Это если Мария расскажет кому-то, а если нет?.. Она же так любит Франциска, верит Нострадамусу. Она сделает всё, чтобы спасти его.

В дверь коротко постучали, и в комнату всунулась голова Камилы.

― Ваша светлость, ― она вошла и поклонилась Екатерине. ― Простите. С принцессой Серсеей хочет поговорить герцог и коннетабль Франции, Анн де Монморанси.

― Монморанси? ― удивлённо спросила Екатерина, на несколько секунд позабыв о том, что они с Нострадамусом обсуждали до этого. ― Что отцу предателя хотеть от тебя?

― Не знаю. Как и не знаю, насколько он сам предатель, отец его не разжаловал, не забрал его богатства, всего лишь отослал из дворца. Проводите его в сад, я с ним встречусь.

― Уверена? ― коротко поинтересовался мужчина. Нострадамус никогда не шёл против решений жены, но сдерживал их и хотел быть уверенным, что Серсеи ничего не будет угрожать. Она могла делать, что хочет, для него была важна её жизнь, безопасность и счастье.

Нострадамус видел во взгляде своей жены пустоту. Она начала меньше есть, становилась более рассеянной, пропускала много важных деталей разговоров. Девушка была внимательна к желаниям своих родных ― младших братьев и сестры, мужа, родителей, но от неё всё равно веяло холодом.

― Я буду со стражей, ― наконец медленно сказала Серсея и призналась. ― Мне интересно, что он скажет.

Её глаза такие яркие и такие правдивые, что Нострадамус терялся в них. Он находился под её чарами, и отрицать это было глупо. Она привстала на носочки, бегло поцеловала его в губы ― поцелуй теплый и очень нежный ― и вышла. Екатерина метнула на зятя хитрый взгляд, но на её лицо снова набежала туча. Королева снова вспомнила, что привело её сюда.

Монморанси пригласил её в королевский сад, главный при дворце, где часто происходили ночные торжества, театральные представления, маскарад, танцы. Серсее он мало нравился как раз из-за своей помпезности, она больше предпочитала ветвистый сад с розами своей бабушки.

В королевском саду же были искусственные пещеры с зеркалами и клетки с зверями. В парк завозились новые растения из Италии, Испании и стран Азии. По периметру были возведены оранжерея, инжирный сад, львиный двор и садовый домик. Около львиного двора Монморанси и пожелал встретиться.

Как принцесса, Серсея была обязана знать хотя бы поимённо видных государственных деятелей, их сыновей ― преимущественно сыновей, потому что мало ли, какой союз мог понадобится Генриху ― и кем они были. Серсея ненавидела это зубрить в детстве, но, как и Франциск всё равно учила.

Анн Монморанси помимо того, что был просто политиком, являлся ещё и военным, первый герцог де Монморанси, маршал Франции, затем коннетабль Франции и пэр Франции. Анн принимал участие в заключении Мадридского договора. Её дед назначил Монморанси коннетаблем, но скоро потерял расположение короля ― Серсее не говорили, почему. После вступления на престол Генриха II Монморанси вновь добился прежнего влияния и стал ближайшим советником короля. Но из-за поступка сына Анн был выслан ― точнее, его вежливо попросили покинуть дворец, и он жил в своём замке Экуан к северу от Парижа.

Серсея согласилась на встречу не только из-за его статуса и заслуг перед Франции. В первую очередь ей действительно было интересно узнать, что может хотеть от неё отец человека, который хотел изнасиловать её и насильно стать мужем принцессы. А во-вторых ― она хотела взглянуть ему в глаза. От Екатерины Серсея научилась рассматривать разные причинно-следственные связи, и, кто знает, возможно Анн надоумил сына сделать то, за что Франсуа в итоге поплатился жизнью.

Когда Серсея приблизилась, герцог с трудом встал, опираясь на трость из чёрного дерева и украшенную алмазами.

― Герцог Монморанси.

Анн с трудом поклонился. У него были потрясающие седые короткие волосы, ни одной выбившейся пряди, даже ни одного секущегося кончика. Идеальные. Глаза — серые. Бледно-бледно-серые, такие светлые, будто все живые краски из них выкачали. То, что осталось, напоминало цветом грязный подтаявший снег в конце зимы.

― Ваша Светлость. Рад, что Вы согласились на беседу. Простите, что с опозданием, но поздравляю Вас со свадьбой.

― Благодарю, ― сдержанно ответила Серсея. Что бы не произошло с Франсуа, Анн Монморанси всё ещё оставался важным политиком и советником её отца, она должна была ― хоть и не обязана ― проявлять хотя бы видимое уважение. ― У Вас ко мне какое-то дело?

Она неотрывно смотрела на Анна, и сердце его пропустило удар. В глазах девушки плясали дьявольские огоньки — в ней было слишком много тёмного. Оценив прямоту девушки, он не стал ходить вокруг да около, и тихо, но прямо и уверенно сказал:

― Ваша Светлость, я не буду оправдывать своего сына, не буду молить о прощение, не буду его оправдать. Вы и сами знаете, что он любил Вас, но он не имел право поступать так, как он поступил. Любовь — не оправдание злодеяниям, не всем, по крайней мере. Я осуждаю и презираю его поступок, и как верный подданный вашего отца полностью принимаю и соглашаюсь с казнью, что Вы определили для него.

― Но как отец?..

Анн Монморанси вздохнул, и Серсея на несколько секунд подумала, что мужчина вот-вот расплачется.

― Но как отец я скорблю по сыну, ― тоскливо произнёс он, и от этого тона у Серсеи всё сжалось внутри, не только сердце. ― По сыну, который сделал глупую ошибку из-за любви и поплатился за неё. Вы сохранили жизнь моему второму сыну, и хотя Габриель не станет моим наследником, он хотя бы жив, и живет ту жизнь, которую выбрал для себя. Возможно, она сделает его счастливым, возможно ― нет, но он будет жив.

― Так чего же Вы хотите от меня? ― нетерпеливо спросила Серсея. Напоминания о Франсуа, о Габриеле мучили её, давили, ей вовсе не хотелось вспоминать о брате, которого она убила, и о брате, которого пощадила. Конечно, полностью вычеркнуть Габриеля не получится ― он теперь был её наёмником, человеком, который станет убивать и умирать за неё, но Франсуа и то, что он сделал ― и хотел сделать ― Серсея собиралась вычеркнуть из памяти.

― Франсуа не похоронили, как подобает. Его и его людей закопали как собак. Позвольте мне выкопать его тело и похоронить моего сына так, как он заслуживает. Как заслуживает человек, которым он был до того, как посмел оскорбить Вас. Прошу, ― его голос совсем затих, но, к своему большому сожалению, последнюю фразу Серсея всё-таки разобрала. ― Позвольте отцу похоронить сына.

Серсея взглянула на него, и впервые за весь разговор увидела не просто высокопоставленного, умудрённого жизнью герцога, а человека. Ему было шестьдесят, может больше. Старого человека, слабого, у Анна Монморанси были седые волосы и блеклые глаза, слегка трясущиеся руки, и стоял он с трудом, немного согнувшись. Это был старик, потерявший любимого сына и наследника, опозоренный старик, которого многие, наверняка, презирали. Он мог лишиться всего, если бы только Генрих не ценил его так высоко. Говорят, что дети платят за грехи родителей до седьмого поколения, но никто не думает о том, что за ошибки детей родители тоже страдают.

Серсея могла ответить отказом. Могла лишить отца права хоронить сына как человека. Могла…

― Конечно, ― сказала она. И тут же добавила: ― Не стоит возводить ему пышные похороны и… Это может оскорбить моего отца.

― Я понимаю, ― согласно кивнул Анн. ― Франсуа просто перезахоронят в семейном склепе на освящённой земле, поставят памятник из простого камня, где будет имя и даты жизни. Ничего более.

Девушка решила промолчать. Куда делась уверенность, где твёрдость и резкость?

― Благодарю Вас, Ваша Светлость. Господь будет к Вам милостив, ― тихо произнес Анн, глубоко поклонившись. Серсея поспешила уйти. Спиной она ещё долго чувствовала тоскливый взгляд убитого горем отца, который не исчез, пока она не скрылась за очередным поворотом живой изгороди. О казне Франсуа она всё ещё не жалела, но сочувствовала его отцу. Родители не должны хоронить своих детей.

― Камила, ― позвала она отставшую позади вместе со стражей фрейлину, и та поспешила приблизиться.