— Нет, она в порядке. Только…
— Только что?
Нострадамус посмотрел на Екатерину, но вспомнил о Серсее. Вспомнил про сегодняшнее утро.
Сегодня на утренней встрече, увидев Серсею, окруженную мужчинами, он ощутил новое пугающее чувство. Ревность. Ревность оказалась неожиданно сильной. И желание присвоить, обладать, не отдавать никому и никогда в один миг вырвалось из-подо всех замков, за которыми спрятал его в своём сердце прорицатель.
Он смотрел на женщину, которая ему не принадлежала, которая не могла ему принадлежать, сгорая от ревности, одновременно мечтая уничтожить всех мужчин, просто стоявших рядом с ней, и желая оказаться на месте любого из них. Любого, кто мог касаться её, не борясь с вопившей на все лады совестью. Нострадамус знал, почему эти дворяне увивались за девушкой. Могущественная королевская кобра. Любимица королевы-матери и короля. Такой они видели её.
Особенно тот мальчишка Франсуа, который скользил по девушке слишком открытым, страстным взглядом. Он не имел права смотреть так на Серсею, будто она уже принадлежала ему.
Хотя наверняка были и другие. Те, кого Нострадамус заочно ненавидел больше первых. Те, кто, обрадовавшись заявлению прорицателя о скором замужестве принцессы, веря ему или нет, сами желали быть на месте избранника. Чтобы быть рядом с ней, любоваться ею, касаться, целовать, делить с ней одну постель… Теперь все они открыто наслаждались её красотой. Её лицом, её волосами, её…
Как тот ублюдок Франсуа.
Но в одно мгновение, Генрих, который недолюбливал и презирал Нострадамуса и в лучшие времена внезапно дал прорицателю всё, о чём тот мог только мечтать ― принцессу Серсею.
— Она моя, ― сказал Нострадамус. ― Серсея принадлежит мне.
========== двенадцать. я выйду замуж за человека, который заявит на меня свои права ==========
— О чём ты говоришь, Нострадамус? ― шокировано переспросила королева. ― Что значат твои слова о том, что Серсея принадлежит тебе? Она не может быть твоей.
— Может. Это предначертано судьбой.
— Да объясни толком, ради Бога, я ничего не понимаю! ― закричала Екатерина, окончательно потеряв последние крупицы спокойствия и понимания ситуации. Предсказания Нострадамуса всегда выходили путанными, неясными, зачастую их можно было трактовать по-новому, но одно королева знала точно ― мужчина никогда не ошибался в своих видениях. И теперь говорил такие дикие, немыслимые вещи.
Нострадамус вздохнул. Он сам не был уверен, что сможет объяснить то, что узнал наверняка совсем недавно, да и не было гарантии, что Екатерина поверит. Он претендовал на самое дорогое, что было у неё, на одно из самых бесценных сокровищ ― дочь, которая принадлежала Екатерине больше, чем другие дети. Даже дофин Франциск был в первую очередь наследником Франции, желанным первенцем, который спас Екатерину от незавидной участи в прошлом, но Серсея… Серсея была её от и до.
— Когда Вы приняли решение оставить её себе, я увидел её такой, какой она есть сейчас, ― наконец сказал прорицатель. ― Мимолетно, нечетко, но с каждым годом видение становилось всё четче и ярче, как будто туман спадал с образа Вашей приемной дочери. Я долго не мог понять, почему Господь посылает мне её образ, пока в день приезда королевы Марии мне не было дано новое видение: я видел Серсею и себя рядом с ней. В тот день, двенадцатого января семнадцать лет назад у Вас было два пути: взять Серсею себе или оставить её Диане. Но Вы выбрали первое и навсегда изменили судьбу Серсеи и мою. Не знаю, сегодня ли, завтра, через неделю, через год или через десять лет, но Серсея будет со мной, и я буду рядом с ней. У меня никогда не было видений чётче, чем это.
Екатерина молчала. Молчала подозрительно долго, и Нострадамус попытался представить, какую задачу она решает в своей голове, и чем ему это грозит. Убьют ли его? Отошлут из замка? Екатерина найдет способ разорвать этот брак?
— Не приближайся к Серсее, пока я не решу, что с этим делать. Она королевской крови! ― возмущённо всплеснула руками Екатерина, хотя не было ясно, удивлена она или зла. ― Она дочь Генриха, и моя приёмная дочь, которой я дала свою фамилию.
— И всё же, она бастард, а значит — свободная женщина, ― жёстко напомнил прорицатель. ― И может быть со свободным мужчиной, вроде меня.
Екатерина зашипела, как разъяренная кошка, и Нострадамус подумал, что ещё пару слов о Серсеи, и королева совсем не по-королевски вцепиться ему в шею ногтями.
— Я сказала, Нострадамус. Не подходи к ней, пока я не приму решение. Плевать на Генриха и эту свадьбу, держись от неё подальше.
Нострадамус встал и вышел. Екатерина не стала задерживать его и вину за свои слова не ощущала. Нострадамус был ей другом, близким и единственным другом на протяжении многих лет, он поддерживал её в самых ужасных делах, прикрывал её, и, королева не сомневалась, он был готов отдать за неё жизнь. Но отдать за него дочь? Вот так просто, не зная, хочет ли этого сама Серсея? А если не хочет ― как пойти против публичного слова короля? Просто надеятся, что Нострадамус окажется великодушным, чтобы не трогать молодую супругу, а Серсея ― благоразумна, чтобы не извести мужа? Как они будут жить?
Брак без любви ужасен. Екатерина знала это наверняка. Меньше всего она желала этого для своей дочери.
«Как же иронично, ― зло подумала королева. ― Я хочу спасти Франциска от брака с его возлюбленной, чтобы он жил, а Генрих устраивает брак Серсеи с человеком, к которому она равнодушна, чтобы повеселиться».
Позади что-то скрипнуло, и Екатерина обернулась, готовая обрушить свой гнев на какого-нибудь подслушивавшего слугу, но увидела только как из потайного хода выскользнула бледная, как смерть, Серсея, и тяжело осела на кровать королевы.
― О Боги! ― прошептала Екатерина. ― Ты всё слышала?
― Да. Всё. До единого слова, ― бесцветно проговорила Серсея. Екатерина метнулась к ней, но принцесса снова заговорила, и её голос обрёл непонятную силу. ― Когда отец приказал Нострадамусу сделать предсказание Марии, он сказал не всё. Он сказал так, что услышала только я ― я выйду замуж за человека, который заявит на меня свои права. Потом, я пришла к нему вечером, и…
― Не говори, что ты… была с ним, ― присев рядом, жёстоко спросила Екатерина, и глаза Серсеи округлились.
― Что вы, нет! У нас ничего не было. Он сказал, что меня, скорее всего, изнасилуют. Я дала ему пощечину. А после похищения, когда меня чуть не… ― Серсея запнулась; Екатерина погладила её по волосам. ― Нострадамус сказал, что моя судьба изменилась. Что я стану женщиной в объятьях человека, который меня любит, но он не знал, люблю ли я его.
― Почему ты не сказала? ― мягко поинтересовалась женщина, обнимая своего ребенка. Серсея вся вздрогнула, будто сдерживая рыдания.
― Я подумала, что это неважно. Кроме того, предсказание про Франциска так Вас пугало, и я решила, что могу защищаться сама. И я смогла. Предсказание Нострадамуса помогло мне. И… мы не были близки, но у нас было пару… моментов.
Екатерина промолчала. Она прижала голову принцессы груди, утешая, как в детстве, в те редкие моменты, когда дочь обращалась к ней за помощью. Всегда такая самостоятельная, её маленькая девочка Медичи.
― Ты отдашь меня ему? ― хрипло спросила Серсея.
― Никогда, если ты не захочешь, ― решительно ответила Екатерина. И пусть Генрих горит синим пламенем, пусть весь двор смеется над ними. Она заткнет горла смеющимся, и короля утихомирит, если понадобится. Её дочь ― единственная дочь, которая принадлежала Екатерина больше, чем Генриху ― не станет разменной монетой в развлечениях своего отца.
Серсея какое-то время ещё молчала, а потом выпрямилась, встала и коротко поклонилась. Она была похожа на куколку в голубом, шелковом платье, которое красиво облегало её стройную, красивую фигуру. Золотистые волосы сверкали, как золото. Золото Медичи.
― Доброй ночи.
― А ты хочешь? ― спросила королева, когда дочь дошла до самых дверей.
Серсея остановилась. Она долго о чём-то думала, а потом заговорила:
