Путь был недолгим, и Серсея этому порадовалась ― отвратительная это была дыра: промозглая и смердящая, едва освещаемая свечой в её руках.

Это была клетка с толстыми, чёрными железными прутьями. В ней что-то было, что-то, что Серсея ошибочно приняла за груду грязного тряпья. Клетка была закрыта, и девушка осмелилась сделать ещё несколько шагов, и вот тогда-то существо и повернуло голову.

Лица Серсея не увидела ― только пыльный мешок с прорезью для глаз и воздуха где-то в районе носа. Это нечто, очевидно, было женского пола, поскольку было одето в женское, убогое платье персикового цвета, грубого пошива и не менее грубого материала. Голые ноги были грязными. Безвольная кукла в порванном платье. Волосы грязными сосульками лежали на плечах, падали на лицо в мешке.

Уже человек, но лишь жалкий осколок прошлого ― оторви да выбрось.

Серсея сглотнула. Её затошнило ещё сильнее. Она дернулась, чувствуя, как воздух резко закончился в легких.

― Кто ты? ― прошелестела принцесса.

Существо ― Серсея с трудом могла назвать его человеком ― подползло к самому краю решетки, вынуждая принцессу сделать шаг назад.

― Кларисса, ― проговорила она.

***

Первым делом, покинув это место, Серсея, разумеется, бросилась на поиски мужа. В лазарете не распоряжался никто, кроме Нострадамуса, а значит и девчонка в подземельях была с ним как-то связана. Сначала она направилась в их комнату, и вело её больше желание поскорее уйти из этого места, уйти из лазарета. В спальне мужа не оказалось. Серсея обошла ещё два места, где скорее всего мог быть прорицатель, и только потом решила вернуться в лазарете. В этот момент она уже была в гневе.

― Нострадамус! ― яростно крикнула принцесса, врываясь внутрь, и громко захлопывая за собой дверь. Слуг и фрейлин она предусмотрительно отослала, понимая, что, если разговор выльется в ссору ― а он скорее всего выльется, принцесса была настроена решительно, хотя искренни не хотела этого ― лишние свидетели были не нужны, всё-таки личная жизнь оставалась личной.

Серсея стремительно вошла в покои, сверкая украшениями в волосах, яркая, как заледеневший лист, ненароком залетевший в открытое окно. Платье, пронзительно голубое, украшенное серебристой вышивкой, взметнулось вокруг ног атласными складками. Она решительно направилась к замершему Нострадамусу.

― Серсея, ― прорицатель поднялся, удивленный её таким внезапным и резким появлением. До этого он сидел за столом, просматривая какие-то бумаги. ― Я думал, ты уже спишь.

Серсея отвлеклась, лихорадочно посмотрев по сторонам. За своими переживаниями она ни разу не озаботилась тем, который час, и только теперь заметила, что лазарет освещали факелы, а в больших окнах было темно. Принцесса глубоко вдохнула. Ей надо было собраться с мыслями и немного обуздать свою ярость. Отчасти у неё получилось ― пусть голос всё ещё дрожал от злости, он звучал преувеличенно равнодушно и холодно:

― Я никогда не видела идеальных союзов. Генрих и Диана, Генрих и Екатерина, Франциск и Мария, Баш и Мария. Ничего. Всё время какие-то препятствия, какие-то ссоры, взаимные упреки, люди между ними. Думала, у нас всё будет по-другому, ― она подошла близко и посмотрела на мужа снизу-вверх, твёрдо смотрев в тёмные глаза, отмечая замешательство, метавшееся в них. ― Но оказалось, у тебя есть тайны от меня.

Обходя прорицателя, она задела его плечом. Серсея опёрлась на стол и внимательно взглянула на Нострадамуса.

― О чём ты?

― Кларисса.

Нострадамус хмыкнул, разворачиваясь и смотря на жену. Холодную и чужую, как всего полгода назад.

― Откуда ты о ней узнала?

― Ты даже не станешь отрицать, похвально, ― Серсея хмыкнула, но всё-таки решила объяснить. ― Меня тошнило, я пришла за травами. Тебя не было и там этот проход. Спустилась вниз. Нашла там… её. Она… кто она, чёрт возьми? ― голос подвел её, дрогнув на последнем предложении, но кобра быстро вернула себе самообладание. В ней ещё теплилась надежда на то, что ссоры не будет, просто не самый приятный разговор. Нострадамус даже не пытался лгать ей, что невольно польстило девушке.

― Помнишь, что случилось до того, как Мария сбежала? ― неожиданно спросил он.

― Много чего. Её служанка умерла, Эйли, кажется. Ты это предвидел? ― догадалась она.

― И сказал Марии, что одна из её девушек умрет. Я не стал говорить Екатерине, она бы убила кого-то из них, чтобы у Марии не оставалось сомнений в моём даре. Кларисса отравила Эйли, и…

― И с лестницы её столкнула тоже Кларисса. Кто она? ― прорицатель колебался. Серсея сжала пальцами края стола. ― Я хочу знать правду, Нострадамус!

― Правду. А ты готова нести ответственность за эту правду? ― он наклонился вперёд, обдавая её лицо горячим дыханием. ― Готова скрывать что-то от Екатерины, или Франциска, или….

― Во имя их блага — да! ― вспыхнула принцесса. Она всегда быстро заводилась. ― Ради них я готова убить каждого в этом проклятом дворце! ― она раздраженно втянула воздух в легкие, но продолжала с неменьшим запалом. ― Как готова жертвовать чем-то ради тебя, мириться, идти на уступки. Но я хочу знать правду!

― Она считает себя связанной с Марией. Непонятые жертвы амбиций Екатерины. Поэтому с самого первого дня она её защищает, оберегает, наставляет, советует.

― Почему Мария проснулась, когда тот мальчишка должен был её изнасиловать? Как она узнала о тайных проходах? Когда планы Екатерины рушатся, в этом виновата Кларисса, которая считает, будто их судьбы похожи? ― с каждым словом Серсея распылялась всё больше. Кровь кипела от давнего позабытого чувства злости. Глаза принцессы метали молнии, и ярость, что захлестывала её с головой, готова была выплеснуться наружу. ― И ты скрывал? Она убийца. Убийца свободно ходит по замку.

― Она ходила по замку, пока не стала убийцей, ― поправил Нострадамус. Серсея прищурилась. ― Теперь она будет сидеть там, а я решу, куда её деть. Я не думал, что Кларисса посмеет убить кого-то, она почти безобидна.

― Почти? Кларисса… Кларисса, ― смутные образы закрутились в голове принцессы. Она посмотрела в окно, на большое зеленое поле, где любили играть в мяч её младшие братья, Карл и Генрих, и внезапно вспомнила. ― Карл с ней разговаривает. Она им показывается, но до сих пор она им не навредила.

― Я обещаю, она никому больше не навредит. Верь мне, хорошо? ― принцесса промолчала, а потом решительно направилась вон из комнаты. Как и она ожидала, её перехватили почти сразу. ― Серсея!

― Пусти! ― зашипела она, совсем как королевская кобра, но на Нострадамуса это не произвело впечатления. Он толкнул её обратно, впечатывая в стол собственным телом, крепко сжимая её запястья, и всё-таки Серсея не могла не отметить нежность, с которой он это сделал. Он всё ещё заботился о ней и помнил о ребенке.

― Нет. Нет, послушай, ― Нострадамус прерывисто вздохнул, встречаясь с ней взглядом. ― Для меня важна только ты. Ни корона, ни власть, ни что-то ещё не стоят также дорого, как и ты. Никто не важен так, как ты. Но я знаю, как для тебя важна Екатерина. Она твоя мать, твоя преданность к ней безгранична и вызывает уважение. Я не хочу, чтобы ты стояла между двух огней, выбирая ― сказать правду или нет. Я хочу, чтобы ты поступала так, как считаешь нужным, и ничто тебя не отягощало. Поступай так, как лучше для Екатерины.

― Поразительно, как ты… ― прошипела девушка. Покачав головой, она решительно взглянула в тёмные глаза и отрезала. ― Ты мой муж. Защищать тебя, поддерживать твои идеи, быть тебе другом, соратником и опорой ― такая же для меня святая обязанность, как и для тебя. И это не отягощает меня, не смей так думать.

— Значит, мы в ловушке, ― произнёс Нострадамус. На несколько томительных секунд в комнате разлилась тишина.

Серсея шумно выдохнула, осознавая, что не дышала всё это время. Нострадамус перехватил её руки, поднимая их к лицу, медленно целуя кончик каждого пальца. Принцесса подняла взгляд на прорицателя, встречаясь с ним глазами. Их горячее дыхание смешалось, сливаясь в долгожданном поцелуе. Мыслей в голове больше не было, только губы, блуждающие по лицу, руки, срывающие ненужную ткань.