Второй мужчина, вероятно, главный среди камуфляжных, равнодушно рассматривал задержанного, лежавшего на асфальте. Потом он жестом показал, чтобы того подняли на ноги. Наклонился к мужику в спортивном костюме, и что-то тихо сказал, от чего задержанный попытался попятиться, но уперся в стоящих позади камуфляжных. После мужчина без маски повернулся к нам, и я не смогла отвести взгляд от его лица: одновременно и красиво, и страшно. Правильные, даже красивые, черты в сочетании с холодностью и какой-то жестокостью. Он не хмурился, и не пытался делать страшное выражение лица, нет, он был абсолютно расслаблен, но выглядел при этом угрожающе. Это и пугало.

— Понятых ищи, — хрипло обратился он к следователю.

— А эти что? — не поднимая глаз от бумаг, спросил мужчина в форме.

— Бабка сойдет. Ищи второго.

— Их там как раз двое, — следователь что-то писал на форменном листе, положив его на папку, которую прижимал к капоту машины.

— Юра, — раздраженно сказал камуфляжный. — Думаешь, девке есть 18?

Я ошарашено повернулась к старушке: такая неприкрытая грубость меня всегда поражала. Мы же здесь, рядом, мы все слышим. «Бабка» и «девка» — не особо лестные термины. И, конечно, мне есть 18 лет. Хотя я прекрасно знала, как выгляжу со стороны. Генетическим наследством стали невысокий рост и субтильная комплекция. Мы с мамой были живой иллюстрацией народной фразы «Маленькая собачка — всю жизнь щенок». Когда мама была в роддоме, акушерка сказала: «Господи, несчастное дитя. Сама еще ребенок, а уже рожать собралась». А «дитю» тогда было 27 лет. Да и я, когда устроилась в клинику, сначала воспринималась всеми как маленькая девочка, которой, кроме как влажной уборки, ничего и доверить нельзя. При сочетании телосложения и фамилии Малышкина я еще в школе получила прозвище «Малышка», которое неотступно следовало за мной: одногруппники в колледже звали меня только так, да и на работе коллеги редко звали меня Леной, и уж тем более Еленой Вячеславовной. Поэтому я понимала сомнения представителя закона, но обидно все ровно было.

— Девушка, вы совершеннолетняя? — наконец поднял голову следователь, обращаясь ко мне.

— Да, — слишком громко ответила я.

— Вы, и вы, женщина, — он посмотрел на старушку, — подойдите сюда, пожалуйста. Меня зовут Петренко Юрий Константинович, я следователь прокуратуры центрального района. Вы стали свидетелями задержания подозреваемого по уголовному делу…

— Кого он натворил-то? — с неприкрытым интересом выкрикнула бабулька.

— Не перебивайте меня, пожалуйста. Сейчас при вас будет произведен обыск личных вещей задержанного. По статье 60-й уголовно-процессуального кодекса вы можете оказать следствию помощь. Я бы хотел попросить вас быть понятыми. Вы знакомы с задержанным? У вас паспорта с собой?

Мы со старушкой начали искать документы. При этом она беспрестанно болтала, получая неодобрительные взгляды следователя.

— Я ж так на базар опоздаю. Доня, — обратилась она ко мне, — тебе сала не надо? Вон тощая какая. У меня в 3-м ряду такое сало можно купить, хоть рожу им мажь, все одно — на пользу будет. А вам сала не надо?

Следователь закатил глаза, и практически вырвал из рук бабушки паспорт. Главный над камуфляжными курил, и рассматривал задержанного, у которого, как я только что заметила, разбита губа. Он сплевывал кровь на асфальт, и недобро обводил всех своими маслеными глазками. Но наткнувшись на внимательный взгляд командира камуфляжных, опустил голову. Я, напротив, вглядывалась в лицо мужчины, и, задумавшись, не сразу поняла, что он так же смотрит мне в глаза.

— Девочка, тебе плохо? — спросил камуфляжный.

— Нет, — протянула я, нагло разглядывая его равнодушное лицо.

Следователь переписал данные из паспортов, потом посмотрел сначала на меня, потом на камуфляжного, и присвистнул:

— Ого, она вам в глаза смотрит! — и ухмыльнулся. — Итак, мы приступаем к обыску вещей задержанного.

— Туда смотри, — щелкнув пальцами перед моим лицом, сказал камуфляжный, указывая на то, как его подчиненные начали выворачивать карманы задержанного.

На капот машины были выложены обычные для типичного кармана вещи: монетки, автобусные билетики, проездной метро, магазинные чеки, пачка сигарет и две зажигалки. Следом была осмотрена спортивная сумка: среди множества мужских вещей был обнаружен пистолет. Раньше я оружие видела только в кино, и мне почему-то дико захотелось потрогать его. Задержанный в очередной раз сплюнул, и громко сказал:

— Это не мое!

— Сумка ваша?

— Сумка — да, а оружие не мое.

— А чье? — усмехнулся следователь.

— Не знаю. Вы подбросили.

— Понятые, при вас из сумки задержанного Гобенко Игоря Семеновича…

— Кого он сделал-то? — опять подала голос бабулька.

— Подозреваемого в убийстве…

— Батюшки святы! Душегубец! — воскликнула старушка, хотя было видно: она не прочь узнать подробности. — А кого убил? У нас вот случай был на базаре: торговку беляшами нашли…

— Из сумки был извлечен пистолет "ТТ" калибра 7,62, - продолжил следователь, не проникнувшись историей бабульки. — Пистолет изъят, упакован и опечатан печатью прокуратуры центрально района, скреплен подписями понятых, следователя. Поставьте подпись вот здесь. И здесь.

Мы с бабушкой подписали предложенную бумагу, и нас отпустили, предупредив, что, в случае, если мы понадобимся, нас вызовут в прокуратуру. Я проводила взглядом камуфляжного мужчину. Он, после того, как мы подписали протокол, так ни разу не посмотрел в нашу сторону. Уже полностью измазанного кровью мужика погрузили в машину, и он, перед тем, как скрылся в салоне, успел бросить на меня свой масленый взгляд. Я поежилась, и даже как-то рефлекторно сделала пару шагов назад, плотнее прижав к груди рюкзак.

— Как в кино прямо, — одобрительно причмокнула старушка. — Доня, а тебе куда ехать? Мне на базар. На 16-й маршрутке езжу. Ну, так вот, че говорю то. Торговку беляшами тогда нашли…

Я скупо попрощалась, и сев в подошедший автобус (к счастью, не № 16), оставила словоохотливую старушку в одиночестве.

Нас следующий день я уже позабыла о вчерашнем происшествии. Работа — репетитор — работа. Моя жизнь замкнулась на этом цикле, и думать о чем-либо другом я просто не успевала. Каждую свободную минуту на дежурстве я посвящала зубрежке. Некоторые вопросы до сих пор оставались для меня загадкой. Время бежало слишком стремительно, притом, что до экзамена оставалось чуть больше недели. Я не попала в волну предварительной мартовской сдачи. К счастью, репетитор как-то хитро закрепил меня за вечерней школой: я якобы слушала там курсы по химии, и поэтому могла сдавать ЕГЭ со всеми школьниками в июне. В данный момент, на дежурном посту, я в очередной раз сверлила глазами открытую тетрадь с конспектами. Из состояния крайней сосредоточенности меня вывел звонок сотового телефона. На экране смартфона высветился незнакомый номер.

— Алле.

— Елена Вячеславовна? Добрый день. Вас беспокоит следователь Петренко. В понедельник вы подписали протокол обыска и изъятия в качестве понятого. Это было… — мужчина громко шуршал бумажками. — Это было в 10:25 на остановочном комплексе в районе Бывшего Машзавода.

— Да, я помню. Могли бы не уточнять, — улыбнулась я. — Не так уж часто я бываю в такой ситуации, чтобы мне нужно было напоминать время и место.

— После вчерашнего допроса задержанного выяснились новые обстоятельства. Я прошу вас явиться в прокуратуру для дачи показаний.

— Если так нужно, то я, конечно, приеду, — заверила я.

— Это дело безотлагательное, и я хотел бы поговорить с вами сегодня.

— Сегодня точно нет, — категоричность в моем тоне заставила следователя чуть-чуть смягчить тон.

— Завтра? Но надо утром!

— У меня дежурство заканчивается в 7 утра. Сразу после могу приехать.

Следователь продиктовал мне адрес прокуратуры и номер кабинета. Я задумчиво уставилась на погасший экран телефона. Что за срочность?