Литмир - Электронная Библиотека

Солдат опустил голову.

Хельсе обвел подслеповатыми глазами собравшихся часовых и сказал: «По свидетельствам лекарей, это не бубонная и не легочная чума, но нам от этого не легче. Я до конца своей паршивой жизни не забуду лица больных бубонной Чумой! Гниющие язвы на шее, черные пятна на теле оттого, что кровь льется под кожу! Смерть наступает в течение суток после заражения. Если на тебя чихнут, если ты увидишь дома дохлую крысу, если на тебя перескочит блоха с чумного – можешь заказывать себе гроб! Я прекрасно помню эпидемию двадцать лет назад. Людей хоронили деревнями! Деревнями!!! Если заболеешь, помощи не жди! Будешь гнить до тех пор в своей вонючей койке, пока соседи задыхаться не начнут. Тогда твой дом сожгут. Целые районы становились кладбищами! Я спасся тогда, набив морду вышестоящему по службе и попав на гауптвахту. Туда чума не добралась… Я не знаю, что за дрянь косит людей в Чартице, Зеленых полянах и Ниргуше, но с этого момента с той стороны в город никто не войдет!

* * *

По стальным шлемам – саладам Часовых барабанил мелкий противный дождь. Всматриваясь в туманную вечернюю мглу, люди ежились и стирали влагу с лица руками. Вдалеке петлял Бран, змеиными кольцами стелющийся по равнине. Все ворота города были заперты, а решетки опущены. Город объявлялся закрытым для всего окружающего мира на неделю. А то и более.

Брендок Байер в напряжении теребил мокрый рыжий ус. Его высокий лоб покрыли хмурые морщины. Стражник волновался, то и дело подходил к факелу, торчащему в зубце стены, чтобы погреть окоченевшие руки. Ночь выдалась на редкость холодной.

В тумане показалась фигурка человека, и сразу же с высоты раздался грозный оклик «Стоять»!

Байер натянул тяжелый башенный лук в две трети человеческого роста высотой и хорошенько прицелился.

– Стой, где стоишь! Назови себя и скажи, откуда идешь! У нас есть приказ стрелять в любого! В окрестностях города чума, так что советую убираться, пока твои кишки не покормили крыс!

Из тумана показалась фигура паренька с мешком за плечами. Он предостерегающе вскинул руки:

– Пожалуйста, не стреляйте! Я иду из Чартица, меня зовут Ян! Андерас Ян! Я принес вести из города!

Справа раздался крик:

– Считаю до трех, парень! Убирайся подобру-поздорову! Стража шутить не умеет!

Байер закричал:

– Постойте, ребята! Прошу, погодите стрелять! Сынок, – закричал стражник во тьму, – если ты из Чартица, тогда должен знать Хельгу Байер! Она жена старосты! Скажи, с ней все нормально? Я ее брат!

Парень вскинул голову, ища глазами стражника на стене, и когда, наконец, увидел обращавшегося к нему рыжеусого часового, крикнул:

– Староста был болен, когда я уезжал. Сейчас, наверное, уже отдал богу душу! Жену он отправил с детьми, но не знаю куда! Они, наверное, живы и здоровы.

Байер не смел поверить надежде, однако, ликуя в душе, сорвавшимся голосом хрипло спросил:

– А откуда ты знаешь про это?

– У меня письмо от старосты! Письмо для господина Вейса! Я должен передать лично ему в руки!

Байер в нерешительности замер. Стража вокруг задумалась. С одной стороны, они были обязаны сообщить о письме для комтура из больного Чартица, но с другой стороны оставалась немалая доля риска. Парень мог попросту блефовать, чтобы попасть в город до наступления темноты. Встречаться с бродягами и разбойниками, шастающими в окрестностях города, не хотелось никому и никогда.

– Вот что – наконец-то решил часовой – снимай с себя всю одежду, до исподнего! Развязывай мешок и выкидывай свое барахло. Потом сложишь все в кучу и сожжешь! Киньте ему факел и принесите мою рубаху и порты из казармы!

Кто-то бросил вниз факел, который парень поднял. Вздохнув, он вытащил из мешка нехитрые пожитки, кошелек, мандолину и футляр с пергаментом отложил в сторону, и покорно стал стаскивать с себя одежду, ежась от холода и от ощущения направленных на него длинных стрел.

Когда парень, в чем мать родила, стараясь прикрыть рукой срам, поджег ворох одеяния, Байер кинул ему кусок серого жирного мыла, острый нож и грубую щетку из конского волоса.

– Иди, мойся в Бране, затем обрежешь свои лохмы. Только так попадешь в город!

Парень покорно взял вещи, брошенные ему стражником, и поплелся к реке. Некоторое время со стены был слышен плеск воды, и, примерно через час путник вернулся с неумело постриженной головой, парой порезов под ушами и на шее. Одежда Байера висела на костлявых плечах мешком. У юнца был настолько глупый и беззащитный вид, что на лицах суровых стражников появились улыбки, однако общая атмосфера напряженности и страха не дала веселью хода.

Вскоре ворота приоткрылись, и парень проскользнул внутрь. Байер грозно навис над дрожащим от холодной воды юношей и кивнул на мандолину, которую тот робко прижимал руками к груди.

– Это что?

– Я играю немного, пою… Я не могу ее бросить.

Стражник смягчился и положил руку на плечо паренька.

– Пойдем, сынок. Высохни, поешь, приди в себя, и ночью я отведу тебя к комтуру. Надеюсь, что ты принес важные для него вести, иначе тебя бросят в тюрьму. Знаешь, каково в темнице, таким как ты? Тяжело и неуютно…

Парень задрожал от слов стражника еще больше, однако вздохнул и пошел за его удаляющейся спиной, покрытой засаленным кожаным плащом.

После холодного ужина из бобовой похлебки и стакана «Doppelganner» -а, стражник долго и настойчиво выспрашивал у парня подробности обстановки в Чартице, затем рыжеусый солдат вывел Яна из подвалов башенной казармы и повел по узким переулкам ночного города к Дворцу Истины, где располагалась городская стража.

После получаса ходьбы, перейдя площадь с белыми мраморными фонтанами, изображающими диковинных зверей, побеждаемых героями, закованными в латы, Байер и Ян встали на ступени Дворца Истины.

Колоссальное сооружение из гранита с золотистыми прожилками, встречающегося лишь в Проклятых Штольнях, угрюмо и властно нависало над окрестными зданиями. Над четырьмя порталами, ведущими ко входу во Дворец, красовались зловещего вида горгульи, у одной из каменных тварей было сломано крыло, а у второй слева на хищной морде была выбоина. Узкие высокие окна Дворца со стеклами синего цвета были темны. Лишь местами на верхних этажах виднелся мертвенно желтый свет масляных ламп и светильников. Шла смена Ночной стражи. А в самой восточной из угловых башенок, напоминающих шестигранные конусы, располагалась приемная Клеменса Вейса, чье прозвище Палаш стало притчей во языцех среди жителей города. За окнами башни бродили тени. Комтур не спал.

Путники преодолели девяносто девять ступеней, Байер повел парня к входу и оба они зашли внутрь через широкие дубовые двери, украшенные завитушками из слоновой кости. Стража была открыта и днем и ночью, а на часах возле здания никогда не было солдат. Подобную мишуру начальство не терпело и считало излишним ставить людей на всякого рода бесполезные, но почетные караулы.

Изнутри Дворец не был настолько интересен и величав как снаружи. Обилие комнат, в которых располагались различные службы и ведомства разного ранга, напоминало большой улей или муравейник. Строгие интерьеры мрачных коридоров, охраняемые внушительного вида железными исполинами в доспехах прошлых эпох, давили на человека своим холодным спокойствием, и Ян сразу почувствовал себя жалким и ничтожным. Ему стало не по себе. Старые картины в черных от времени окладах из золоченого дерева изображали сцены невероятные и захватывающие. Возле одной из них Ян остановился и, несмотря на то, что Байер нетерпеливо тянул его за собой, спросил:

– Что это?

Байер обернулся, и лицо его стало мрачнее тучи.

Знаменитый закрытый процесс над Шерметом Вернегой по прозвищу «Вирм». Слыхал о таком?

Ян кивнул. Еще бы он не слышал. В детстве Андерас помнил, как этим прозвищем пугали маленьких детей. Когда Вирма наконец-то поймали в катакомбах под Шленхау, где он прятался два с лишним года, стражам, бравшим его, стало дурно от ужаса. В подвале нашли останки почти тридцати маленьких детей, от трех до десяти лет. Безумный колдун, некогда бывший неплохим специалистом по лечению и заговариванию колотых и резаных ранений, под старость лет занялся антропомантией – гаданием по человеческим внутренностям. Причем он «изобрел» новый способ этого отвратительного колдовства – гадание по внутренностям еще живых детей. Подобная форма безумия, очевидно, могла быть следствием влияния какого-либо демона-бунтаря, попавшего в Шленхау вследствие определенных магических возмущений. После допросов Вирма сочли невменяемым, поскольку штатные колдуны стражи доказали наличие факта проведения суккубата над сознанием Шермета так и не опознанным демоном, однако приговор был суров – Вернегу замуровали заживо, опасаясь беспорядков в городе. Слишком уж силен был гнев простого люда Шленхау, к тому же, стража потеряла пять человек при попытке взять старого колдуна. В катакомбы страшные действия Вернеги привлекли столько различных тварей, что после очистки подземелий колдуны стражи изрядно пополнили тома описаний созданий Магических Штормов. А Огненный королевский элементаль, который сидел в темноте катакомб, карауля вход в подземное логово колдуна, спалил нескольких человек и едва не провалил всю затею. Лишь уничтожив существо, люди нашли Вернегу за его отвратительным занятием. В окровавленных лохмотьях старик, напевая под нос и совершенно не обращая внимание на все, что творилось вокруг, методично разрезал живот хрипящей от боли маленькой девочке. Стража едва не разорвала старика на месте, однако Клеменс Палаш, в те времена носивший звание капрала, не позволил сделать это. И правильно, ибо впоследствии старик признался под пытками, где прятал пятерых живых малышей. Их удалось спасти, и Палаш продвинулся по службе. Байер указал Яну на Палаша, который выступал в суде качестве свидетеля. Ян внимательно рассмотрел надменно-гордое лицо молодого блондина со шрамом на подбородке, глубоко посаженными глазами, тонкими губами и прямым носом с небольшой горбинкой. В этом лице угадывался гордый и опасный человек. Человек, готовый на все, ради достижения своей цели. Красавцем его нельзя было назвать, однако что-то в ледяном взгляде его серых глаз вызывало уважение и восхищение одновременно. Вернега же сидел за толстенной кованой решеткой, вцепившись в нее пальцами, словно дикий зверь. Седые космы старика были похожи на клочья тумана, а раззявленный в крике беззубый рот внушал суеверный ужас. У старика был выколот правый глаз, а на месте левого уха виднелось кровавое пятно. Стража на пытки не скупилась никогда. Народ в Зале Раскаяния и Очищения художник изобразил превосходно. Гнев, слезы, ненависть и отвращение на лицах собравшихся судей, стражей и приглашенных на суд людей придавали картине оттенок мрачного ощущения тяжести и страха. Ян отвернулся и пошел вслед за Байером, не говоря ни слова и стараясь не поднимать глаз на все диковинки, хотя он – коренной провинциал, никогда в жизни не видел ничего подобного.

5
{"b":"717600","o":1}