Габриель вскинул голову.
― Простите?
«Раны быстро заживают, связки уже почти не болят» ― подумала Серсея. Франсуа ни в чём не раскаивался, более того, он считал бы себя счастливцем, если бы обесчестил принцессу, а его брат Габриель был другим. Он раскаивался, не молил о прощение, он просто понимал, что за преступление должен понести наказание. Был взрослее своего братца, он — юноша, готовый отвечать за свои поступки.
Габриель был её ровесником. Серсея просто не могла поступить иначе, не могла его убить.
― Я сохраню Вам жизнь, ― медленно повторила девушка. Габриель сделал небольшой шаг вперед, но тут же рухнул на колени. Видимо, его тоже неплохо приложили, Серсея только сейчас заметила, как исполосована его спина ударами плетки. Она вздохнула и присела перед ним на корточки. Габриель смотрел на неё спокойным взглядом, в котором сияла надежда. Глаза у него были глубокие и красивые. Принцесса продолжила мягким голосом. ― Но Вы должны поклясться мне в абсолютной преданности. Вы будете служить мне и только мне, станете моими глазами и ушами там, где я повелю, сделаете, что я повелю, и убьете, кого я повелю.
― Те люди ― мои наёмники, мы работаем вместе. И они сообщили мне кое-какие правила. Мы не убиваем детей, не убиваем на святой земле. Если вас это устроит…
― Устроит, ― решительно кивнула девушка. Она выпрямилась, отмечая, что стоило бы послать кого-то обработать раны. Палачи королевской семьи работали на совесть, как бы не было гадких последствий. ― Сколько у Вас людей?
― Нас всего двенадцать. Они все старше меня, самому старшему около сорока, но они уважают меня и моё положение. Они тоже были там, и им тоже не пришлось по душе, что мы украли… принцессу, ― Серсея вспомнила людей, которые стояли в стороне и не спешили присоединяться к насмешка тигра, хоть и высмеивали её попытки купить их. ― Они почтут за честь служить Вам.
― Вам придется отказаться от имени отца, титулов, стать практически никем, ― напомнила она, и Габриель кивнул.
― С радостью. А люди, что идут за мной, и так никто.
Она кивнула и пообещала привести врача, после чего вышла из камеры. Камила топталась у самого входа в темницы, видимо, ей доложили о случившемся и, боясь нового наказания, она поспешила к своей принцессе.
― Приведете врача в камеру Габриеля, ― приказала Серсея и не стала ничего объяснять недоумевавшей фрейлине. Принцесса направилась в свою комнату и по пути она внезапно вспомнила о заветном флакончике, припрятанном в шкатулке. Девушка испытала почти восторг от этой мысли ― она убьет ни двух, а сразу трёх зайцев. Диана получит своё, Габриель докажет ей свою верность, и её предчувствие не обмануло ― нужный человек нашёлся.
Быть может, и насчет Нострадамуса она более, чем права. В конце концов, выбирая из того, кого любишь ты и кто любит тебя, Серсея, судя по всему, получила и то, и другое.
Казнь преступников организована через три дня. Габриеля должны были обезглавить, для Франсуа и Тигра она придумала более изощрённую казнь. Генрих захотел сделать из этого потеху, как и на день Святого Михаила с английским послом Саймоном. Поэтому казнь была сначала превращена в театральное представление, но Серсея на нём так и не появилась. Смотреть на прикованного к дереву Габриэль почему-то оказалось выше её сил. Отец решил устроить казнь в саду, погода располагала, как он сказал. Серсея равнодушно пожала плечами. Ей был важен факт свершения мести, а не место.
Она появилась перед самой казней ― в красивом красном платье, с распущенными волосами и блестящей золотой короной, как символ того, что горевать по убитым она не будет, как и носить траур. Франциск сидел по правую руку от Генриха, Мария ― рядом с ним. Серсее досталось место около Екатерины, за их спинами тёмной тенью стоял Нострадамус. Серсея испытала лёгкое чувство вины перед всеми ними ― она никому не сказала о том, что собирается помиловать юношу. Конечно, ей стоило было обсудить всё это с отцом и матерью, но она почему-то искренне считала, что уж такие-то новости до короля и королевы обязательно дойдут, и ждала, что один из родителей сам ворвется в её комнату с обвинениями. Но этого так и не произошло, и девушка как-то уже позабыла о своём решении.
Генрих произнёс речь, но Серсея не запомнила ни слова, хотя отец, судя по всему, был красноречив и несдержан. Она смотрела на Габриеля и думала только о нём. Когда палач уже подходил к Габриелю ― его ждала самая быстрая и легкая смерть из тех троих, что сегодня казнили, слуг Франсуа просто повесели сразу после ареста господина ― смиренно подошедшему к плахе. Принцесса внезапно осознала, что он не ждал от неё спасения, очевидно, списав всё произошедшее на простое издевательство.
Габриель сжал свой серебренный, реконструированный рубинами крест и начал тихо произносить молитву. Он прочел молитву, потом опустился на колени и, обхватив руками плаху, сам положил на неё голову. В спасение парень больше не верил.
Серсея резко выпрямилась. Все взгляды устремились на неё, но Серсея видела только Габриеля и слышала только стук собственного сердца.
― Что ты делаешь? ― удивленно шикнула Екатерина, но Серсея заговорила сама. Она подняла правую руку в самом торжественном жесте, на который только была способна, и дорогое золотое кольцо с изумрудом сверкнуло в свете солнца.
― Габриель де Монморанси, ― громко позвала она. Габриель поднял склоненную голову и посмотрел на принцессу с надеждой и немалым удивлением. Он до последнего не верил в своё спасение. ― Я сохраняю Вам жизнь, дарю Вам своё прощение и помилование, ― тихий шепот придворных поднялся мгновенно, но голос Серсеи прервал его. ― Вы будете лишены фамилии своего отца, своих богатств, земель и титулов. И всё-таки Вы будете живы.
Габриель кивнул несколько раз. Надежда в его глазах, как у заплутавшего оленёнка. Его подняли и бестактно швырнули к подножью помоста, на котором устроилась королевская семья, ожидая высказывания благодарности.
― Спасибо, Ваша Светлость, ― хрипло проговорил он. Серсея испытала чувство вины по отношению к этому юноше, хотя винить себя должен был именно он.
Решив, что так будет правильно, она спустилась с помоста и остановилась перед Габриелем. Бывший лорд мгновенно понял, что от него требовалось, и прикоснулся губами к красной юбке принцессы. Красный ― цвет невинности для католиков, цвет мученической смерти. Прикладываясь губами к одежде принцессы, Габриель словно очищался от преступления против неё. Серсея поднялась обратно и села на свое место. Палачи медлили, дожидаясь решения по поводу Франсуа и Тигра ― вдруг она и этих двух пощадит? Но милосердие на сегодня уже источилось, и принцесса была как никогда решительной.
― Зачем? ― шепнула Екатерина.
― Те, кому ты спас жизнь, никогда этого не забудут.
«Я уже знаю, как он докажет мне свою благодарность» ― подумала Серсея, и жесткая ухмылка украсила её лицо.
Отголосок жалости мелькнул в душе принцессы и тут же угас. Она чувствовала, как ожесточилось её сердце, как очерствело и заледенело то, что благодаря Нострадамусу загорелось после долгих лет вынужденного равнодушия.
«Я поступаю, как должна, ― подумала она. ― Франсуа и его люди виновны, но я дарую жизнь Габриелю. Это более, чем милосердно».
Генрих, впрочем, не разделял неуверенность своих людей. Он явно не ожидал такого, но идти против дочери не стал. Лишь кивнул, чтобы палачи подтащили к нему Франсуа и Тигра.
― Франсуа де Монморанси, ― жёстко произнес король. Глаза Серсеи сузились от злости, а полученные не так давно раны запульсировали и неприятно закалили запястья. ― Вы обвиняетесь в преступление против королевской семьи Валуа, в похищение моей дочери и дочери Екатерины Медичи, Серсеи де Медичи.
― За оскорбление, нанесенное мне, Вы получите корону, ― оскалившись, сказала Серсея. Тут Генрих тоже улыбался ― только немногие знали, как будет казнен Монморанси, и Екатерина, Франциск, Мария и Нострадамус в это число не входили. Поэтому их ждал ещё один сюрприз. ― Ты получишь великолепную золотую корону, от которой затрепещет любой человек.
