― Ваша Светлость?
― Пусть Габриелю назначат жалованье из моих счетов.
Если Камила и была удивлена, то не показала этого. Сначала Серсея волновалась, что её щедрость и милость к Габриелю может стать причиной сплетен, то сейчас уже было всё равно. Габриель был… хорошим человеком, и Анн Монморанси был благодарен, что она сохранила ему жизнь. Серсея могла сделать ещё немного, чтобы сделать его жизнь хорошей. Небольшое жалование, к тому же, укрепит его верность принцессе.
― Конечно. Я отдам необходимые распоряжения.
Родители не должны хоронить своих детей. Серсея вспомнила слова Монморанси ― «любовь — не оправдание злодеяниям, не всем, по крайней мере». А любовь матери к сыну будет оправданием, если Екатерина Медичи убьёт Марию, королеву Шотландии?
Остаток дня девушка провела в своей комнате. Шелковые простыни встретили её желанной прохладой, и леди Нострдам довольно потянулась, накрывая себя тонким одеялом. Принцессе слегка нездоровилось с самого утра, но она упрямо не сказала ничего мужу, и скрыла это от своих фрейлин. Нострадамус с ума сойдёт, если узнает, а ей не хотелось волновать его ещё больше. Такая обострившаяся ситуация при дворе выкачивала из её мужа все силы, Серсея не хотела добавлять к этому волнения за себя. Её безопасность, её здоровье были главными темами в мыслях Нострадамуса, поэтому девушка не спешила ему сообщать об этом.
Она проспала почти всё время ― усталость накатывала волнами, и Серсея то читала, то снова проваливалась в сон, и время прошло в таких неярких моментах. Решив не дожидаться мужа, принцесса приняла быструю ванну и переоделась, чтобы наконец-то улечься спать по-настоящему.
В какой-то момент она проснулась из-за того, что рядом с ней прогнулась кровать, и, дождавшись, пока мужчина ляжет, Серсея сонно прижалась к нему, по привычке укладывая голову ему на грудь. Её тут же обняли, а ладонь сжали в большой, тёплой ладони.
― Нострадамус, ― поприветствовала она мужа. ― Ты вымотался, ― сказала она, почувствовав это на каком-то интуитивном уровне.
Нострадамус погладил её по волосам, ласково перебирая волнистые пряди.
― Мария приходила после визита Екатерины. Расспрашивала меня про видения и их с Франциском будущее. Разговоры об этом иногда утомляют больше, чем сами видения, ― Нострадамус тяжело вздохнул. Серсея не нашла в себе силы даже для того, чтобы открыть глаза, лишь с трудом слегка дернула головой и мазнула губами по мужскому плечу. ― Зачем приходил Анн Монморанси? ― спохватился прорицатель. Он видел, что жена хочет спать, но не мог не спросить.
Серсея вздохнула, но вопрос взбодрил её, и она, превозмогая усталость открыла глаза.
Ей стало душно и невыносимо жарко, несмотря на прохладную ночь. Серсея отбросила своё одеяло и потянулась выше, поудобнее устроилась на груди мужа. В ней что-то менялось, но она пока не могла сказать, почему и зачем. Горячая кровь Серсеи кипела от страха, ненависти, желания отомстить, от всего тёмного и злого, пробудившегося в ней.
― Он просил меня дать разрешение на то, чтобы перехоронить Франсуа.
― И ты дала.
― Да, ― подтвердила Серсея. ― Я просто… подумала о том, что для отца сын остаётся сыном, чтобы не произошло. Какие ошибки мы бы не совершили, родители нас любят. Будь то крестьянин и его дети, или король и его наследники… Или коннетабль Франции и его сын-предатель. Анн заслуживает того, чтобы оплакивать сына в семейном склепе.
Нострадамус молчал какое-то время. Обнял её и прижал к себе — всё как всегда, как и в предыдущие ночи.
― За свои поступки я буду гореть в Аду, ― он поцеловал её в макушку. ― За что же мне достался ангел?
Серсея рассмеялась. Она смотрела на него нежным взглядом, а мужчина не мог оторвать взгляд от её лица, от глубоких глаз, от доброй улыбки. Нострадамус каждый раз как никогда ярко замечал, как она сильна, высока и стройна, точно юное деревце, его прекрасная жена… как после каждой ночи, полной её внезапной, пламенной страсти, она становилась всё краше.
― Я не ангел, Нострадамус, ― покачав головой, произнесла девушка. Его же сердце плавилось от горячего обожания к ней. ― Далеко не ангел.
***
Сильный порыв ветра колыхнул тяжелые шторы и смахнул со стола кипу не придавленных ничем бумаг. Серсея нехотя разлепила не желавшие раскрываться веки. Она не сразу догадалась, что причиной её пробуждения были громкие голоса за дверью и настойчивый стук.
Серсея вздрогнула, сердце её колотилось, простыни перепутались. В комнате было темно, как в яме, кто-то барабанил в дверь.
― Ваша Светлость! ― взволнованно позвала Камила. ― Ваша Светлость, прошу Вас!
― В такое время… ― пробормотала ничего не соображавшая Серсея, выскальзывая из-под тяжелой руки Нострадамуса. Прорицатель дёрнулся во сне, сонно проведя по постели рукой, но, не найдя супругу рядом, проснулся и посмотрел на неё.
― Что происходит? ― хриплым после сна голосом спросил мужчина.
― Понятия не имею, ― ответила принцесса, затягивая пояс халата и открывая дверь. Она обнаружила там фрейлину с занесённым кулачком и с тоненькой свечой в руках. Камила тоже выглядела сонной, взлохмаченной, одетая в длинный розовый халат. В другое время Серсея поразилась, ведь всегда собранная девушка не позволяла себе так являться к принцессе, но сейчас было всё равно. ― Камила, ради всех святых…
― Королева Мария приходила к королю Генриху.
От резкого пробуждения болела голова. Серсея почувствовала, как раздражение поднимается в душе.
― И что? ― зло спросила она, чувствуя, что ещё немного, и сорвётся на фрейлину.
― Она отказалась от союза, ― сказала Камила. ― И… она сбежала из дворца. Сбежала вместе с Себастьяном.
========== восемнадцать. что со мной, франциск ==========
― Тебе не стоит так истязать себя, ― на плечо Франциска вдруг опустилась ладонь сестры, подкравшейся незаметно и словно озвучившей его мысли. ― Ты сделал всё, что мог. Если стража найдет их, значит найдёт. Если нет, то значит так суждено, ― добавила она, и в дофине неожиданно открылось второе дыхание. Ярость, обида за такую несправедливость, за собственную несостоятельность, жажда всё исправить рвались наружу, выбираясь из-под гнёта страха и отчаяния.
― Я хочу знать ― почему, Серсея, ― сказал он, впрочем, не надеясь, что сестра его поймет. Она была прекрасной принцессой, и всё в мире делалось по её желанию, ей никто бы не посмел разбить сердце. Но злость и бессильная ярость во Франциске требовала выход, поэтому он сказал то, что говорить на самом деле не желал. ― Ты же хотела знать, почему Монморанси напал на тебя.
Он испугался, что она уйдёт сейчас, оскорбившись ― Серсея не заслужила такого отношения. Она единственная, кто пыталась поддержать его, пусть и в своей, особой манере королевской кобры. Но принцесса лишь присела на траву рядом с ним, задумчиво сорвала травинку и покрутила её в тонких пальцах. Франциск невольно залюбовался тем, как в неярком солнечном свете переливаются подаренные Нострадамусом кольца.
― Я скучаю, ― призналась она, и Франциск облегченно выдохнул ― сестра совсем не обиделась. Он протянул руку и обнял Серсею. От неё пахло вином и пшеницей, дофин не знал, почему ему это нравилось.
― Да, я тоже. Поиски отнимают много моего времени. Как ты поживаешь?
Серсея надменно фыркнула, но не стала вырываться из объятий брата.
― Если бы со мной не было Нострадамуса, я бы сказала, что меня все бросили. Но в отличие от моей родни, муж всегда может найти для меня время.
Франциск понимал, что это ― ответ на его неумышленное оскорбление, поэтому не стал отвечать.
― Прости, ― сказал он. ― Это важно для меня.
― Я понять не смогу.
Дофин молчал какое-то время, а потом мягко отстранился, сжал плечи принцессы и внимательно посмотрел в зелёные глаза. Не похожие на очи Баша ― у того они были неприятного, почти болотного цвета, а у Серсеи отливали какой-то голубизной. Франциск любил её глаза. Франциск любил её.
― Серсея, скажи мне правду. Мать как-то причастна к этому?
