— Успокойся. Подумай о себе.

Я не могу думать о себе! Точнее только о себе. Меня волновало состояние Светы, и я все еще чувствовала вину, хотя понимала, что я здесь ни при чем. Но возьми я тогда трубку…

В ультимативной форме мне было велено взять отпуск: либо я сижу в квартире, и нос на улицу не сую, либо отвечаю за свою безопасность сама. Да и мне самой было очевидно: клиника, как и любое медицинское учреждение (даже частное) — проходной двор. На двух первых этажах располагалась платная поликлиника, которая была соединена со стационаром сетью пожарных лестниц и служебными лифтами. Во все отделения клиники пропускали родственников, сами пациенты свободно перемещались по зданию, сдавая анализы, проходя обследования. На первом этаже, на входе, конечно, сидел охранник, но он не мог контролировать каждого вошедшего, и, тем более, то, что происходит на верхних этажах. Я позвонила заведующему, выслушала кучу нелицеприятных вещей о себе, всех женщинах и всем младшем медицинском персонале. Но отпуск получила, и более того — не отгулы за свой счет, а настоящий очередной отпуск. В зарплате не потеряю. Следователь пообещал Илье завести медукладку, которая все еще числилась не сданной, в клинику — у него была назначена встреча с кем-то из персонала.

Теперь из этого дома я никуда не выйду! Ни за какие коврижки меня не выманишь. Квартира Ильи Леонидовича до сих пор воспринималась как хорошее укрытие, но в свете последних событий оно стало единственным безопасным местом.

Вараксин уехал в РОВД, оставив под дверью многострадального прапорщика Симаненко. Я прошлась по гостиной, осматривая свое временное жилище. Надо обустраиваться — похоже, я тут надолго. Меня смущал кожаный диван: холодный, неуютный, какой-то офисный. И пустые поверхности: стол, пара полок. «Попрошу у Ильи Леонидовича кое-что привезти из моей квартиры, раз уж он взял у меня ключи», — подумала я. На кухне я уже хозяйничала уверенно. Но я точно знала, что это пространство совершенно не интересует мужчину: до моего появления он бывал там раз в сутки в лучше случае. Хотя в последнее время стал заходить почаще. Все-таки аромат супов и котлет манил его. Та самая простая истина «путь к сердцу мужчины лежит через желудок» не устаревает.

Обеденное время, асфальт парит. Температура достигла 30 градусов. Я смотрела из окна на Илью Леонидовича: его машина пару минут назад заехала во двор. Мужчина оперся на корпус автомобиля, и разговаривал по телефону, прикуривая сигарету. Лица я не видела, но по движению головы поняла, что мужчина смеется, выслушивая собеседника. Стало так тоскливо.… Как бы я хотела сказать «мой мужчина», но моим он был только в мечтах.

До вчерашнего вечера во мне еще теплилась какая-то надежда на взаимность. Он же забрал меня к себе домой, беспокоится за мою безопасность, даже стал разговаривать со мной более свободно. Но после моего оголения надежда пропала. Никакого пресловутого «огня», «желания во взгляде» я не заметила, его серые глаза были, как обычно, равнодушными и холодными. И даже то, что он снизошел до того, чтобы осмотреть мое тело, ничего не поменяло. Не то чтобы я ждала, что он бросится ко мне и сожмет в объятиях. Нет, я просто хотела увидеть хоть какую-то заинтересованность. Хотя кому я вру? Именно об объятьях и о продолжении я мечтала.

— Привет, — вполне дружелюбно сказал Илья, заходя в квартиру.

Но как только он увидел, что я раскрыла жалюзи, и более того, открыла окна, взгляд и голос изменились.

— Отойди от окна.

— А что такого?

— Плохо слышишь меня? — металл в голосе.

Я попятилась, прижавшись в стене. Илья плотно закрыл створки, затем жалюзи. И впечатал в меня свой фирменный взгляд, от которого люди обычно опускали головы. Я, напротив, вскинула голову, нагло глядя в лицо мужчине.

— Не надо на меня так смотреть. Я вас не боюсь, — отчеканила я.

— Надо бояться не меня, а пробивной силы пули, выпущенной с любого соседнего здания. Которая, в зависимости от вида оружия, со скоростью примерно 700 м/с раздробит тебе череп.

Я ошарашенно захлопала глазами.

— Любишь дома ходить голой? — неожиданный вопрос заставил меня приоткрыть рот от удивления.

— Ну.… Бывает, — пришла в себя я. — Я же одна живу.

— И Гобенко жил один. В новостройке напротив твоего дома. На 11 этаже. Вероятно, ему было скучно во время ожидания следующего заказа, и единственным развлечением было наблюдать за жизнью других людей в бинокль. Я не знаю, насколько долго он следил за тобой, но ясно, что увидел он много.

— Откуда вы знаете? Про бинокль? — я непонимающе уставилась на мужчину.

— Утром на осмотр его «лежбища» ездил с группой. Посмотрел на твой дом, увидел в окне 10 этажа мягкую игрушку, — уголок рта мужчины пополз вверх. — Понял, что где-то уже видел ее.

— Это рюкзак в форме игрушки. Мне его бабушка дарила. Она умерла два года назад, — шепотом отозвалась я.

Илья кивнул за свою спину. Я через силу улыбнулась. Мой рюкзак-мишка чинно восседал на низком банкете, радостно задрав свой нос к потолку.

— Спасибо большое! — наконец-то хоть какое-то радостное событие в моей жизни. — И поэтому он знал про татуировку….

— Потому что кто-то любит открытые окна и не признает шторы, — прокомментировал Илья. — Вообще, мне надо было догадаться раньше. Сейчас все сошлось: Гобенко сказал, что ты любишь читать, но на вопрос, какие именно книги ты любишь, он ответил, что «она читает все подряд». Мощность бинокля позволяла ему прочитать слово «Химия» на твоих учебниках. Но его это просто не интересовало. То же касается татуировки: он знал, что она есть, но на вопрос, что там изображено, отвечать отказался, сказал, что это «личное». Кстати, что?

Наконец-то я увидела в мужских глазах интерес. Пусть и не сексуальный, но все же…

— Хотите посмотреть?

— Окна больше не открывать, — с ухмылкой ответил Илья, и вышел их комнаты.

— А если не буду открывать окна, то можно ходить по дому голой?

Это я спрашивала уже больше у себя, чем у мужчины. Но услышала ответ — смех, раздавшийся из коридора.

Теперь все стало на свои места. Я действительно никогда не закрывала шторы — люблю, когда много света. Да и 10 этаж не вызывал сомнений в том, что никто меня не видит. Та новостройка находится на приличном расстоянии от моего дома, и только бинокль позволил бы рассматривать меня. «Вероятно, Гобенко не знает иностранного языка, — эта мысль вызвала у меня неожиданный подъем: на моей спине, на левой лопатке, была выбита надпись на английском. — Хоть что-то эта тварь не знает…». Появилось ощущение легкой радости — значит, за мной никто не ходил по пятам, не выслеживал. Но в то же время, осознание того, что он, наблюдая за мной, развлекался, вызывало чувство отвращение. Опять всплыли в голове масленые глаза, и меня передернуло от омерзения. Я представила, как он ожидал, когда я проснусь, сидя на подоконнике, вглядывался в окуляры. Видел, как я потягиваюсь, беззаботно улыбаюсь новому дню, не подозревая, что в скоро времени все изменится… Он рассматривал мои вещи. Мое тело. Мою жизнь. Я сглотнула, подавив тошноту.

Илья забрал какие-то документы, и снова уехал на работу. Я сделала над собой невероятное усилие и попыталась найти положительные стороны сегодняшнего своего положения. Нашелся только один плюс: у меня есть масса свободного времени! Впервые за долгое время я ничего никому не должна! И даже себе все «долги» я вернула: отучилась, экзамен сдала. Последние три года уходили только на учебу, и я редко позволяла себе расслабляться. И дело не в прогулках, поездках куда-то, походах в театр или кино — на это все как раз находилось пару свободных часов в неделю. Но вот личные увлечения, хобби, чтение художественной литературы… Я периодически обещала себе начать читать новую книгу (но все заканчивалось на 25 странице), довязать шарф для папы — болельщика хоккейного клуба «СКА» (как только появилась буква «А» так сразу закончилась вязка: две верхние буквы так и не показались), докрасить подаренную мамой картину по номеркам (на номере «03» рисование закончилось). Не то чтобы меня эти дела не увлекали. Очень увлекали, но мне вечно было жалко на них время: надо готовиться к операции, надо готовиться к химии, надо.… И вот сейчас, наконец-то, у меня заслуженный период для себя, своего удовольствия. Я достала из сумки одну из недочитанных книг, и без мук совести, читала три часа подряд. Затем пролежала полчаса в ванне, заполненной горячей водой с розовым маслом и плотной пеной. Сделала маску для лица, волос, сделала себе массаж ног и педикюр. И снова завалилась с книгой. Это мое время! Я откладывала кучу своих интересов и увлечений «на потом». И мое вынужденное заточение может помочь мне, наконец-то, позволить уделить время себе.