Ева уставилась на парней. Кеши среди них не вычислялось. А вот зачем багаж? Может, это ассистенты пришли готовить аудиторию для очередной лекции? А что, сейчас и до полдевятого, бывает, студенты занимаются, не хватает аудиторий почему-то. А эти такие деловитые…
Блондин нашёл удобное место для чемодана, поставил его, поднял взгляд на Еву и спросил:
— Это ты?
— Я, — улыбнулась девочка. Странно же ответить — нет, не я. Хотя они ей и незнакомы.
— Понятно. — Скользнул взглядом по телу, но не похабно-мужским, а деловым, оценивающим. Так на малышку Еву смотрела их деревенская портниха, снимая мерку. Врачи тоже таким глазом смотрят, будто интересуют их отдельные стороны человека, а не он весь.
— Ну что же. Клиент движется сюда медленным ходом, а мы пока почву подготовим… Э-э, постой, да ты ходила в туалет сегодня?
— Ходила, — от смущение правду выболтала Ева. Незнакомые парни, да ещё о таком спрашивают!
Темноволосый зашёл сзади и вдруг ловко провёл ей согнутым пальцем внутри пояса джинсов. Ой, ще-ще-щекотно же-же, чуть не взвизгнула она, и неожиданно как. Чего это они себе позволяют?
— Пломбы нет, — констатировал парень. — Похоже, Андрюха, работка предстоит, если наш сухим дотрюхает. — Блондин потёр руки и как-то нехорошо посмотрел на Еву.
И тут её осенило — её приняли за Эвелину. Блин, она думала, что все всех знают в лицо, а это что же… Это, вроде, не те парни, что Эвку тогда поили. Вроде…
— Вы что, думаете, что я — Эвелина? Нет, она ушла в туалет. Давайте покажу. — Это она от неожиданности и возмущения парней в женский спровадить хотела.
— Нет? А ты кто же?
— Я… ну, я её сокурсница, она попросила меня подождать Кешу и всё ему объяснить. Проиграла, сдалась, ушла в туалет. Всё. Я пойду?
Парни переглянулись. Последняя робкая фраза означала запрашивание разрешения, но такового не было. Уйти просто так?
Оказывается, они по-своему поняли её заминку в начале ответа.
— Может, и так, Витька, — сказал блондин, — а может, и по-другому. Сколько у нас клиенты пугались, осознав, что их ждёт, пытались улизнуть. Чем вот ты докажешь, что не эта… — Он выхватил из нагрудного кармана блокнотик, посмотрел, — не Эвелина?
— Я… а разве в лицо вы её не знаете?
— Да вот не случилось как-то.
— А разве вы не Кешины секунданты?
— Секунданты? — Они заулыбались. — Нет, конечно. Секунданты — его товарищи, ведут его сейчас под руки, он же только зажиматься может. Бледный — жуть! А мы — бригада из магазина "Интим", помогаем спорщикам профессионально выполнять условия пари. Нам эти имена… сегодня обрабатываем Эвелину, завтра — Катерину, послезавтра — какую-нибудь Люсиль… Всех не упомнишь, даже имён, тем более лиц. Только тела кое-какие запоминаются, татуировки.
Еву охватило чувство неизвестности и страха.
— А как вы их обраба… то есть какие это условия пари?
Снова усмешки.
— Если ты Эвелина, — сказал Виктор, — то притворяешься классно, но не дотягиваешь, запинаешься. Ну ладно, язык не отвалится. — Он снова посмотрел в блокнот. — Клиенты Иннокентий и Эвелина (он назвал фамилии), победители факультетских писсингов, договорились выпить в течение нынешнего дня по два литра воды и после пяти терпеть на очной ставке, как мы понимаем — вот здесь. Перетерпевший получает право пороть сдавшегося до тех пор, пока сам остаётся сухим. Трусы пломбируются, ну и всякие дополнительные услуги. Сумма оплаты посторонним не разглашается. — Он захлопнул блокнот и взглянул на Еву, будто спрашивал: точно не знала?
"Пороть"? Она не ослышалась? Ну, и развлекаются нынче молодёжь!
— А поскольку ушла ли эта Эвелина в туалет или вот перед нами комедию ломает, то она проиграла пари и пороть Иннокентий будет её, а не наоборот. Он на пределе, надо тут всё подготовить, чтобы времени даром не терять. Сама понимаешь — экстремальный писсинг.
— Да она об экстриме и не слышала, вон как покраснела, — пробасил Андрей.
— Всё это интересно, но при чём тут я? Я только передала вам слова настоящей Эвелины, ждите тут её, если хотите. А мне пора.
— Да при том, — втолковывал Виктор, словно терпеливый преподаватель непонятливой студентке, — что тут место финального терпежа и экзекуции. И на нём присутствует только одна девушка, то есть ты.
— Но я же вам объяснила!
— Ты-то объяснила, да у нас опыт есть. И он показывает, что клиент храбр, пока фантазирует, и часто трусит, когда дело доходит до дела. Положим, ты — Эвелина, честно ждала, но когда поняла, что тебя ждёт пять минут сущего ада, то решила словчить и улизнуть. Мол, я не я и жо… попа не моя, а потом он обоссытся и пари кончится. Может быть такое?
— Более чем может, — подтвердил Андрей.
— Бережёного бог бережёт, — развивал мысль Виктор. — Кто может подтвердить, что ты — не Эвелина? Клиент и его секунданты, а будут они здесь минут через пять, ну, десять. Так что лучше подожди это время, а мы пока подготовимся к экзекуции. Клиент на пределе, а наши услуги экстра-класса: он входит, берёт ремень и пошёл.
— Пять-десять минут? Ну, это я подожду. Да, может, и сама Эвелина к тому времени вернётся.
— Вот и ладушки. Только мы, извини уж, дверь запрём, мало ли что. О, чёрт, да тут обычный замок и задвижка. А ключ где? Не знаешь? Точно не знаешь, не спрятала? Ладно, задвинем задвижку, а ты бежать не пытайся, поняла? Попытка к бегству — признание вины… то есть тождественности с Эвелиной этой.
Ева отошла подальше от двери, села за парту первого ряда и стала смотреть, как работают профессионалы.
Чемодан раскрылся, Андрей завозился в нём, шепча себе под нос: "Где же женская подстилка?". Тем временем Виктор достал из сумки четыре струбцинки с прикреплёнными к ним ременными кольцами и быстро привинтил их к партам — две на первый, две на третий ряд. При этом он оглядывался на Еву, будто прикидывая её рост и размах конечностей.
Увидев, что Ева смотрит на растяжные струбцинки, он сказал:
— Хлипковато, конечно, но на выезде лучше и не сделаешь. Вот в подвале "Интима" — другое дело. Там всё стационарное, там как тело принайтуешь, что не шелохнуться. Напрягайся-не напрягайся, ни на миллиметр никуда. Я как испытал на себе, душа, не поверишь — в пятки, будто умер, настолько неподвижен. Дышать можно, с этой стороны свободно только. А то как же — ведь и щекочут у нас голые ступни, клиенты это любят. Такой хохот выходит, дикий, истошный. Дёрнуться не можешь, всё в голос и уходит.
