Выщипаешь брови перед толпой.

Садясь в самолет,

У меня от тебя болит живот,

Я бы хотел, чтобы ты была здесь

Нам было бы о чем поговорить.

— Значит, он сказал, что все кончено, перед вечеринкой?

— Он сказал «прощай».

— И что… Это было «прощай навсегда» или «прощай на то время, пока я пойду и остыну»?

— Я думал, навсегда.

— А потом… ты и Гид… я думал, что все было кончено?

— Было. Я не знаю, он просто был там.

— Так ты все еще испытываешь к нему чувства?

— Нет. Да. Я не знаю! Я был пьян!

Джеймс долго смотрел на него, и Сириус знал, о чем он думал. Это не было оправданием. Этому не было никаких оправданий. Он мог сказать Джеймсу, что запаниковал, как ему показалось, что он действительно потерял Ремуса. Что это мог быть кто угодно, дело даже не в Гидеоне, ему просто нужно было за кого-то цепляться в тот момент. Нет, все равно этому оправдания не было.

— Я облажался, — сказал Сириус, опустив плечи.

— Ну… я имею в виду, Гид не должен был делать то, что сделал. Мы все были бухие, но ты был совершенно в говно, приятель, ты был определенно не в форме.

— Но я хотел этого. По крайней мере… я хотел что-то сделать, я не знаю, мне просто было так одиноко.

— И даже если так. Это было не круто с его стороны. — Джеймс нахмурился. — Как ты думаешь, ты мог бы объяснить это Лунатику?

— Я не думаю, что он будет слушать.

Сириус снова заплакал, и Джеймс обнял его. На следующее утро они были в квартире Джеймса и Лили. Как только Ремус ушел, Сириус некоторое время сидел в палисаднике, пока Джеймс не нашел его. Он разрыдался, и Джеймс заказал такси до дома.

Трезвый, при дневном свете Сириус чувствовал себя так, словно вчерашний день был ужасным кошмаром. Он просыпался с Ремусом всего двадцать четыре часа назад. Он приготовил ему завтрак, они целовались часами.

— Я даже не видел Ремуса на вечеринке, — сказал Джеймс.

— Да, я думаю, он пришел для того, чтобы найти меня. И я постриг ему волосы, он стал выглядеть иначе.

— Верно, — кивнул Джеймс. — Когда у него вылет?

— В двенадцать.

Они оба посмотрели на часы. Было одиннадцать тридцать. Он уже как минимум ждал у выхода, если не садился в самолет. Был ли он один со своей бас-гитарой и рюкзаком? Или был с группой? Ненавидел ли он Сириуса?

— Собираешься пытаться поговорить с ним? — спросил Джеймс.

— Я пытался позвонить прошлой ночью, телефон был выключен. Отправил несколько сообщений, тоже ничего.

— Может, дадим ему немного времени.

— Ага, — он сожалел о том, что отправил сообщения вчера вечером, когда был еще пьян. Они были неряшливыми, уродливыми, отчаявшимися. — И еще Ремус сказал не связывайся со мной.

— Возможно, он просто зол, но, может, у него будет время подумать. У вас обоих будет время подумать.

Сириус мрачно кивнул. Он посмотрел на Джеймса:

— Сохатый?

— Да?

— Думаешь, я ужасный человек?

— О, Бродяга, — вздохнул Джеймс, качая головой, — нет, окей? Ты идиот, ты импульсивный кретин, но ты хороший человек. Я знаю, что это так.

— Я ненавижу себя.

— Ну, это ничего не решит, так что ты можешь это остановить. Я даю тебе разрешение, ладно?

— Ладно, — фыркнул Сириус. Джеймс делал так иногда с детства. Если что-то сбивало Сириуса, обычно это была его семья, Джеймс назначал себя арбитром во всем эмоциональном дерьме. В большинстве случаев это работало.

— Я бы хотел, чтобы ты рассказал мне об этом раньше, вечером. Перед ужином, прежде чем ты решил напиться.

— Я тоже, — ответил Сириус. Возможно, ничего бы этого не случилось. Возможно, Джеймс бы его успокоил.

— Из-за чего была ссора?

— Из-за херни. Я просто волновался из-за его отъезда… Думаю, меня для него было слишком много.

— Ну, конечно, — Джеймс откинулся назад, прижав ладонь ко лбу, как будто он понял что-то, что должен был понять гораздо раньше, — Господи, извини, дружище, я даже не подумал. Я знаю, что ты чувствуешь, когда люди уходят или уезжают.

— Серьезно? — Сириус удивленно поднял глаза. Он не понимал, что это так очевидно.

— Ну, я никогда особо не придавал этому значения, — дипломатично сказал Джеймс, — но тебе просто иногда нужно немного дополнительных заверений. Я полагаю, что такой человек, как Ремус, не совсем… э, ну я имею в виду, что он может быть чем-то вроде закрытой книги, не так ли? Любит свою независимость.

— Мм, — Сириус оглядел кухню, желая поговорить о чем-то другом. — А где Лили?

— Пошла в спортзал, потом на обед с мамой и сестрой.

— Она же ненавидит свою сестру.

— Да, думаю, она просто хотела дать тебе немного передышки.

— О, боже, она меня ненавидит? — Сириус уронил голову на руки.

— Конечно, нет, — сказал Джеймс, похлопывая его по плечу, — никто тебя не ненавидит, Бродяга. Послушай, что сделано, то сделано, хорошо? Давай, пойдем тебя накормим. Я сделаю омлет, ты даже можешь добавить сыр. Хочешь сначала принять душ? Смыть все это?

Он неопределенно указал на лицо Сириуса, и Сириус вспомнил про подводку для глаз.

Боже, какой же он гребаный пиздец.

*

В такие моменты Сириус чувствовал себя полностью униженным Джеймсом Поттером. Как ему, Сириусу Блэку, так чертовски повезло, что он обзавелся таким чутким, немного нелепым, добрым лучшим другом? Сириус остался у Джеймса и Лили до конца недели, слишком стыдясь возвращаться к себе — на место преступления. Джеймс рассказал Марлен, что случилось, чтобы она не беспокоила его, и он даже сходил за его профессиональным оборудованием.

Сириус слонялся между своей кроватью и диваном в разные промежутки времени, одетый в ту же большую футболку для регби (Джеймса) и завернутый в одно и то же пурпурное одеяло (Лили). Днем он смотрел ужасные ТВ-шоу и слушал грустные песни из своего раннего подросткового возраста, пил чай и плакал. Лили и Джеймс кружили вокруг него, по очереди кормя его или прося принять душ. К счастью, у них была практика; они раньше уже проделывали похожее несколько раз.

Ремус не ответил ни на одно из его сообщений, и когда Сириус набрался храбрости, чтобы попытаться позвонить, он обнаружил, что номер отключен. Может, Ремус драматизировал? Может, Сириус это заслужил?

Гидеон писал ему сообщения почти каждый день. Он чувствовал себя плохо из-за Ремуса (как он сказал), но не сожалел об этом. «Мы принадлежим друг другу, Блэк.»

Сириус игнорировал его. Год назад подобное сообщение заставило бы Сириуса броситься прямо в объятия Гидеона. Но не сейчас.

В конце концов ему пришлось встать и сделать хоть что-то, поэтому он бросился в салон. Он очень много работал над всем; он разработал надежную систему бронирования, написал маркетинговую стратегию, даже разобрался с их финансами. Марлен отважно сражалась с бухгалтерской стороной бизнеса — Сириус поклялся, что не будет касаться этого, поскольку намеренно провалил экзамен по экономике в попытке расстроить отца. Но теперь он был благодарен за то, что отвлекся, и обнаружил, что на самом деле он не ненавидел это так сильно, как ему казалось.

— Боже милостивый! — Марлен сказала, когда он показал ей сбалансированную бухгалтерскую книгу, — я буквально рвала на себе волосы, пытаясь разобраться в этом.

— Почему мне не сказала? — Сириус спросил, — ты же знаешь, я хорош в этом.

— Да, и я знаю, каково это — пытаться заставить тебя сделать то, что твои родители могли бы одобрить, — она ​​показала ему язык, — это не стоит всех твоих обид на меня, любовь моя.

Это его удивило. Он не осознавал, сколько поблажек ему все постоянно делали. Он поклялся стараться изо всех сил, быть более полезным. В конце концов, это тоже был его бизнес — и именно его деньги они вложили во все это предприятие.

Помимо ведения бухгалтерского учета, Сириус проводил собеседования с новыми сотрудниками, нанял ресепшниста и продолжал учиться в колледже красоты. Он следил за тем, чтобы не ложиться спать, пока он не был настолько истощен, что с трудом мог держать глаза открытыми, и обнаружил, что это очень легко — всегда есть чем заняться, особенно с приближающимся большим открытием.