В просторном помещении почти все столики оказались свободны, мы сели у окна. В кафе звучали блюзы и джаз, за стойкой скучал бармен, а ещё одна пара средних лет, судя по нахмуренным лицам, негромко выясняла отношения.

Я заказала «эспрессо», Коршунов – «американо». В ожидании официанта Иван слегка улыбнулся и сказал:

– Знаешь, Ника, я давно хотел тебе сказать…короче, ты мне очень нравишься.

– И давно? – игриво произнесла я.

– Давно, с первого семестра, – решительно заявил Коршунов.

– И что же раньше молчал об этом?

Он насупился, вздохнул и ответил:

– Смелости не хватало, если честно. Вы ведь с Фроловой держитесь особняком, белая кость, как говорится.

Я громко рассмеялась и сказала, не скрывая иронии:

– Ну, Ваня, тут ты не прав, мой отец бывший инженер, а ныне пенсионер, олигархи среди моих родственников отсутствуют. Но неужели тебя только данное обстоятельство останавливало?

– Да нет, ты ведь такая умная, начитанная, продвинутая, а ещё…

– Ну что ты остановился, договаривай!

– Ты очень красивая, – тихо сказал Коршунов.

– Это что же, признание в любви? – уточнила я.

– Можно и так сказать.

После этих слов Иван даже чуть покраснел и стал пить принесённый кофе, не положив в чашку ни одного куска сахара. Я даже немного растерялась – как на такое реагировать? Высмеять его, ответить твёрдым отказом, перевести всё в шутку? Но нет, я вдруг вспомнила Анины слова о надёжности. До сих пор мои поклонники явно не блистали подобной чертой характера, предпочитая взаимное отсутствие каких-либо обязательств и ответственности. Познакомились – повстречались месяц-другой-третий – и разбежались, каждый в свою сторону, в поисках новых чувств и новых ощущений. А Коршунов выглядел искренним и основательным, таких принято называть однолюбами. Не Ален Делон, но и не Квазимодо. А вдруг это моя судьба?

И с этого дня мы начали встречаться. Конечно, вся группа, включая Фролову, очень быстро узнала об этом. И тут-то выяснилось, что сам-собой возник вечно живой любовный треугольник – Ника-Ваня-Аня. Надо сказать, Коршунов ни о чём не догадывался, а я не считала необходимым ставить его в известность о разговоре с лучшей подругой. Закончился он тем, что Фролова призналась в любви к Ивану, расплакалась, потом взяла себя в руки и пожелала мне счастья. Но, чего скрывать, отношения наши с той поры не то, чтобы разладились, но изменились не в лучшую сторону. Увы, cе ля ви.

Под Новый Год я привела Коршунова в родительскую квартиру и познакомила с отцом. Как ни странно, они быстро нашли общий язык, оба были болельщиками местного футбольного клуба, оба любили порыбачить, оба неплохо играли в шахматы. Вечером, когда мы проводили гостя, отец сказал с одобрением:

– Молодец, дочка, выбрала хорошего парня.

–Положим, это он меня выбрал, – фыркнула я.

– Да нет, – улыбнулся отец, – на самом деле всегда выбирает женщина, только порой сама об этом не догадывается. Но смотри, такие, как Иван, не прощают предательства.

Почему он предупредил меня именно о предательстве? Я удивилась, не придала этому никакого значения. В моём молодёжном окружении царила полная демократия, никаких раз и навсегда установленных норм и правил не существовало, полюбили-разлюбили, прожили в браке год – и возненавидели друг друга. А предательство – это совсем о другом…

И полетели счастливые дни, зиму сменила весна, потом пришло жаркое южное лето. Мы бродили по бульвару на Лермонтовской, сидели в тенистых парках и скверах, лакомились мороженым у фонтана на площади Искусства. Иван, как оказалось, знал наизусть множество стихов Пушкина и Лермонтова, Блока и Есенина. Любовь к поэзии привила ему учительница русского языка и литературы, а способности к иностранным языкам заметил у Ивана школьный преподаватель английского языка, отставной военный переводчик, выполнявший интернациональный долг в Эфиопии, Анголе и Мозамбике. Он же и рекомендовал поступать на иняз.

Военным переводчиком хотел стать и Коршунов, благо в университете после всевозможных реформ и оптимизаций всё же оставили военную кафедру, и он вместе с дипломом должен был получить офицерское звание…

Иногда я оставалась на ночь в «гостинке» многоэтажной панельной башни на северной окраине города, которую снимал мой новый друг. Мы покупали в соседнем супермаркете бутылку сухого красного вина, банку зелёного горошка, майонез, дешёвую колбасу и батон белого хлеба, готовили себе незамысловатый ужин. И не было ничего вкуснее этой простой пищи. А потом долго любили друг друга. За внешней сдержанностью скрывался нежный и чуткий человек, который раскрывался именно в эти моменты. Мы уносились в другой мир и в нём не было границы между нами, где не существовало наших тел, а было единое пространство, в котором царила страсть. За несколько месяцев до окончания универа Коршунов предложил мне посетить с ним ЗАГС, я была готова стать официальной женой будущего офицера и делить с ним горе и радости, как не пафосно звучит такая фраза. Но в дело вмешался случай, роль которого исполнила моя несравненная тётя Галина Петровна Чернявская.

Тётя Галя не была похожа на своего брата, моего отца. Светловолосая, невысокая, с юности полная, всегда весёлая и задорная, она пользовалась успехом у мужчин солидных, вальяжных, состоятельных, но как правило давно и прочно женатых. Поэтому штамп о браке в её паспорте к пятидесяти годам так и не появился, зато жизненного опыта было хоть отбавляй. И после смерти мамы Галина Петровна взяла надо мной шефство, как в социалистическую эпоху комсомол над пионерией.

Несколько раз она встречалась у нас на квартире с Иваном Коршуновым, была с ним вежлива и обходительна, но когда я сообщила о предстоящей свадьбе, то тётю Галю словно подменили.

– Ни в коем случае, ни за что! – категорично заявила она.

Хотя классическое выражение «только через мой труп» не прозвучало, но оно, безусловно, подразумевалось. Я осторожно попыталась выяснить, чем же ей не понравился мой жених. И услышала в ответ тираду, которой мог позавидовать самый популярный драматург или сценарист:

– Девочка моя, ты что, совсем обезумела? Да, он хороший парень, воспитанный и неглупый, но на что вы будете жить? Лейтенант – это ведь не полковник и даже не майор, а направить его могут в такую глушь, где для тебя не найдётся никакой работы, а значит рассчитывать вы сможете только на его оклад. Столько учиться для того, чтобы стать домохозяйкой? Ты об этом мечтала? И потом, дальние гарнизоны, горячие точки, зоны боевых действий…Ты там с тоски умрёшь от безделья и скуки, или, того хуже, станешь вдовой через несколько лет. Нет, Ника, тебе нужен совсем другой муж.

– И какой же, хотелось бы узнать? – с иронией поинтересовалась я.

Тётя доходчиво объяснила:

– Ты молода и красива, но такой будешь оставаться не слишком долго, уж поверь мне. Пока же все козыри в твоих руках, используй их разумно. Найди для себя вакансию в какой-нибудь коммерческой фирме, там всегда найдутся либо холостяки, либо разведённые. С квартирами, дачами, автомобилями, и большими заработками. Кто-нибудь из них обязательно обратит внимание на красотку с престижным образованием, а уж дальше всё будет зависеть только от тебя.

– То есть продать себя, так, что ли?

– Дурочка, не продать, а занять достойное место под солнцем. Думай, дорогая, думай. Ты можешь стать женой крупного предпринимателя или руководителя, сама со временем превратиться в бизнес-леди. Не торопись, семь раз отмерь – а уж потом режь. И помни – молодость товар скоропортящийся.

Я промолчала, тётя Галя усмехнулась и стала прощаться. Когда дверь за ней захлопнулась, в душе у меня проснулись сомнения, ранее мирно дремавшие. Кое в чём любезная родственница была права, пожалуй. Мне совсем не хотелось провести продолжительную часть жизни в пустынях или в горах, вдали от больших городов, от театров, концертных залов, торговых центров и аквапарков. Может быть, нужно просто подождать, пока Коршунова не повысят в звании и не переведут поближе к мегаполисам? Но как сообщить ему это? Прав был отец – Иван сочтёт это предательством.