бешенством. Сделав ещё несколько шагов, принцесса остановилась.

― Значит, у меня скоро будет племянник, ― внезапно сказал он. Серсея отвела взгляд и посмотрела на стену, а потом снова на бастарда. ― Или племянница. Малышка, похожая на мать. У тебя будут красивые дети.

― А ещё я теперь герцогиня, ― сообщила она. ― Отец дал мне и Нострадамусу статус.

― Хоть у кого-то в нашей семье всё хорошо, ― губы Серсеи дернулись в презрительной ухмылке, а глаза зло сверкали. ― За что ты меня так ненавидишь?

― Я скучаю по нашему детству, ― неожиданно призналась она, давая себе небольшую слабость, и пообещав себе, что не заставит Себастьяна платить за неё. Это небольшое откровение она могла себе позволить. ― Тогда наша единственная проблема была как стащить сладкое с кухни и не попасться. Или как помочь мне залезть на дерево и спуститься, не испортив платье. Тогда всё было просто. До определённого момента.

― Ты не можешь меня ненавидеть только из-за того, что один раз ребёнком я тебя обозвал, ― проговорил Себастьян, помятуя о солнечном дне, когда в коридоре, где витражи бросали яркий узор на пол, он назвал сестру «гнилой итальянкой».

― Я ненавижу тебя не из-за этого, Себастьян, ― ровно произнесла Серсея. ― Я ненавижу тебя за то, что, смотря на тебя, вспоминаю о том, что у нас одна мать. Когда ты назвал меня гнилой итальянкой, всё стало на места. Я ребёнок Екатерины Медичи. Я ненавижу тебя, потому что смотря в твоё лицо, я вижу свои глаза, я вспоминаю о том, что несмотря на все и всех, я остаюсь простым бастардом, слабостью Генриха, ― с каждым словом она распалялась всё больше, и всё больнее ей было на сердце. Себастьян… она могла его любить. Боже, она могла так его любить! Так же, как сейчас ненавидела. ― Я ненавижу тебя, потому что иначе я бы тебя любила. Ты не представляешь, как я бы сейчас рвала за тебя глотки. Но ты был первым, кто разбил мне сердце. И это я не смогла простить, ― она гордо расправила плечи, и хотя до этого возвышалась над Башем, сейчас стала выглядеть ещё более уверенной. ― А теперь я Серсея Хелен ди Медичи, дочь короля Генриха Французского и королевы Екатерины Медичи. Я ― принцесса, герцогиня, любимая жена и в скором будущем мать. У меня будет всё, чего никогда не будет у тебя и твоей матери. Счастье и покой, ― она подошла к Себастьяну, и взяла его за подбородок. Её острые ногти погладили ставшие ещё более острые скулы, а потом впилась в них ногтями, как дикая кошка. ― Если ты ещё раз пойдешь против моей семьи, я уничтожу тебя, Себастьян, ― голосом мягким, как тёплое дуновение ветра, сообщила она.

— Это и моя семья тоже! ― вспылил Баш, дёрнувшись вперед, но покалеченное и изнеможённое недельным побегом тело, а также кандалы на ногах и руках не позволили ему приблизиться к возвышающийся сестре и на сантиметр. ― Франциск мой брат, как и твой, и мой отец ― наш отец.

― Да, возможно. Но ты забрал любимую девушку Франциска, забрал его корону, любовь его отца, ― безжалостно перечислила Серсея, хотя прекрасно осознавая, что Баш никогда этого не желал. Он всегда был другом Франциском. Но Серсея была его сестрой больше, чем кто-либо. ― Франциск может и простит, но я знаю, что он никогда этого не забудет.

― Ты не можешь этого знать, ― выплюнул он. Серсея хищно усмехнулась.

― Я знаю, потому что я бы не простила, ― произнесла она, и Себастьян почему-то не нашел, чем ей возразить. ― Теперь, идя против Екатерины, ты пойдешь против меня, запомни это, бастард. Тебе не быть королем.

Она вышла, и дверь за ней оглушительно захлопнулась. Звук отозвался звоном в ушах Баша, и он поморщился, прикрыв глаза. Головная боль разрослась с новой силой. Юноша прикрыл глаза, пытаясь отогнать хорошо знакомое чувство. Опасность. Опасность снова нависла над ним, и на секунду Себастьяну стало страшно. Серсея уже не раз переиграла его, и чутье подсказывало ― она сделает это снова.

***

Тошнота накатила как всегда неожиданно, однако Серсея к этому уже привыкла и была рада, что хотя бы перед Башем не казалась слабой. Принцесса глубоко вдохнула, стараясь прийти в себя, и опёрлась на один из подоконников. Беглым взглядом в окно она выхватила высокую фигуру брата, который пинал мяч вместе с Генрихом и Карлом, пока Эркюль под пристальным взглядом Марго делал что-то в сторонке.