В комнате Нострадамус усадил Серсею на кровать.
― Я позову Вам… кого-нибудь. Где Ваши фрейлины?
― Спят уже, наверное, ― равнодушно пожала плечами Серсея. На фрейлин ей было всё равно. ― Мы пили с Франциском и…. Было весело. А потом Франциск… Какой сейчас час?
― Час ночи.
― Поздно. А Вы сами-то хотите на мне жениться? ― совершенно неожиданно спросила Серсея, смотря на него с нежностью и легкой тревогой. Женщины всегда всё понимают без слов. Хотя вряд ли она смогла бы понять его, признайся он в своей легкой, но всё-таки существующей одержимостью. Одержимостью самой Серсеей ― физически-болезненное желание быть постоянно рядом, и эмоциональная потребность чувствовать её.
― Что? ― переспросил Нострадамус, поддавая ей стакан холодной воды. Из-за трясущихся рук Серсея не могла его удержать, поэтому мужчине пришлось помочь.
Выпив всё, Серсея облизала губы и продолжила:
― Ну, я любимица королевы-итальянки-Медичи, я злая, холодная, саркастичная, избалованная, стервозная, высокомерная, бездушная, жестокая и, моё любимое…
― Королевская кобра? ― с улыбкой предположил Нострадамус.
― Да, Королевская кобра! ― Серсея тихо рассмеялась и даже прищелкнула пальцами. ― А ещё я бастарда короля, рожденная от любовницы-шлюхи, ― спокойно продолжила она, но прорицателя покоробило от такого сравнения. ― Меня ненавидит собственная мать, и я не смогу дать вам ни титул, ничего не могу дать. Кроме денег, которые мне подарила Екатерина и Генрих. Мой собственный брат, Себастьян, считает меня «гнилой итальянкой». Зачем Вам такая жена? ― совсем шепотом закончила она.
― Серсея, ― вздохнул Нострадамус. Он опустился на корточки напротив принцессы и взял её холодные руки в свои. ― Ты умная, хитрая, преданная, верная, и кто бы что ни говорил, чтобы ты сама о себе не думала ― ты добрая, ласковая, сострадательная, понимающая, открытая и отзывчивая. Но такая ты только с людьми, которым доверяешь, которых любишь. Ты удивительная. Если ты станешь моей женой, мне уже не будут нужны ни титулы, ни земли, ни богатства. Только ты.
Серсея смотрела на него и, кажется, не верила. Не верила, что её можно любить так, как любил Нострадамус.
Она вспомнила о том безумии, что было в том доме, когда её похитили. Тот человек, которого так и не поймали, тоже её любил.
― Спокойной ночи, ― пробормотала она и, больше ничего не сказав, легла, завернувшись в тонкое одеяло и повернулась спиной к Нострадамусу. Больше она не знала, что сказать, но и на признание ответить не могла. По крайней мере ― не в таком состоянии и не сейчас.
========== тринадцать. красоту, что подарили мне ==========
В дверь уверенно постучали, и вошла Диана. В бархатном платье, очевидно дорогом и новом, с собранными волосами и со скромным, но красивым ожерельем на шее она была отражением всего лучшего при дворе короля Генриха.
Серсея на несколько секунд дрогнула. Она бы предпочла не встречаться с матерью, и даже была рада новостям о том, что фрейлина Марии ― леди Кенна ― постепенно забирает сердце короля себе.
Кроме того, после вчерашнего жутко болела голова, и заботливо оставленные Нострадамусом травы с водой не очень помогли. Приходила в себя принцесса мучительно медленно ― с каждым разом обмороки, глубокий сон и нездоровая усталость давались всё тяжелее. Но, слава Богу, к приходу Дианы она очнулась почти полностью. Однако стоять перед этой женщиной в одной сорочке, простоволосой, без привычной брони в виде драгоценностей и дорогих платьев совсем не хотелось.
— Ты выходишь замуж, — медленно произнесла Пуатье, как-то по-особенному проговаривая каждое слово. — За предсказателя Нострадамуса, одного из самого близкого друга Екатерины.
— Тебя это волнует? ― недовольно спросила Серсея. Конечно, это было плохой идеей — с первых минут Серсея едва сдерживала желание разорвать фаворитку отца на куски. Уже давно она подошла к той стадии, когда единственный взгляд на эту женщину приводил её в неконтролируемое бешенство.
Глаза Дианы мигом почернели – выжигающая ненависть уже давно была обоюдоострой.
— Я твоя мать, ― сказала Диана, будто хлыстом ударив Серсею, и черты её лица сложились в жёсткую улыбку. Диана не показалась Серсее красивой ― скорее наряженной, красиво причёсанной фарфоровой куклой с мерзким выражением лица.
К счастью, давно прошло время, когда Серсея пугалась этого выражения лица, начинала плакать и просыпалась ночью от кошмаров. Теперь она осознавала ― девушка была намного сильнее Дианы де Пуатье, которая, роди хоть десять сыновей, так бы и осталась всего лишь фавориткой. А Серсея была принцессой, которую признавали и знали все, чья судьба обещала быть счастливой.
Поэтому девушка гордо распрямила плечи и посмотрела на Диану тем самым взглядом, за который Себастьян назвал её «гнилая итальянка». Теперь это звучало почти комплиментом.
— Нет, ― холодно отрезала она, и теперь Диану будто ударило хлыстом. ― Ты родила меня, но отреклась, едва поняв, что я не смогу обеспечить тебе путь к власти. Тебе нужны не дети, а оружие. А теперь уходи из моей комнаты, ― Диана снова состроила то самое выражение лица, будто ещё надеялась напугать Серсею, но когда поняла, что с этим покончено, метнулась вперед и со всей силой ударила Серсею по лицу. Однако же схватила за плечи раньше, чем та упала бы, и толкнула её в сторону. ― Отпусти! ― взвизгнула Серсея, но Диана, несмотря на тощее телосложение, обладала необыкновенной для женщины силы.
— Думаешь, ты нужна Екатерине? ― зашипела Диана, пытаясь нанести ещё один удар, однако Серсея увернулась. Тогда женщина схватила её за плечи и скинула на пол. Комната перед глазами Серсеи закружилась, потолок стал расплываться, а Диана уже нависла над ней. ― Не знаю, что есть в тебе такого, но ей ты точно не нужна. Ты была и останешься бастардом её мужа, ни больше, ни меньше. Маленькая девочка, которая была не нужна даже собственной матери! ― Диана отвесила Серсеи ещё несколько подчищен и подняла, снова толкнув в сторону кровати. ― Никто тебя не любит, и никому ты не нужна! Помни об этом, когда…
— Довольно! ― громыхнул чужой мужской голос, и Диана резко развернулась. Нострадамус выглядел почти угрожающе ― высокий и мускулистый, он возвышался над ними обоими, но чёрные, колдовские глаза прожигали только Диану. ― Леди Диана, немедленно покиньте эту комнату.
— Ты не смеешь… ― зашипела Пуатье, стискивая горло дочери сильнее.
— Смею, ― возразил Нострадамус. Голос его был похож на рык медведя, и Диана почувствовала, как испуганно вздрогнула дочь. ― Она моя невеста. И я — тот, кто ее любит, и тот, кому она нужна. Если вы не смогли любить свою дочь, мне вас жаль. А теперь — выметайтесь, пока королева не узнала, что вы напали на её воспитанницу.
Диана ещё с минуту с бешеной яростью в глазах всматривалась в прорицателя, который был выше и шире слабой женщины, и почему-то внезапно стал внушать угрозу. Пальцы на шее Серсее сжались в последний раз, и Диана с силой оттолкнула дочь от себя. Серсея оступилась, ударилась головой о деревянный столб у кровати, но закусила губу и не вскрикнула от боли.
Метнув в неё ещё один уничтожительный взгляд, фаворитка короля вышла из комнаты, а Нострадамус подхватил Серсею раньше, чем та упала бы.
― Голова, ― коротко всхлипнула девушка. Нострадамус понятливо кивнул и аккуратно усадил принцессу на кровать. Он подошёл к столу принцессы, открыл один из ящиков и достал оттуда мазь ― Екатерина всегда настаивала, что Серсея должна хранить в своих покоях снадобья, которые смогли бы помочь ей в случае чего.
― Сильно болит? ― ласково поинтересовался мужчина.
― Она всего лишь покидала меня по комнате, ― несмотря на ноющую боль в затылке, Серсея нашла в себе силы усмехнуться. ― Ничего страшного, главное, чтобы синяков не было.
Диана никогда не осмеливалась поднимать руку на Серсею ― никогда, чтобы девочка не делала. Однажды, когда Генриха не было в замке, девочка, зная, что отец всё спускает ей с рук, публично назвала Диану «паршивой фавориткой». Тогда женщина, видимо, еле-еле сдержалась.
