Часов в десять позвонил Чарик и озабоченно сообщил, что Мозель – фигура в Питере известная, но Московский район не является зоной его влияния. На всякий случай Чарик послал своих ребят на дежурство к нашему дому, а назавтра договорился о контакте с Мозелем, чтобы прояснить претензии.

Следом раздался телефонный звонок, который поставил точку в моих сомнениях.

– Здорово, Стрелец! Это Мозель с тобой говорит. Витя Мозель – тезка твой. Слыхал?

– Сегодня слыхал, – ответил я. – Здорово.

– А-а-а, про сегодня ты забудь. Моя ошибка. Не проследил – не того послали. А кадры решают все – это еще Картавый начертал. Или Гуталин? Не помнишь?

Он говорил лениво, добродушно, но я уловил скрытую угрозу.

– Не помню. А что, ты еще кого-то пришлешь?

– Ни к чему это, Стрелец. Люди у меня занятые – чего их туда-сюда гонять. Сам звоню – видишь? Тут меня один человек попросил, чтобы ты к нему в гости заглянул. А с человеком этим я долгие годы в одной хате проживал, глаза в глаза. Отказать не могу. Нельзя такому человеку отказывать, понимаешь?

Вот ведь попал в компанию! И этому отказывать нельзя!

– Понимаю. Из Екатеринбурга человек?

– Ух ты, смотри, какой понятливый! – обрадовался Мозель. – Верно, из Екатеринбурга. Сегодня ты на самолет уже опоздал, зато завтра утром туда чартерный рейс вылетает. Проездом, из Европы. Билет на регистрации возьмешь, по паспорту. Слетай, Стрелец, не сочти за труд. И, главное, рыжую цацку не забудь. Тебя сам Мозель просит – оцени. Окажи уважение. – Он помолчал, раскатисто кашлянул в сторону и довольно жестко проговорил: – А-то ведь, те люди, которые за тебя хлопочут, не помогут, если я обижусь. Договорились, тезка?

– Договорились, – сказал я.

Можно подумать, у меня оставался какой-то выбор.

После двух с половиной часов полета самолет стал падать. На световых табло вспыхнули предупреждения: «Пристегнуть ремни», что-то зловеще защелкало в динамиках громкоговорящей связи. Из-за зеленой занавески показалась стюардесса. Она проникла в салон не вся и не сразу: сначала лицо, потом плечи и грудь, потом руки, сжимавшие края занавески. Остальное осталось на рассмотрение в другом салоне. Девушка сурово оглядела притихших пассажиров и так же, по частям удалилась.

Самолет врезался в вязкую серо-лиловую массу, затрясся, закачал крыльями, но минут через десять успешно вынырнул из тучи, пронесся над намокшим лесом и грохнулся на посадочную полосу. Истошно засвистели турбины, выдувая воздух, снова защелкало, заклекотало в динамиках.

Появилась стюардесса – на этот раз вся целиком. Она откинула штору в сторону и бодро объявила, что самолет произвел успешную посадку в аэропорту «Кольцово» города Екатеринбурга, хотя к этому моменту насчет успешной посадки догадался даже самый тупой и нервный пассажир. Еще стюардесса извинилась за неполадки со связью и прочие неудобства и пригласила всех воспользоваться этими неудобствами в следующий раз. Другого выбора у пассажиров не было, и они обещали воспользоваться.

На выходе из аэропорта стояла шеренга встречающих молодых людей с табличками. Такое впечатление, что мы сразу угодили с корабля на бал камней. «ООО Изумруд», «ТОО Малахит», «Агат», «Рубин», «Лазурит». Только один чудак, у которого из-за воротника белой рубашки выпирала задушенная и натертая галстуком багровая борцовская шея, решил соригинальничать и написал на своей табличке: «Стрельцов».

Встав в стороне от потока прибывших пассажиров, я наблюдал за ним минут пять. Он вытягивал шею и внимательно вглядывался в проходивших мимо людей. Какому-то хмурому, похожему на гробовщика мужику в строгом черном костюме он сунул табличку прямо под нос, а когда мужчина покачал головой и двинулся дальше, неодобрительно процедил ему вслед:

– Баран!

Я подошел.

– Здорово. Стрельцов – это я.

– Стрельцов? – Он недоверчиво оглядел меня с ног до головы, задержал взгляд на куртке и уточнил, кивнув на табличку: – Тот самый?

Надо было выбирать между «тем самым» и бараном, и я подтвердил:

– Тот самый.

– Из Питера?

– Из Питера.

Встречающий обрадовался и расплылся в довольной улыбке.

– Тогда пошли!

Покинув душное, клокочущее тысячью голосами здание аэропорта, мы пересекли заполненную машинами небольшую площадь и свернули налево, к чистенькой, засаженной елями аллее, отгороженной от встречающих и провожающих указателями: «Проход запрещен» и «Только для служебных автомашин».

У длинной, обрубленной прямыми углами красной «Вольво» порывисто курил длинноволосый парнишка, одетый в яркую прорезиненную курточку с капюшоном, потертые джинсы и растоптанные кроссовки. Увидев нас, он поплевал на сигарету, торопливо огляделся и, не обнаружив поблизости урны, замешкался на пару секунд, но потом бросил окурок под машину и отряхнул руки.

– Здравствуйте! – закричал он.

Мы подошли. Мой провожатый уважительно представил длинноволосого:

– Александр Данилович.

Пацан кивнул, накрутил на палец три длинных волосины, подразумевающих пышную бороду на его гладком подбородке, хотел протянуть руку, но засомневался и первым это сделать не решился. На местного авторитета Александр Данилович явно не тянул.

Я протянул свою.

– Здравствуйте, Александр Данилович.

Мы обменялись рукопожатием. Парень, встретивший меня в аэропорту, тем временем открыл дверь, забросил табличку на заднее сиденье. Обернувшись, вспомнил, подошел и тоже протянул руку:

– Голованов.

– Стрельцов, – ответил я, кивая в сторону таблички, и, чтобы они знали, что я прекрасно ориентируюсь на местности, спросил: – А где Платон Иванович?

– Платон Иванович – человек занятой. Ты… Вы вот ему покажите.

Голованов неосторожно крутанул подбородком, указывая на товарища. Из-под галстука выстрелила и покатилась по асфальту пуговица. Он со злостью пнул по ней, но промахнулся.

Я догадался, кто такой Александр Данилович, но на всякий случай решил уточнить:

– Что показать?

– Произведение искусства, – не глядя на меня, ответил Голованов. Он уставился на асфальт и медленно отводил ногу назад для повторного удара.

– Крестик золотой. Вы не сомневайтесь – я узнаю, – проговорил Александр Данилович и застенчиво добавил: – Я же его сам делал.

Действительно, он только притронулся кончиком пальца к нижнему краю крестика и уверенно заявил:

– Да, это он. Самый первый.

Во второй раз Голованову удалось отправить пуговицу куда-то в переплетение мокрых еловых лап. Он мельком взглянул на крестик, переспрашивать не стал и полез в салон. Усевшись в кресло, взял трубку и набрал номер.

– Да, встретил… Да, видел… Ее крестик. Тот самый – Данилыч сразу узнал… А как же – доставлю в лучшем виде. Только Данилыча отвезу и – к вам…

Я вторично догадался, что доставлять в лучшем виде собираются меня. Это несколько утешало. Было бы гораздо неприятнее, если бы меня доставили в худшем виде.

Голованов задним ходом вырулил со спецстоянки, лихо развернулся.

– А куда едем? – спросил я.

– К Маркелычу в гости, – ответил он, высунул голову в боковое окно и заорал подъезжающему мотоциклисту:

– Ты куда, баран, прешься?! Не видишь – «только для машин»! – и вполголоса, через плечо пояснил: – На двух колесах – это не люди! Не уважаю!

Потом он молчал, только крутил шеей и виновато кряхтел. Я тоже молчал, исподлобья оглядывал салон, прикидывая, чем можно будет огреть его по широкому затылку в случае непредвиденных обстоятельств.

Юное дарование Александр Данилович вылез где-то на тихой окраинной улочке, застроенной древними избушками, вросшими в землю почти по окна, степенно попрощался за руку и скрылся за пышными кустами. Голованов проводил его взглядом и нерешительно повернулся ко мне.

Посомневавшись с полминуты, он созрел.

– Слушай, давай на «ты», а? А чего: «вы» да «вы»? Как псевдофобы, в натуре!